Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Я предпочёл не рыться в себе в поисках этого объяснения, а просто пошёл в школу и, глянув расписание, нашёл Настю. Она со своими одноклассниками стояла у кабинета истории, ожидая прихода учителя. Выглядела она сосредоточенно, будто что‑то обдумывала.

– Настя, – окликнул я её, подходя ближе. – Подойди на минуточку, пожалуйста.

Она отвернулась. Не знала, видимо, что сделать и как ей поступить. Поколебалась несколько секунд, но потом всё‑таки подошла. Подошла, встала и смерила меня холодным взглядом.

– Настя, послушай, – начал я. – Хочу с тобой поговорить.

– Мне сейчас некогда разговаривать, – пожала она плечами. – Извини, мне надо повторить тему, потому что меня сегодня будут спрашивать. Потом когда‑нибудь поговорим.

Не дожидаясь моего ответа, она развернулась и вернулась к своим подружкам, которые весело щебетали, обсуждая какие‑то новости. Но она с ними не щебетала, встала молча, с пасмурным видом. Не засмеялась, не включилась в разговор, но и на меня уже не обращала никакого внимания.

– Да, ситуация, – прозвучал тихий голос чуть позади меня.

Я повернулся. Это была Грошева. Она пожала плечами. В голосе её не было ни сарказма, ни насмешки, ни сочувствия. Она просто констатировала факт.

– Знаешь… – снова пожала она плечами, – ты, кстати, идёшь на урок?

– Иду, – кивнул я.

– Так вот, знаешь… – продолжила она, – мне кажется, такое бывает. Когда какой‑нибудь парень становится слишком популярным и все крутятся вокруг него, ему начинает казаться, что щёлкни он пальцами, любая тёлочка ему даст, сразу влёт и без раздумий. Происходит какая‑то трансформация, и под воздействием этого ощущения он начинает относиться к девушкам свысока, почувствовав себя наградой для любой из них. Желанным призом.

– Аня, ё‑пэ‑рэ‑сэ‑тэ… ты чё мне сейчас пытаешься сказать?

– Да нет. Это я не про тебя. Просто мысли вслух. И вот он как бы зазнаётся, если сказать такими старыми и примитивными словами, а потом внезапно выясняет, что через некоторое время, не сразу, конечно, но нормальных девушек рядом‑то и нет. Что он сам всех распугал и разогнал своим отношением.

– Всё, Грошева, харэ. Ты из себя гибрид Плутарха с Фрейдом не изображай, пожалуйста.

– Да погоди ты, я как раз, хочу сказать, что ты‑то совсем другой. Несмотря на то, что на тебя вдруг началась мода, мне кажется, что ты не переступил черту серьёзности.

– Через черту осёдлости, блин. Хорош уже мне голову морочить.

– Нет, я не морочу. Не хочешь, не слушай, но мне кажется, что человек должен относиться к себе с самоиронией. А когда эта самоирония исчезает, и когда он начинает воспринимать себя слишком серьёзно, когда любой комплимент в свой адрес он воспринимает как неоспоримый факт, то вот тут и начинается катастрофа. Ты нет, ты не такой.

– Ну ладно, спасибо и на этом.

– Краснов! – донеслось со стороны учительской.

Блин…

– Краснов, ты слышишь меня?

Это была Медуза.

– Слышу, Лидия Игоревна. И даже вижу, кивнул я, поворачиваясь к ней.

– Зайди ко мне, – кивнула она и пошла в сторону своего кабинета.

– Ладно, Анюта, забей мне место, – бросил я Грошевой и пошёл вслед за Митусовой.

Она впустила меня, закрыла дверь и встала прямо напротив, не подходя к своему столу.

– Сергей, пожалуйста, сделай, как я скажу, – произнесла она деловым тоном, пытаясь показать, что сохраняет независимость и свободу, но не забыла поддать немного трагизма. – Послушай, Серёжа, я хочу попросить, подчёркиваю, это просьба, но просьба, к которой нужно отнестись со всем вниманием. Итак, я хочу тебя попросить подождать и несколько дней не ходить в школу. Подождать, пока я всё улажу. Дело в том, я тебе объясняла, что из министерства по какой‑то неведомой мне причине звонили ещё раз проконтролировать, отстранён ли ты от занятий и исключён ли ты из нашей школы. Поэтому я и прошу тебя дать мне несколько дней, пока я всё улажу.

