"Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ) - Ветров Клим

— Давно служишь? — спросил я, делая попытку завязать разговор.

— Да уж дембельнуться должен был… — вздохнул сержант.

— Не пускают?

— Ага. Говорят приказ какой-то вышел, мол до тех пор пока новый призыв не придёт, нас домой не отправят.

— Ясно. А здесь как оказались?

— Как-как, по приказу. — покосившись на меня, пожал он плечами.

— Понятно. Ну а вообще как сейчас в армии?

— Армия… Да какая теперь армия? Связи нет, снабжения нет… Только слухи. Что генералы делят столицу, а по областям — кто во что горазд.

— Ну у вас-то я смотрю нормально всё? Капитан ваш молодцом, майор опять же?

Сержант замялся. Он потянулся к пачке сигарет «Прима», лежащей на потертом кожухе между сиденьями. Вытряхнул одну, сунул в рот, чиркнул зажигалкой. Яркая вспышка на мгновение осветила его напряженное лицо. Густой, едкий дым заполнил тесное пространство, смешиваясь с запахами солярки, пота и грязи.

— Капитан наш… Нормальный мужик, вроде. Раньше. А теперь… — Сержант понизил голос почти до шепота, хотя кроме нас в кабине никого не было. — Не пойму я его…

Я посмотрел на него, ожидая продолжения, но сержант замолчал.

Отъехав от части на несколько километров, миновав перекресток с заброшенной гаишной будкой и сломанным шлагбаумом, я попросил солдатика свернуть на разбитую, но менее людную объездную дорогу. Резкий поворот руля, пронзительный визг недокачанных покрышек по грязи, и «Урал», кренясь, нырнул в аллею полузасохших, кривых берез, скрываясь от чужих глаз.

Дальше ехали молча, обменявшись парой фраз лишь когда я попросил тормознуть возле профилактория. План был простой: отправить парней за машинами — благо недалеко, и дождавшись их, продолжить движение. Тишину нарушал только назойливый звон болтающихся бардачке ключей.

Выгрузились вместе с трофеями у угла здания, прямо возле забора. Про майора я уже и не думал. Даже если солдатик скажет, куда нас отвёз, и тот решит догнать — не успеет. К тому времени мы уже уедем отсюда.

Так и вышло.

— Патронов маловато… — когда уже на «базе» мы разбирали трофеи, прокомментировал Слава-солдат. Он вертелся рядом, нервно потирая руки — опоздал к выезду, теперь явно чувствовал себя лишним.

Среди кучи пустых ящиков, всего десяток калашей, пулемет, несколько гранат, да РПГ — несмотря на приказ майора, капитан явно пожадничал. С боекомплектом тоже не очень, видимо только то что недостреляли.

— На десять калашей всего пара магазинов полных наберется… — продолжал «грустить» Слава, ковыряя ботинком пыльный пол.

— Радуйся что хоть так, могли вообще в голым задом вернуться… — «отрезал» Миха, не отрываясь от чистки затвора.

— А я что, я радуюсь… — недовольно буркнул Солдат, отвернувшись.

Миха прав, но не совсем. Не с голым задом могли, а как Сосновский, или Виталик. При мысли о друге детства в груди появилось холодное чувство вины. Бросили. Даже не поинтересовались, куда его повезли. Больницы? Скорее морги работают исправнее. Если что и светит раненому — так это гангрена в переполненном коридоре.

Перебазировавшись в кабинет Виталика, привычно сунул вилку плитки в розетку. Вода была здесь же, в большом пятилитровом бидоне с ржавым ободком, кофе в жестяной банке из-под мармелада.

Плеснул воды в кастрюльку, поставил на плитку. В тишине кабинета шипение звучало оглушительно. В ожидании кипятка задумался. А может, ну его к черту? Забрать родителей, сесть в машину, и свалить из страны? Картинка мелькнула соблазнительно: дорога, тишина, безопасность…

Нет, — мысленно одернул себя. Не выйдет. Границы — ловушки. Если не с нашей стороны, то с другой точно. Да и куда? В восточную Европу? Там свой костер разгорается. Турция? Чужбина. Денег на пару месяцев хватит. А дальше — чужие стены, чужие законы, чужая война.

Да и не хочу я. Патриот? Звучит пошло. Но земля под ногами — своя. Дома и стены помогают… пусть и такие… неказистые…

Дождавшись, когда закипит вода, сыпанул в кастрюльку две ложки кофе. Горький пар ударил в нос. Поднялась шапка, слил через ситечко в большую кружку с облупившейся эмалью. Без сахара. Самое то, чтобы прогнать дурные мысли и усталость.

