Кровавая ассамблея (СИ) - Иванников Николай Павлович

Хорошо это или плохо, судить пока сложно, но одно я знаю совершенно точно: в обиду я ее не дам.

И теперь третье: сама грядущая ассамблея. То, что генерал-полицмейстер Шепелев не сможет нынче вечером на ней присутствовать — это, конечно, на руку. Сие позволяет мне взять с собой на мероприятие свою «новгородскую кузину». Но как-то боязно мне одному там быть от лица всего сыскного приказу! Значит, один там за все и отвечать буду.

А вот как явится на эту ассамблею светлейший князь Черкасский! Или того пуще — сам государь-император со своей государыней Марией Николаевной, в девичестве Магда фон Ингельштром, сагарская прынцесска. В России ее не особо жалуют, потому как язык толком выучить она так и не сподобилась, да и наследника по сию пору родить не смогла (хотя, тут уж неизвестно чья больше вина — ее личная или же государя). Но, с другой стороны, и недовольства большого она не вызывала, поскольку личностью была тихой, беззлобной и почти совсем незаметной. Словно и не было ее вовсе.

Не дай бог чему случиться на ассамблее при императоре! Хотя, безопасность государя в ведении Тайной канцелярии, и я к ней никакого отношения не имею.

Рассуждая таким образом, я незаметно для самого себя и задремал. Ненадолго, впрочем. Проснулся от того, что меня кто-то теребил за плечо:

— Алёшка, проснись! Сумароков! Да проснись же ты!

Очнувшись, я приподнял голову. Рядом стояла Катерина, завернутая в одеяло — только глазюки торчат наружу.

— Катерина, ты что ль? — Я сел на кровати. — Что опять?

— Беда, Алёшка!

Я покосился на шпагу, которую оставил на столе, и прислушался. В доме было тихо, только через открытое окно доносились звуки с улицы: громыхала по булыжнику телега, где-то в соседних домах орали друг на друга коты, кто-то пьяно кричал.

— Какая еще беда? Ты почему в таком виде?

— Я платье не могу надеть!

— Это почему еще? — все еще ничего не понимая, я растер кулаками глаза.

— Там корсет затягивать надо. А я не могу сама, там без помощника никак не обойтись!

Я поднялся со скрипнувшей кровати. Катерина стояла передо мной и хлопала густыми ресницами. Мне вспомнилось, что сестрам в этом деле обычно помогала прислуга. Были у нас специальные девки для такой надобности. Или же они сами друг другу помогали. Вот только девок таких я в своем доме не держал, поскольку без надобности они мне были — в затягивании корсетов я не нуждался.

Но что-то делать с этим определенно было необходимо. Не идти же Катерине на ассамблею с незатянутым корсетом! Это дома она могла обвязаться тряпкой поперек — и все дела. Но если она в таком виде явится на ассамблею — чести это ей не сделает. Боюсь, позор на нее ляжет на всю оставшуюся жизнь. Могу себе представить заметку в «Петербургских ведомостях» о том, как девица Романова явилась на ассамблею в усадьбу князя Бахметьева с распущенным корсетом. Очень плохую услугу я ей окажу, если возьму с собой в таком виде!

Велев Катерине отправляться в свою комнату (теперь я даже и не вспоминал, что комната на самом деле была Олюшкина), я спустился вниз и вышел из дома. Проследовал на улицу и уже там осмотрелся.

Невидимые коты так и продолжали грозно орать друг на друга, но местонахождение свое ничем не выказывали. Двое пьяных мутузились в пыли, а какая-то баба с ведрами пыталась их растащить. На углу улицы сидела девка-цветочница и время от времени визгливо кричала: «Цветы! Берите цветы!» Замолкала на какое-то время, а затем вновь принималась визжать: «И щавель! Берите свежий щавель!»

Я подошел к ней и остановился, уперев руки в боки. Девка сразу замолчала и уставилась на меня снизу-вверх испуганными васильковыми глазами. Было ей лет тринадцать. Из-под белого платка выбилась русая прядь и упала ей на конопатый нос. Девка то и дело дула на нее, но прядь упрямо возвращалась на нос.

— Цветочки, барин? — предложила мне девка и протянула маленький букетик.

Я помотал головой.

— Тогда возьми щавель! — она протянула мне другой букетик, но уже из щавеля.

