Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Это я добавил охранникам.

– Нет‑нет, мы проводим, – усмехнулся старший из них. – Ты уж залезай, молодой человек, к нам в карету.

– Да не хочу я.

– Давай, давай, мы подвезём.

Пришлось забраться в «буханку».

– Слышь, пацан, ну чё ты? – кивнул мне этот охранник, когда мы ехали в сторону КПП, расположенного в ста метрах от дома. – Тебе делать нечего? Вот мне лично проблемы не нужны. А тебе? Ты хочешь, чтобы я там сейчас вызывал кого‑то, какую‑то суету разводил, прессовал тебя или ещё что‑нибудь?

– Нет, – ответил я.

– Ну, и хорошо. Сказал хозяин не пускать? Всё. Чего ты лезешь?

– Ладно, ребята, я понял. Больше не приду.

– По крайней мере в мою смену. Ты меня понял?

– Понял, товарищ начальник.

– Ну всё, давай топай, чтоб не видел тебя здесь.

Он высадил меня у шлагбаума и проследил, чтобы я ушёл, скрылся с его глаз. Ну, я и скрылся. Вызвал такси и поехал домой. Никитос об этом моём визите будет обязательно проинформирован. Уже, наверное, проинформирован. Ну и хрен с ним. Визит не состоялся, так что пусть успокоится. И да, действительно, сейчас нужно было бы затаиться. Затаиться именно тогда, когда мне надо как следует всё осмотреть в доме.

Я позвонил генсеку.

– Миш, здорово! Слушай, ну я смог только на крылечке пока разместить. Если что, потом буду пробиваться внутрь. Ты попробуй, пожалуйста, посмотри, может быть этого будет достаточно.

– Хорошо, – сказал он, – я посмотрю. Посмотрю и дам тебе знать. Не прямо сейчас, а то я тут другим пока занимаюсь.

– Да, не вопрос, когда сможешь. Позвонишь, да?

– Да. Ладно, Серёг, всё, давай.

– Слава труду.

– Чего?

– Слава труду, говорю. Партийное приветствие.

– А, ну да, ну да.

Он отключился. Позвонила Настя, пригласила на ужин к ним домой. Но я отказался. Сказал, что буду занят.

– Ладно, – сказала она, – я тебя попозже навещу, уроки сделаю, приду посмотрю, как ты там проводишь время.

– Договорились, – усмехнулся я.

Вернувшись в город, решил заскочить к Альфе, но её не оказалось дома и на телефон она снова не ответила. Тогда я двинул домой и засел за учебники. Позанимавшись, сварил пельмени и залип на какое‑то время в телефоне, читая новости. Ничего, что касалось бы знакомых мне людей, я не нашёл и отложил аппарат.

Время пролетело быстро. Я принял душ и хотел уже ложиться спать, но зазвонил телефон.

– Слушаю, – сказал я, подняв трубку.

– Сергей, – раздался мужской голос. – Это Раждайкин.

– Неожиданно, – ответил я. – Как поживаете?

– Нормально, я по делу. Меня Никита Антонович послал. Я к тебе сейчас подойду.

– Нет, я сегодня гостей не принимаю. Пардон, короче.

– Да всё равно ж придётся поговорить, – сказал он. – Зачем откладывать?

– Нет‑нет, Альберт Маратович, не придётся. Извините, я уже спать ложусь.

– Сергей, Сергей… – вздохнул он. – Как мне показалось, немного глумливо, и мышь под ложечкой заволновалось.

Ей не понравился ни его голос, ни его намерения.

– Давайте в другой раз. И где‑нибудь в людном месте.

– В библиотеке, – усмехнулся он.

– Можем и в библиотеке.

– Нет, Сергей. Сделаем, как говорю я.

– Спокойной ночи, – отрубил я и отключил телефон.

Я подошёл к окну, не включая свет, посмотрел из‑за шторы. Ничего подозрительного не обнаружил. Потом позвонил Насте, сказал, что уже ложусь спать, попросил, чтобы она не приходила.

– Ну ладно, – разочарованно вздохнула она. – Как хочешь… Могла забежать к тебе, принести что‑нибудь вкусненькое.

– Нет, Настя, правда, что‑то я устал сегодня. Лучше посплю.

– Ну, смотри. Спокойной ночи, рыцарь на белом коне.

– Спокойной ночи.

