"Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ) - Ветров Клим

— Сорокин? Не припоминаю. Огнестрел? Да тут у половины огнестрел.

Я промолчал.

— Может он уже того? Там? — кивнул он на дверь морга. — Только опознавать — очередь. После обеда.

Прошли дальше, нашли хирурга — мужчину лет пятидесяти, с лицом, изможденным до предела. Он опирался на трость и сильно хромал.

— Сорокин? — он прищурился. — Тот, с осколочным в живот и пулей в бедро?

Сердце упало, потом забилось чаще.

— Жив?

— Жив. Прооперировали вчера. Тянется. Но… — Хирург махнул рукой в сторону коридора. — Антибиотиков нет. Шприцов нет. Стерильных бинтов тоже почти нет. Если сепсис — конец. Забирайте, если сможете. Здесь ему не выжить.

Я когда ехал сюда, никак не думал что всё так плохо. Да, девяностые и в оригинале были тяжелыми, но с тем что творилось сейчас, никакого сравнения.

Оставив доктора, пошли дальше по этажу.

Виталик лежал на кровати в забитой людьми палате. Бледный, как мел, дышал поверхностно. Глаза закрыты. Повязка на животе пропиталась сукровицей. Рядом сидела девчонка-санитарка, лет девятнадцати, протирала ему лоб мокрой тряпкой.

— Виталян? — тихо позвал Гусь.

Веки дрогнули. Виталик открыл глаза. Узнал. Слабый кивок. Губы шевельнулись, улыбнулся. Гусь сжал его плечо.

— Держись, браток. Вытащим.

Сразу забирать не стали, некуда, да и слаб он еще. Сначала надо доктора найти, или хотя бы сестру медицинскую. Перевязать, наложить жгут, это мы можем, а вот дальше уже всё, никак.

Когда вернулись на базу, народу там опять прибавилось. Прямо у входа стояли двое: один — высокий, сутуловатый, в потертой куртке и стоптанных ботинках. Лицо обветренное, глаза спокойные, оценивающие. Второй — помоложе, коренастый, в коротком пальто, под которым явно что-то топорщилось. Увидев нас, повернулись.

— Пионер? — спросил младший, голос низкий, хрипловатый.

— Угу, — буркнул я, подходя.

— Николай, — кивнул тот что в куртке.

Пожав обоим руки, мы с Гусем прошли дальше, с ходу попав на «внеплановое» собрание проводимое на «холодном» складе. Здесь всегда было грязно, но сейчас это особенно бросалось в глаза. Единственный фонарь на крюке под потолком, закопченный и тусклый, отбрасывал пляшущие, уродливые тени. Под ногами хлюпала жижа — конденсат, смешанный с грязью и маслом. Мы встали с краю, возле двух накрытых досками бочек, служивших то ли столом, то ли кроватью.

Миха, его лицо в глубоких тенях фонаря казалось вырезанным из темного дерева, ткнул толстым пальцем в сторону угла. Там, под присмотром Яши-Бояна, который напоминал сгорбленного медведя в тесной берлоге, сидели двое. Пацаны. Лет по четырнадцать, не больше. Один, щуплый, весь дрожал мелкой дрожью, вжав голову в плечи, глаза огромные, полные животного ужаса. Второй, покрепче, но с разбитой губой и синяком под глазом, пытался смотреть дерзко, но эта бравада рассыпалась в пыль под презрительными взглядами окружающих. Их поймали когда искали Виталика — отобрали у старика жалкую авоську с буханкой хлеба и парой картофелин, да еще и кирпичом по голове стукнули, когда тот попытался сопротивляться.

— Думаю, с основным источником беспокойства мы разобрались, — голос Михи, хриплый, как скрип несмазанной двери, разрезал гнетущую тишину. Он обвёл взглядом собравшихся — мрачные, усталые, озлобленные лица. Отблеск фонаря скользнул по влажному лбу Яши, по холодным глазам того, кого звали Николай. — Осталась мелочь. Предлагаю эту парочку вздернуть перед администрацией. На столбе. Авось предупреждение остальной шушере будет… чтоб знали, у нас не шутят.

Слова повисли в спертом воздухе. «Вздернуть». Просто так. Двух пацанов. За картошку и тумак старику. В голове стукнуло, — рациональная часть, та, что цеплялась за призрачную надежду на возвращение закона, протестовала.

Яша-Боян, не меняя выражения своего каменного лица, молча взял кусок ржавой арматуры, торчавший из груды хлама. Мускулы на его предплечьях вздулись, как канаты, когда он начал сгибать толстый прут. Металл скрипел, протестуя, но медленно сдавался, образуя уродливый, тупой узел. Звук был жутким в этой тишине. Он бросил скрученную арматуру к ногам пацанов с глухим стуком. Молчаливое «за».