Так с горячей чашкой в руках вышел в «ангар». Картина ожидаемая, на перевернутой бочке — несколько бутылок нашей «паленки», банка тушенки вскрыта ножом, палка колбасы. И один пустой стакан с куском черного хлеба на крышке — на помин. Они уже сидели в кругу — Миха, Гусь, Слава-солдат, брат Толяна Сосновского Иван. Лица усталые, глаза пустые.

— Помянешь с нами? — потянулся к бутылке Иван. Голос хриплый, без интонаций. Он налил в стаканы, жидкость булькнула глухо. Первую — выплеснули на цементный пол. «За Толяна». Тишина повисла тяжело. Потом Иван поднял свой стакан:

— Помню, в восемьдесят седьмом… — Глаза его смотрели сквозь стены, — Нас тогда накрыло… Меня глушануло знатно, он выволок. Самому ему осколок в бок… Шесть километров тащил. Смеялся потом: «Говно война, Ванька, а не…»

Иван резко глотнул, смахнул ладонью что-то с лица.

— А тут… — Он не договорил. Все молча выпили. Горечь во рту была не только от самогона.

В итоге просидели почти до утра, благо спиртного хватало, а закуску тащили вновь прибывшие. Пили много, но как-то без последствий, нервы, стресс, вот парни и не пьянели особо.

Вопросы поднимались стандартные для русского человека — как быть? И что делать? Ответы, впрочем, тоже не отличались особым разнообразием, в основном сводясь к банальному — «поглядим».

Уснули кто где, и проснувшись, я долго не мог собрать себя в кучу. Глаза открыл, солнце слепило через запыленное окно косым, колючим лучом. В голове — тупая, ритмичная боль. Во рту — вкус куриного помета (предположительно). От вчерашнего застолья остались только пустые бутылки да тяжелое, липкое чувство вины, которое не выветрилось вместе с перегаром. На перевернутой бочке — крошки хлеба, лужица засохшей тушенки. Полупустой стакан Толяна стоял нетронутым, словно мемориал очередной бессмысленной потери.

Обнаружив что лежу на матрасе возле стены, я с трудом сел, осматриваясь. Ну да, «куликово поле».

Миха на брезенте съежился, лицом вниз. Слава-солдат сидел, прислонившись к столу, держался за голову. Иван тупо смотрел в потолок, пальцы нервно перебирали гильзу от калаша. Яша в самом углу на ящиках храпел так, что казалось стекла тряслись. Гусь лежал рядом и никак не реагировал на храп. У дальней стены дрыхли трое новеньких, из тех что пришли на поминки.

Я поднялся, кости скрипели, как не смазанные петли. Нужен был кофе. Крепкий. Без сахара. Чтобы прогнать и похмелье, и навязчивую картинку: Виталик, бледный, в заляпанной кровью одежде, и взгляд такой нехороший, угрюмый какой-то.

Добрался до умывальника, умылся, потом потопал до кабинета с плиткой. Пока вода грелась, вышел на улицу. Воздух был холодным, чистым, обжигал легкие. Район просыпался. Где-то недалеко громко матерились, потом закричали. Голоса мужские, поэтому мозг не шибко отреагировал. Уже обыденность.

Вернулся к «умирающим» товарищам с дымящейся кружкой. Миха пошевелился, застонал.

— Жив? — хрипло спросил я, отливая ему в граненый стакан.

— Не уверен… — он сел, потер лицо ладонями. — Голова… Будто кирпичи ломал.

— Помянули достойно, — пробурчал Иван, поднимаясь. Его глаза были красными, но взгляд — острым, собранным.

— Что дальше делать будем?

— Виталика искать.

Возражений не последовало, и пройдя процесс утренней «инициации», мы разделились. Яша с Солдатом, Миха с Иваном, Я с Гусем, остальные на базе.

Машина завелась сразу, прогрел чуть, и тронулись.

Доставшаяся нам третья городская больница напоминала филиал ада. Грязь, крики, запах крови, йода и дерьма. Народу — битком. В палатах не хватало мест, поэтому многие лежали в коридорах.

— Виталий Сорокин? — перекрывая гул, спросил я у регистратуры. За окошком — уставшая женщина с пустым взглядом.

— Не числится. — посмотрев в журнал, ответила она.

Потом была больница возле стадиона, номера не знаю. Тормознув возле ворот — они были закрыты, пошли мимо морга, который, судя по движению, работал на манер приемного покоя. Холодильники гудят, снуют санитары с тележками. Молодой парень в черном фартуке пожал плечами: