Рерайтер (СИ) - Каталкин Василий

Не знаю, как у этого врача с квалификацией, но почерк у неё… курица лапой понятней пишет, или их в институте специально так обучают, что бы по почерку сразу было видно кто есть кто. Однако «железяка» как-то сумела расшифровать те каракули, которые последователи Эскулапа называют рецептом.

— Ну и как? — Задал я вопрос своему ангелу хранителю, имея в виду рекомендации врача.

В ответ молчание, а это может означать только одно, глубокое презрение к нынешней медицине, мол, от этих рекомендаций пользы никакой, но и вреда не много, так что исполнять их или не исполнять на мое усмотрение. Часика четыре у меня еще есть, могу и снова баиньки, сны то я до конца не досмотрел, так что одно предписание можно и выполнить.

— Андрей, проснись. Как ты себя чувствуешь? — Слышу я сквозь сон и чья-то холодная ладонь легла мне на лоб.

С трудом выплываю из объятий Морфея и вижу перед собой маму. Сколько лет прошло, можно сказать, целая жизнь, когда я последний раз её видел, тогда она была старенькой, восемьдесят лет минуло, но она всё так же заботилась о моем здоровье и считала, что может давать советы по жизни. И вот, поди ж ты, я снова имею возможность её видеть и говорить с ней, вы и представить себе не можете, какие чувства на меня накатили в этот момент.

— Врач была? Что сказала? Рецепты выписала? Наверное, надо в аптеку бежать? — Продолжала спрашивать мама своего непутевого сынка. — Чего молчишь?

На этот, её последний вопрос, я не смог сдержать улыбку:

— Так ты прервись с вопросами, тогда и ответы услышишь.

— Ладно, ладно, — отмахнулась она от моих претензий, — разволновалась что-то, захожу домой, а ты без движений в кровати лежишь. Так как у тебя с температурой?

— А разве когда спят двигаются? — Хохотнул я, но увидев нахмурившийся взгляд мамы, быстро протараторил. — Температуры нет. Врач была, осмотрела, сказала, что ангиной я уже переболел, так что сейчас выздоравливаю. Рецепты выписала, но в основном для полоскания, и сейчас они не актуальны.

— «Переболел»? «Неактуальны»? — выцепила она из моей речи главное с ее точки зрения. — Как это переболел, если у тебя только вчера температура поднялась?

— Так и сказала, что так иногда бывает и ангину «на ногах» переносят, — откинул я одеяло, чтобы, наконец, встать и одеться, надоело лежать, — поэтому и температуры сейчас нет.

— Когда на прием к терапевту? — Не до конца поверила мне мама.

— Через пять дней, — и я показал на стол рукой, — там врач время посещения поликлиники указала и направление на анализы выписала, но черта с два чего прочитаешь. Даже понять чего куда невозможно.

— Вот и хорошо? — Сразу успокоилась родительница и сцапала со стола все труды врача. — Сейчас разберемся.

Однако разобраться не получилось, видимо те шифрованные записи, которыми врачи умудряются общаться меж собой, оказались слишком сложны для понимания, осталось только хмыкнуть и положить все обратно.

— Ты суп ел? — Включила она заботу. И увидев мое отрицание в мотании головы, сообщила, — Сейчас разогрею. Жалко домой спешила, некогда было в очереди стоять, а то бы котлет купила.

Я мыл руки и млел, от голоса мамы, которая что-то там, на кухне, громко говорила, думая, что я за шумом текущей воды в ванной могу ее слышать. Да я, честно сказать, и не очень-то старался, не интересны мне ее фантазии относительно моего будущего. Например, мама с подсказки своих сослуживцев вбила себе в голову, что мне надо готовиться к поступлению в НЭТИ (Новосибирский электротехнический институт). Вот уж нет, Новосибирск конечно ближе к Омску, чем та же Москва, но все же учиться в Физтехе гораздо круче, а значит все усилия родителей по боку. А что касается будущего, то с ним я еще не определился, время есть, еще не раз передумаю.