Идея Михи казалась простой и эффективной в этой кровавой круговерти. Устрашить. Показать силу. Но картинка будущего не давала покоя: повешенные подростки, раскачивающиеся на фонарях напротив администрации. И потом… Даже отбросив моральные принципы, если когда-нибудь наступит порядок? Когда вернутся судьи, прокуроры? Мы все станем преступниками. Убийцами детей. Даже если они стервецы.

— Я за, — прогудел Яша, подтверждая своё молчаливое согласие. Его маленькие, глубоко посаженные глаза были спокойны.

— Соглашусь. — добавил Слава-солдат.

Иван, Гусь и остальные промолчали, но и не высказались против.

Моё горло пересохло. Голос прозвучал чужим, но твердым:

— Идея неплохая… как тактический ход. Но подумайте. Если ситуация всё же нормализуется? Если вернется власть, милиция, прокуратура? За самосуд, за линчевание, да ещё и несовершеннолетних… Это не условный срок. Это расстрельная статья. Или пожизненное. Мы все окажемся на нарах. Или на той же виселице.

— А что нам? Скольких мы уже на тот свет спровадили? — возразил кто-то.

— Много, но не детей. — парировал я.

На складе стало ещё тише. Только тяжелое дыхание, да где-то капала вода, отсчитывая секунды. Взгляды обратились на меня — кто-то с недоумением, кто-то с раздражением. Но самый тяжелый, холодный взгляд принадлежал тому, кто встретил нас с Гусем у входа. Николай. Там особо не рассматривал его, но здесь, в мерцающем свете, разглядел. Лет тридцать. Тело не качка-бодибилдера, а именно бойца — плотные, рельефные мышцы без лишнего объема. Лицо — скулы, резко очерченный подбородок, коротко стриженные волосы. Ни капли злобы. Только ледяное презрение. К пацанам? Ко мне? Ко всему этому бардаку?

— Большинство за, — произнёс он холодно, отчеканивая каждое слово. Голос низкий, ровный, без эмоций. Он даже не смотрел на пацанов. Его взгляд был прикован ко мне, словно я был единственным препятствием в этом простом, жестоком плане.

— А я против, — повторил я, стараясь сохранить спокойствие, но чувствуя, как адреналин начинает подкатывать к горлу. — Поэтому нет. Мы так не поступим. Это уже за чертой.

Николай сделал полшага вперед. Тень от фонаря легла на его лицо, сделав взгляд ещё глубже, ещё холоднее.

— Ты плохо слышишь? — его голос повысился не на много, но в нём появилась стальная жила. — Я сказал: большинство — ЗА!'

Его товарищ, коренастый парень в пальто, стоявший чуть позади, поддержал, выкрикнув:

— Именно! Решено!

Николай не сводил с меня глаз. Его плечи слегка развернулись, левая нога чуть вышла вперед. Корпус подался. Боевая стойка. Боксер. Бывший, наверняка, но не забывший. Я почувствовал, как собственные мышцы автоматически напряглись, ноги нашли устойчивое положение. Он сильнее. Физически мощнее. Видно по корпусу, по шее. Но… тяжелый. Мощные удары, но медленный? Или техничный? Времени на анализ не было.

— Значит, ты против большинства? — Николай бросил это как вызов. Его кулаки не сжались, но пальцы были напряжены. Он ждал моего движения. Ждал повода.

— Я против убийства детей, — четко ответил я. — Даже таких.

Это было всё, что ему нужно. Мгновение — и он ринулся. Не дикий махач, а чёткий, мощный шаг вперед с левой ноги и размашистый, сокрушительный правый кросс. Удар шел от бедра, с разворотом корпуса. Богатырь. Мощь, а не скорость. Но я уже не стоял на месте. Ушел корпусом чуть назад и влево, пропуская кулак в сантиметре от подбородка. Воздух свистнул. Я почувствовал ветер удара на щеке.

Он ожидает контратаку? Или продолжит давить? Николай не остановился. Его левая рука тут же выстрелила джебом — быстрым, хлестким, прицельным в голову. Я пригнулся, почувствовав, как кулак прошелся над макушкой, и тут же рванулся внутрь, под его атакующие руки. Не дать ему размахнуться! Мой левый апперкот снизу, целясь под ребра, в солнечное сплетение. Удар был резким, коротким. Попал! Но не так сильно, как хотелось. Николай лишь крякнул, согнулся чуть, но не потерял равновесия. Его правая рука, как молот, опустилась сверху, пытаясь сломать мне ключицу или попасть по затылку. Я рванулся в сторону, уходя от удара, и почувствовал, как его кулак скользнул по плечу. Больно. Силен.