— На кой черт мне твой щавель? — спросил я недовольно.

— Пирожки сделаешь. Вкусные. У меня мамка делает, мне нравится.

— А ты чья такая?

— Мамкина.

— Имя твое как?

— Прасковья. Парашка, знач-ся.

— Пошли со мной, Парашка. Работа для тебя есть.

Парашка вцепилась в свою корзинку и уставилась на меня испуганно.

— Не пойду, барин! — пискнула она. — Хоть режь меня, не пойду!

Я озадаченно сдвинул брови.

— Это почему еще?

— Ты меня в свой дом заманишь, вином колдовским опоишь и оженишься на мне. А я и отказать не смогу, потому как ты вон какой красивый. Так и останусь я у тебя — вино пить и ублажать тебя всячески. А там и детки пойдут, да немало, штук восемь. А что? Я девка справная, здоровая, нарожать много могу! А мамку мою кто кормить будет? Помрет она без меня совсем… Нет, барин, не пойду, и не уговаривай!

Я даже опешил от такого неудержимого потока девичьих фантазий. Руки в стороны развел, но слов не нашел и вновь опустил их бессильно. Только что я был молодой и вольный камер-юнкер, помощник генерал-полицмейстера, и вдруг стал отцом огромного семейства с пьяницей-женой.

— Что притих, барин? Цветочки покупать будешь?

— Замолчь, дуреха! — прикрикнул я. — Бери свою корзинку и топай за мной. Никто тебя трогать не станет. Кому ты такая нужна? В доме барышне помощь требуется, корсет затянуть надобно. Умеешь корсеты затягивать?

— Сама не затягивала, — честно призналась Парашка. — Но видеть видывала, как это делается. Там ума много не надобно, только силушка. А силушка у меня есть! — она подняла кулачки и потрясла ими, показывая мне свою силушку.

— Иди за мной…

— А букетик купишь?

— Да куплю я твой дурацкий букетик! Всю корзинку куплю! Давай ее сюда!

Я забрал у Парашки корзинку, сунул ей взамен мелкую монету, и мы пошли в дом.

Глава 12

И снова усадьба сиятельного князя

Парашка оказалась весьма смышленой. Катерина тоже осталась девкой довольна, но услышав ее имя, почему-то наморщилась.

— Что за имя у тебя дурье — Парашка? Нельзя так людей называть!

— Отчего же? — удивилась Парашка. — Имя как имя. Меня все так кличут.

Но Катерина несогласно помотала головой.

— Я тебя буду называть Прасковья, и никак иначе.

— Так я и есть Прасковья, — удивилась Парашка.

— Ой, всё! — Катерина махнула на нее рукой. — Помоги мне с платьем лучше, чем болтать по пустякам. Нам с Алешкой скоро на ассамблею ехать!

Похоже было, что ей и самой не терпится посетить ассамблею. На этом я покинул комнату Катерины, плотно прикрыв за собой дверь. Пора было и себя привести в порядок по такому случаю.

Долго с выбором я не страдал. Оделся в черный с серебром костюм, выбрал широкополую шляпу с павлиньим пером (точно такую же я потерял, когда добирался в деревню к Фальцу) и спустился в гостиную — дожидаться Катерины. Проходя мимо ее комнаты, я услышал крики, стоны и писки. Затягивание корсета — дело хитрое, чисто женское, и мужчинам в него лучше не соваться. Целее будешь.

В гостиной я просидел еще около половины часа, читая старый листок «Петербургских ведомостей», когда на лестнице наконец появилась Катерина. В подогнанном Лизином платье и той самой шляпке с цветами, что якобы привезли из самой Франции. Хотя, может быть и впрямь из Франции, почем мне знать? Судя по той сумме, которую пришлось оставить у портнихи, ее смело могли привезти и из Америки.

Катерина остановилась на верхней ступеньке, убедилась, что я на нее смотрю, и покрутилась, демонстрируя наряд. С губ ее не сходила улыбка.

— А? — спросила она. — Каково? Что молчишь, Алёшка? Или язык отнялся?

Язык у меня и в самом деле отнялся — до того она великолепно выглядела, но признать этого напрямую я не мог. Опасался быть осмеянным.

— Лизавета Федоровна — моя сестрица — покупала для себя только лучшие наряды, — заметил я сдержанно. — А шляпка действительно к этому платью весьма подходит.