– Лидия Игоревна, боюсь, у нас с вами возникло некоторое недопонимание. Мне кажется, что вы идёте по привычной вам схеме. Есть угроза, в данном случае с моей стороны, и вы хотите устранить проблему, возникшую с министерством, чтобы эту угрозу купировать. В качестве выкупа за мои разведданные. Я боюсь, вы не вполне поняли, что я хочу.

– Ты хочешь остаться в этой школе, насколько я понимаю. Чего тут непонятного?

– Разумеется, я хочу, потому что это моё право на основании тех правил, которые вы сами здесь и установили. Я останусь в этой школе не потому, что у меня есть компромат, а потому что я выполнил требования, которые предъявляются ко всем ученикам. Понимаете? А если вы, несмотря на то, что я выполнил эти требования, будете изыскивать возможности выжить меня из школы, я буду пользоваться законными методами, чтобы отстоять свои права. И если это мне не удастся, то я буду пользоваться другими методами, незаконными. Но справедливость я восстановлю. Я хочу, чтобы вы это очень чётко понимали. Так или иначе, справедливость будет восстановлена. Что же касается тех материалов, которые, я полагаю, вас беспокоят, я ещё не решил, что с ними делать. Чисто по‑человечески, относясь к вам как к человеку, мне бы не хотелось использовать их так, как требует мой гражданский долг. Но и спускать вам с рук все эти преступления я тоже не намерен. Поэтому вопрос пока остаётся открытым. Всего доброго.

– Погоди! Краснов! Краснов!

Но я уже шёл по коридору, по направлению к кабинету информатики.

– Крас! – снова окликнули меня.

– Какие люди! – усмехнулся я, поворачиваясь на голос.

Передо мной стоял Князь.

– Как дела, фрателло? – кивнул я.

– Ну, так… – пожал он плечами.

Я посмотрел на него повнимательнее. Выглядел он не очень. Был мрачным, сутулился, втягивая голову, прятал взгляд. Вообще, потерял лоск и уверенность.

– Пойдём, отойдём, – кивнул он, – есть проблемка одна.

Он отвёл меня за угол. К лестнице.

– Перетереть надо, – будто через силу сказал Князь.

– Ну, что‑то ты не очень выглядишь. Рассказывай, что там у тебя.

– Крас! Как‑то всё херово… Пошло внезапно по одному месту. Весь народ кипишует. Те, кого не взяли. Короче, очень неспокойно.

– Ну, а ты‑то сам как?

– Да и я тоже. Дело в том, что я… Меня вообще сейчас отстранили от всех дел. Никто со мной практически не общается. Охрану забрали. Все люди дяди Нико, кто остался на свободе, те ушли. То есть у меня сейчас вообще никого и ничего нет. Я живу в его доме, но это временно, я думаю. В школу езжу сам… Сегодня вот на тачке приехал. Но бабок‑то особо нет. Понимаешь?

– Да, ситуация не очень. А ты что, не можешь обратиться к тому, кто сейчас у вас рулит?

– Да, блин, – нервно рыкнул он. – Что ты мне рассказываешь? Обращался уже. Хотят меня подержать в стороне. Не доверяют. Короче, есть разговор…

– Давай, – кивнул я. – Только сейчас здесь не очень разговаривать удобно.

– Ну, ладно, а когда?

– Ну, после уроков.

– Давай тогда после шестого урока за тиром встретимся, чтобы не отсвечивать. И перетрем.

– Давай, – кивнул я, и под ложечкой у меня тревожно заныло. – Перетрем…

Он мне не понравился. И, честно говоря, я рассчитывал, что новый мафиози, который возьмёт бразды правления, не будет его отдалять от себя. А сейчас выходило, что контроль над цыганской наркомафией был утерян. Не то чтобы контроль конечно, но возможность каким‑то образом влиять.

Скорее всего, он хотел что‑то попросить у меня. Возможно денег. Или какой‑то другой помощи. Бросать его я, конечно, не собирался, чем смогу, как говорится, помогу, но Петя будет недоволен. Зато, может быть, одним честным человеком станет больше. Посмотрим. Посмотрим, что он скажет.

Была вероятность, что он хочет затянуть меня на разборку со своими. Но вряд ли бы они устроили кипиш в школьном дворе. После шестого урока я двинул на встречу с тяжёлым сердцем. Прошёл через спортзал и вышел на школьный двор. Только к тиру я пошёл не по прямой, а обошёл здание с обратной стороны, пробравшись через кусты. Обогнул тир и увидел Князя…