Я действительно, разложил диван застелил бельё и решил выспаться. Лёг под одеяло, закрыл глаза и в этот момент раздался звонок в дверь. Не в домофон, а в дверь. Мышь подскочила на месте и заметалась как сумасшедшая.

– Тихо, – сказал я и, неслышно ступая, вышел в прихожую.

В дверь постучали. Тук‑тук‑тук по металлу.

– Сергей, это я, Альберт Маратович, – раздался голос Раждайкина. – Открой.

Я нахмурился, соображая, как лучше поступить и в это время услышал, как в замок вошёл ключ и повернулся один раз… и второй…

Если бы я был режиссёром Серджио Леоне, я бы смог снять шикарную сцену в духе того, как начинается лучший его фильм «Хороший, Плохой, Злой». Я показал бы, как замедляется и едва тянется время, становясь настолько густым, что его буквально можно потрогать руками.

Я бы снял, как в зловещей тишине с лёгким скрипом открывается дверь, и в неё медленно входит Плохой. Его роль я бы однозначно доверил Раждайкину, он ведь даже походил чем‑то на Ангельские Глазки из фильма, правда был ниже и коренастее. Он бы остановился на пороге, наклонил голову и прищурился.

А дальше бы шёл долгий крупный план, в кадре были бы только глаза Альберта Маратовича, но я сумел бы сделать так, чтобы зритель следил за этим кадром, затаив дыхание. В этом будто бы безразличном взгляде, промелькнули бы страсть, ярость, опыт и ледяное самообладание. И только маленькая бьющая жилка на виске могла бы выдать, что он далеко не настолько спокоен, как хочет показаться.

И тогда камера быстро бы полетела в другой конец длинного коридора и упёрлась в меня. Себе бы я, разумеется, взял роль Хорошего. И теперь зритель разглядывал бы мои добрые, честные и справедливые глаза, понимая, что за кажущейся простотой и открытостью скрывается железный стержень верхотомского Клинта Иствуда.

Камера бы медленно отъехала, открывая зрителям мою фигуру, облачённую в пыльную ковбойскую одежду и руку, нервно замершую у кобуры на поясе, красиво расшитом индейским бисером. А потом бы кадр снова сменился, и все бы увидели подрагивающую руку Плохого, его скрюченные пальцы с грязными и обломанными ногтями, тянущиеся к инкрустированной перламутром рукоятке старого доброго Кольта.

Но я оказался никаким не Серджио Леоне и поэтому нетленные кадры мне снять было не суждено. И наслаждаться этим драматическим зрелищем мне предстояло на пару с незваным гостем.

Раждайкин подмигнул и поболтал висящим на колечке ключом, как колокольчиком. Потом он кивнул сам себе и убрал ключ в карман. На руках его были тонкие латексные перчатки чёрного цвета. Как в бургерной одного шоумена, недавно открывшейся в нашем городе. Возможно он просто забыл их снять после позднего ужина.

Он мягко улыбнулся и потянулся во внутренний карман. А я потянулся к тумбочке, рядом с которой стоял. На ней под бесплатной газетой, которую несколько раз в неделю бросали мне в почтовый ящик, лежала Беретта из тайника в доме Розы. С навинченным на ствол глушителем.

Глаза наши в это время буравили друг друга и, как водится, искрили.

– Не нужно, – покачал я головой, потому что успел первым.

Вжик, и в мою руку удобно легла рукоять прекрасного и проверенного пистолета. Взгляды иногда значат гораздо больше заверений и тысячи высказанных слов. Наши взгляды оказались вполне убедительными и достаточно вескими, чтобы ничего не переспрашивать и не уточнять.

Рука Раждайкина остановилась не выполнив начатого движения до конца. Замерла и что‑то увесистое вернулось на своё место под коротким демисезонным пальто.

– Не могу представить, что бы ты делал с моим телом, истекающим кровью, – пожал он плечами и очень медленно вынул пустую руку с расставленными пальцами. – Распилил бы на куски?

– Достаточно было бы повредить руку для начала, – ответил я, прищурившись и не отводя от него ствола. – Чем обязан, Альберт Маратович?

– Жизнь полна неожиданностей, – пожал он плечами и развёл в стороны руки, держа их ладонями вверх, как проповедник. – В жизни встречается много умных людей, но ещё больше самонадеянных дурачков. И оружие часто играет дурную роль. Оно вселяет в этих дурачков необоснованную веру в совершенство своих мыслительных функций. Способностей.