Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Ну всё, всё, успокойся. Не подавай виду. Лоб вытри. Чё ты напрягся? На расслабоне едем. Маму отвозили санаторий.

– Может рванём? – сипло спросил он.

– Хуже будет. Спокойно останавливайся, как ни в чём не бывало.

Он включил поворотник и плавно остановился перед инспектором. Фигура его задеревенела, пальцы, обхватившие руль, побелели.

– Ослабь хватку, ты чё делаешь? – успел сказать я, и в этот же момент в окошко постучали. Кукуша нажал на кнопку на двери и стекло ползло вниз.

В салон сразу затянуло струю свежего воздуха, смешавшуюся с запахом отработанного бензина.

– Лейтенант Криволапов – представился гаишник. – Документы на проверочку предъявите, пожалуйста.

Он пошарил взглядом по салону и заметил руку Кукуши, лежащую на руле. На каждом пальце сиял перстень, свидетельствуя о былых подвигах своего владельца.

– Выйдите из машины, пожалуйста, – немного напряжённо произнёс лейтёха.

– Зачем? – резко повернулся к нему Кукуша, и голос его прозвучал грубо и вызывающе.

Гаишник отошёл на два шага назад и повторил:

– Выйдите из машины!

И в этот раз в его голосе послышался металл…

– Оторвёмся, сквозь зубы процедил Кукуша, не глядя на инспектора.

– Успокойся.

– Оторвёмся, – снова повторил он и сжал руками руль…

Налетел порыв ветра и ударил о стекло гроздью капель. Они разбились, превратившись в мелкие брызги. Дворники, мгновенно откликнувшись на удар, экстренно начали скоблить по стеклу. Кукуша меня не слышал.

– Выходим спокойно, – сказал я, – не дёргаемся. Не беспокойся, он не полезет в глубину, просто заглянет в багажник и…

Я не договорил, потому что в этот самый момент взревел мотор и Кукуша сорвался с места. Гаишник отскочил в сторону и стоял, глядя нам вслед.

– Твою мать, дядя Слава, ну чё ты делаешь⁈ – воскликнул я.

Но было уже поздно. Кукуша сорвался с цепи и мчал по мокрому полотну асфальта вперёд. Патрульная тачка за кустом мигнула маячками и взвизгнула сиреной.

Я посмотрел на карту в навигаторе. Слева текла река Катунь, справа лежали поля и леса, а дорог практически не было. Это значило, что оставшийся путь до Бийска нужно ехать по прямой, по шоссе. А это, в свою очередь, означало стопроцентный перехват и соответствующие последствия.

Кукуша сжал челюсти и не говорил ни слова. Были слышны только рев мотора, стук дождя и скрип дворников. Садиться он больше не хотел, это было ясно, но психанул зря. Зря…

– Оторвёмся, – не слишком уверенно произнёс он.

– Пушку придётся скинуть… – сказал я. – Сбавляй, сбавляй, сбавляй!

Мы влетели в Сростки на полном ходу. Я глянул назад, лейтенант ещё не появился в поле зрения, но догонять нас ему было совсем не обязательно. Достаточно патруля впереди по ходу движения. Но Кукуша, похоже, имел план.

Он резко рванул руль налево и с лихостью заправского гонщика влетел на боковую улицу. Тут уж пришлось немного сбросить и проехать чуть медленнее.

– Там, – сказал он и показал пальцем вперёд. – Музей Шукшина.

– Отлично, – хмыкнул я. – Самое время познакомиться с экспозицией.

– Потом посмотрим, – ответил он. – Если желание будет.

С сознанием дела он свернул в ещё более узкий переулок, пролетел немного и остановился перед домом с деревянными воротами, покрашенными синей краской. Он несколько раз нажал на клаксон и посмотрел на меня. Чуть кивнул, вроде как подбадривая, и отвернулся.

Вскоре приоткрылась калитка, и из неё выглянула женская голова. Женщина недоуменно посмотрела на нас. Но когда разглядела Кукушу, глаза её широко раскрылись, и она тут же нырнула обратно. Калитка захлопнулась, и тут же начали открываться ворота.

– Отсидимся малость, – кивнул Кукуша и заехал во двор дома. – Здесь нас точно искать не будут. Номера‑то у нас не местные. Зато посмотришь, как Василий Макарыч жил…

Во дворе стоял рубленый дом с синими резными наличниками – такого же цвета, как и ворота. Было ещё несколько хозяйственных построек, банька, сараюшка и что‑то там ещё.

