Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

В декабре 1986 года у меня наконец дошли руки до здравоохранения. Нет, так или иначе этот вопрос, конечно же, поднимался и ранее, однако вот именно сейчас он был поставлен ребром. Просто несколько факторов совпало. Пошли первые обобщенные данные от кампании по массовому проведению анализов крови среди старших школьников и военнослужащих в рядах Советской Армии. Вообще-то мы таким образом наркоманов искали — и что особенно неприятно — находили, но это несколько иной вопрос, на массовое здоровье населения влияющий на уровне статистической погрешности, — но одновременно с тем и общий анализ крови проводился. Ну и показал он, что далеко не так здорово наше подрастающее поколение, как нам бы хотелось.

Плюс дошла до меня записка от товарища Гогина из Бурденко. Вернее, дошла она сильно раньше, но потом понадобилось время для всесторонней проверки изложенных им фактов, ну а осенью и вовсе было не до того. Врач Гогин оказался ответственным, явно болеющим за дело, и не просто расписал потребности советской медицины, а настрочил 40-страничный доклад о состоянии медицины со взглядом «изнутри». И надо сказать, что доклад этот выглядел совсем не комплиментарно. Нет, понятное дело, далеко не все было так уж плохо — зависит от того, с чем сравнивать в первую очередь, конечно, — однако поскольку Евгений Евгеньевич в первую очередь освещал недостатки системы, на первый взгляд могло показаться, что советское здравоохранение буквально разваливается на куски.

— Я не вполне уверен, что могу отвечать за все двадцать лет… — Было видно, что министр от такой «подачи» неслабо опешил.

— Я понимаю, вы находитесь на своем посту всего год, и никто, — я обвел рукой собравшихся в кабинете товарищей, далеко не все из них выглядели особо заинтересованными, почему-то пропаганда или армия тут считались делами важными, а здравоохранение… Ну, как бы — постольку-поскольку, — не пытается вас ни в чем обвинить. Хотелось бы понять, как вообще может складываться такая ситуация. Уровень жизни растет, медицина развивается, врачей становится больше, а люди умирают все чаще.

— Хорошо, товарищ Горбачев, давайте рассмотрим глобально причины смертности в Советском Союзе. Первое место тут занимают болезни сердечно-сосудистой системы, а именно на этот пункт приходится примерно 53% всех смертей в стране, — интересно, что Денисов сыпал цифрами, практически не подсматривая в бумаги. Видимо, не один раз видел их перед собой.

Глобальная раскладка по категориям в СССР была более-менее типичная, как для среднего индустриального государства. Половина — сердечно-сосудистые заболевания, со всеми инфарктами и инсультами. Шестнадцать процентов — раки и опухоли. Семь процентов — болезни органов дыхания. Одиннадцать процентов — всякие внешние воздействия, включая убийства, самоубийства, травмы и прочие катастрофы. Ну и остальное — каждой твари по паре.

— И что нам дает эта статистика? Давайте так — какие самые главные факторы, негативно влияющие на продолжительность жизни в СССР?

— Алкоголизм. Курение. Тяжелая и вредная работа — особенно среди мужчин. Высокий уровень травматизма. Влияние среды — к сожалению, зачастую экологические показатели в крупных городах у нас далеки от нормы.

— Ну что ж, давайте, раз уж мы тут все собрались, начнем с последнего. — Я повернулся к Рыжкову. — Николай Иванович, это к тебе поручение. Нужно подсчитать, во сколько нам встанут разные фильтры — воздушные и водные, чтобы ими предприятия оснащать в массовом порядке. Видишь, что медицина говорит: то, что дышим мы всякой гадостью — это не есть хорошо.

— Дорого, я и так скажу, — предсовмина нахмурился, понимая, что теперь ему придется проводить достаточно сложную работу по пересчету стоимости выпуска различной продукции с учетом новых вводных. — Предлагаю отложить этот вопрос как несвоевременный. Сосредоточиться на тех моментах, которые не будут бить по промышленности.

Рыжкова понять можно было, тут не поспоришь: когда на тебя вешают большущий геморрой, первая реакция всегда — попытаться от него отбрыкаться.