Оказывается я здорово проголодался, видимо это от того, что я выздоравливаю, но супа проглотил две тарелки на радость матери, а потом еще и хлеба с маслом навернул два куска под чай со смородиновым вареньем. Фух, хорошо. Ближе к восьми часам домой пришел усталый отец, у них «вечеровки» на работе явление хроническое. Но интересно не это, несмотря на то, что в этой реальности разоблачения культа Сталина не было, «культ» Ворошилова не удержался и завод № 174 им. Ворошилова, в котором отец занимал должность начальника технологического отдела, все же был переименован в завод имени Октябрьской революции. Интересно почему? Чем не угодил старый соратник Сталина? Или тут принцип: с глаз долой — из сердца вон.

* * *

— Андрей! Климов! Постой! — Слышу я сзади голос Серёги Карпова.

Понятно, опять требуется за кем-то подчищать косяк. Вообще, Серый, а именно такая у него кличка, считает меня своим другом, хотя я в этом сильно сомневаюсь, вероятнее всего он просто делает вид, что рубаха-парень, так ему проще дурить своих «друзей». Но со мной это не проходит, я на его ментальные посылы не ведусь, и постоянно намекаю, что связывают нас только меркантильные интересы.

— Ты громче кричать не мог? — Хмурясь, поворачиваюсь к нему. — Чего орешь как марал во время гона?

Карпов на пару секунд замирает, чтобы понять, кто такой марал и какой гон имеется в виду, а потом, не обременяя себя значительной умственной деятельностью, сразу переходит к делу.

— Две фотки есть, надо докрасить, — сообщает он мне таким тоном, будто я давно выпрашивал у него эту работу.

— И что? — Продолжаю делать недовольную физиономию. — С Лехой договаривайся, а я сейчас больной, в клинику на прием к врачу иду.

— Для больного ты очень хорошо выглядишь, — засомневался он, — или у тебя что-то из венерических заболеваний?

Это уже что-то из подросткового фольклора, и акцентировать внимание на подобном не стоит. Тут важно пояснить, что у Серого отец является работником в фотоателье и иногда подкидывает своему сынку работу, связанную с раскраской черно-белых фотографий, то есть он делает их цветными. Вообще-то художников, готовых вложить свой труд в «раскраску» хватает, но, во-первых, не все делают это качественно, а во-вторых, свою работу они ценят. А тут собралась группа подростков, всего трое, которые некоторое время посещали изостудию и там научились раскрашивать чужие наброски на почти профессиональном уровне. Правда, чтобы раскрашивать фотографии требовались дополнительные знания, но мало ли вокруг фотографов, которые готовы за дополнительный рубль поделиться секретами своей профессии. Так вот, если художник официально за работу получал пять рублей за раскраску большой фотографии, то подросток мог рассчитывать максимум на три, и то нередко с оплатой сильно затягивали. И всё равно, даже меньшие деньги для подростка считались очень значимыми, иметь дополнительные карманные деньги, за которые не нужно было отчитываться перед родителями, хотели многие.

Мы по фотографии работали акварелью, и изображение получалось по настоящему цветным, но увы, недолговечным, под ярким солнцем акварель выцветала, впрочем по сравнению с настоящим цветными фотографиями цвет держался значительно дольше, хотя под прямыми солнечными лучами выцветали почти все краски, только керамика могла долго держаться. И все же, спрос на раскрашенные фотографии, особенно свадебные, был высоким и люди их заказывали, не сильно оглядываясь на цены. Как раз последнее и породило одно из направлений теневого бизнеса в СССР, фотографы от ателье, выполняя заказы на фотографирование различных торжеств, намекали заказчику, что цена на цветные фотографии может быть и значительно ниже, если… И люди соглашались платить часть денег мимо квитанций. Тут надо справедливости ради отметить, что иногда случались казусы и вместо синего цвета, раскрасчик мог применить красный, но это не вызывало особенных претензий со стороны заказчика, скорее воспринималось с легким юмором, главное лица были нормального цвета. Естественно на каждом этапе все работники, причастные к созданию «шедевра», имели свой гешефт, поэтому такое «преступное сообщество» вовсе не было заинтересовано в афишировании своей деятельности, ведь плату за это мог назначить и советский суд, самый гуманный суд в мире.