– С другой стороны, – подмигнул мне Кукуша. – Дом такой же как у Шукшина. Можешь и не ходить. Всё здесь посмотришь.

Он открыл дверь и выбрался из машины.

– Ну что, Лариса, не ожидала? – воскликнул он.

Женщина лет сорока пяти, кутавшаяся от порывистого ветра и дождя в старое пальто, улыбнулась.

– Это как же Вячеслав Олегович без предупреждения‑то?

– Так сюрприз, Лара. Тебя предупреди, у тебя сто причин найдётся. А так, приехал и деваться‑то тебе уже некуда.

Он засмеялся.

– Да проходите, проходите, – приглашающе взмахнула она рукой. – Проходите, гости дорогие. Ой, у меня ж нет ничего.

– Да не надо ничего! – великодушно ответил Кукуша, но она продолжила волноваться.

– Да что ж ты, Славик, позвонить что ли не мог? Заранее предупредить! Ещё и с гостем.

– Это племяш мой.

– Какой племяш? – удивилась она. – Ты ж сирота круглый.

– Названный, Ларисонька, названный. Сережкой величают.

Мы прошли в сени, сняли обувь, получили фетровые на толстой подошве тапки и двинулись дальше. Ну, конечно, здесь внутри дома было, думаю, не так, как в музее Василия Макарыча. Изба оказалась достаточно современной, со всеми достижениями цивилизации, начиная от плоского телевизора и заканчивая ватерклозетом и душевой. На полу лежали линолеум и ковёр, а стены были оклеены современными обоями.

– Ну что, Лариса, – пряча смущение под напором, спросил Кукуша, – скучала?

– Скучала, – скромно ответила она, а потом качнула головой, рассыпая копну тяжёлых пшеничных волос – Только бы мог приехать, а меня б дома не было. И что тогда?

– И где ж ты была бы?

– Как где? – всплеснула она руками. – На работе.

– Значит, пришлось бы на работу за тобой идти. А чего ж ты дома‑то?

– Так я в воскресенье работала, сегодня вот отдыхаю.

– Ну, давай хоть обнимемся, что ли, – улыбнулся Кукуша и прижал Ларису к себе.

Прижал крепко, поцеловал в ухо, а она покраснела и легонько похлопала его по плечу.

– Неудобно, – прошептала она и выскользнула из Кукушиных объятий.

Она была крепкой, жилистой и сильной. Выглядела моложаво и казалась очень доброй и милой. На щеках заиграл стыдливый румянец, а большие глаза блеснули синевой. Лариса пригладила рукой растрепавшиеся волосы, а потом оправила толстовку, разгладив её ладонями. На ней были такие же тапки, как у нас и спортивные штаны.

Она забегала, начала собирать на стол в гостиной. Убегала на кухню и возвращалась с тарелками.

– Славик, достань кружки парадные из серванта, – ласково кивнула она Кукуше, и тот послушно кивнул и отодвинул стекло.

На столе, покрытом скатертью с кистями, моментально появились варенье, пироги, печенье и всякие другие сладости. Я осмотрелся. В доме многое было из советских времён. Ковёр на стене, сервант с рюмками, книжный шкаф, полный советских книг. На стене висел старый помутневший от времени фотопортрет Есенина. А с потолка свешивалась небольшая чешская хрустальная люстра.

Оказалось, Лариса – давняя возлюбленная Кукуши. Познакомились они, когда он сидел. По переписке. А потом встретились. Она приезжала к нему в Верхотомск. А он приезжал к ней в Сростки. Но у неё на руках была старая больная мать, так что переехать к Кукуше Лариса не могла. А он не хотел уезжать в деревню.

Он был ещё довольно молод и полон энергии. А потом была ещё одна ходка, когда его жёстко подставили. И их отношения окончательно перешли в разряд дистанционных. Впрочем, было это уже довольно давно.

После последнего освобождения они время от времени встречались, выбираясь друг к другу в гости. И всё медленно тянулось и продолжалось в таком ключе. Но недавно Лариса схоронила мать. И теперь стояла на перепутье, не зная, что ей делать и как дальше строить свою жизнь.

– Поедешь с нами, – сказал Кукуша, авторитетно кивнув головой. – Порося, коров и прочей живности у тебя нет, значит, закроешь всё и поедешь.