— Посмотри статистику по заболеваниям щитовидки. Магнитогорск, Кемерово, Мариуполь, Кривой Рог. Там проблемы со здоровьем через одного. С этим нужно что-то решать, — я обвел взглядом товарищей по Политбюро, но не увидел в направленных на меня глазах понимания. Эти люди были выращены в той парадигме, что «целый завод важнее людей на нем работающих». И если бы на улице стоял июнь 1941 года, я бы, вполне возможно, даже согласился с такой постановкой вопроса — сложные времена требуют сложных решений, мобилизации общества и тяжелой работы на износ. Но Третий Рейх нам вроде не угрожает, это советские войска стоят на Эльбе, а не немецкие на Днепре. Ради чего тогда мы буквально своими руками травим будущие поколения? Может, пора задуматься о некоторых изменениях в подходе? Что-то вроде этого я товарищам и высказал. Рыжков только поморщился, Долгих пожал плечами и ответил:

— Посчитаем, товарищ Горбачев.

— Заодно посчитайте возможность выноса части вредных производств из больших городов. Например, в Москве, я уверен, не место нефтеперерабатывающему заводу. И вообще — химии и металлургии. У нас тут под десять миллионов человек живет, неужели это обязательно — травить такую массу людей? У нас что, более подходящих мест нет?

— И что вы предлагаете, Михаил Сергеевич? — С дальнего конца стола подал голос Щербицкий. Для многих украинских городов вопросы экологии так же стояли максимально остро. Тот же Кривой Рог не раз и не два признавался самым грязным городом Европы. А с другой стороны, что удивительного, если там весь населенный пункт фактически построен между местом добычи железной руды и заводом, где из нее металл выплавляют. В отличие от Москвы, там как-то улучшить ситуацию будет максимально сложно.

— Во-первых, начать думать по-новому. У нас активно развивается городской транспорт, сейчас не тридцатые годы, чтобы подвоз рабочих к заводским цехам виделся большой проблемой. Поэтому имеет смысл начать процесс выноса производств, в первую очередь вредных, из центров городов. На окраины и вообще куда-нибудь прочь от густонаселенных районов. Опять же, если взять нефтеперерабатывающий завод в Капотне, никак нельзя его убрать подальше?

— Михаил Сергеевич, завод — не ларек с мороженым, его так просто в кузов не закинешь и не перевезешь на новое место, — по лицу Рыжкова было видно, как сильно он не хочет взваливать себе на шею еще и эту проблему.

— Я понимаю, — кивнул я в ответ, — но понимаешь ли ты, Николай Иванович, во сколько Союзу обходится повышенная смертность из-за плохого воздуха и питьевой воды? Я тебе хочу напомнить, что ты выступал как ярый приверженец антиалкогольной кампании именно с экономической платформы. Или что здоровье, потраченное на водку, чем-то принципиально отличается от здоровья, потраченного на дыхание всякой промышленной гадостью?

На это нашему председателю правительства ответить было нечего. И так понятно, что перенос заводов — это охренеть какой геморрой, но с другой стороны, мы же тут не за прибылью гонимся, а на государство работаем, а здоровье населения — это, с какой стороны ни посмотри, вопрос государственный.

Следующие пять часов — с перерывами, правда, чай не звери — мы попунктно определяли, что нужно сделать в первую очередь для повышения общего здоровья населения. Оказалось, что во многом первые шаги были уже сделаны. Антиалкогольная и антитабачная кампании активно внедрялись в жизнь, появление на заводах «антиалкогольных» рамок на проходных и массовое увольнение особо отбитых алкашей, любящих прибухивать прямо на рабочем месте, — даже на графике в общесоюзном масштабе это было видно — снизило количество происшествий, связанных с травмами. Так-то этот показатель и раньше снижался: в 1980 году от травм на производствах гибло 17 человек на 100 000 работников, в 1985 году этот показатель провалился до 14, а в 1986 он ожидался на уровне примерно 12,5. Тоже немало — в США, например, он болтался на уровне 9–10 человек на 100 000 работников, — но положительная динамика тут радовала.