Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр

— Рад тебя видеть, Коля! Когда свадьба?

Николай покраснел, улыбка стала мечтательной, но на мой вопрос ответил не сразу.

«Главное, что она ответила согласием, — думал он с теплом и любовью, — теперь бы вот с датой определиться, наконец…».

Я видел, что он хотел еще что-то спросить у меня, потому поторопил парня:

— Давай уже, спрашивай, что хотел.

— Мне иногда кажется, что вы мысли читаете, — заметил Николай. — Тут такое дело. Совет нужен. Я хотел скромно отпраздновать, а родители невесты настаивают на соблюдении всех традиций. Мои тоже в два голоса их поддерживают. А мы с Олесей хотели тихо расписаться и небольшое путешествие себе устроить. Как раз перед летней сессией — в мае. У меня отпуск на май попадает…

Николай помолчал.

— Вот почему люди от старых суеверий никак отказаться не могут? В четыре голоса возмущаются, мол, свадьба в мае — всю жизнь маяться будете. Даже не знаю, как поступить.

— Родителей слушаться нужно, — я мысленно усмехнулся: эх, Коля, мне б твои проблемы. — Кто мешает свадьбу в апреле сыграть? В конце. А отпуск и передвинуть можно.

— Спасибо, Владимир Тимофеевич! Вот вроде бы и лейтенант, и взрослый, а мои все со мной, как с ребенком разговаривают. Матери, так вообще ничего не докажешь. Где это видано: «Сыночка»⁈ Олеська подкалывает: «Сыночка — свиночка»… Даже не знаю. Едва не разругались все.

— Успокоиться надо. Всем. И поговори со своей девушкой, — посоветовал Николаю.

— Как поговорить? — не понял он.

— Как-как. Ртом! Словами! — я почему-то рассердился от его неуверенности. — Скажи, что тебе не нравится, почему ты раздражаешься, что тебя злит. Девчонка ведь умная, вряд ли она после разговора тебя дразнить будет.

Я остыл внезапно, так же, как и рассердился.

— Пойми, Николай, она не умеет читать твои мысли, как и ты ее. Поэтому в начале своей семейной жизни договаривайтесь, что все обиды и проблемы будете обсуждать, а не замалчивать. Просто садиться за стол и разговаривать. И слушать друг друга. Иначе я за ваш брак и гроша ломаного не дам.

Николай насупился, до самой Лубянки больше не сказал ни слова. Но когда я уже собрался выйти из салона и открыл дверь, он произнес:

— Владимир Тимофеевич, вы правы!

— Пункт первый: начальник всегда прав. Пункт второй: если начальник не прав, смотреть пункт первый, — я рассмеялся. — Николай, просто относись ко всему с юмором, и жить легче станет.

Не стал заходить к себе, сразу поднялся в приемную, встретиться с Удиловым. Но его на месте не оказалось.

— Он в своем старом кабинете, — сообщил помощник.

Поблагодарил Иванова, удивляясь, что его не перевели никуда, как многих людей из команды Андропова. Цвигун, за тот короткий срок, что занимал должность председателя Комитета, серьезно подчистил «андроповцев» в своем окружении.

— Владимир Тимофеевич, у него Николай Леонов сейчас. Аналитическая служба Первого главного управления. Уже три часа совещаются. Всю ночь здесь движение. Постоянные доклады от инспекции из Свердловска идут. — сообщил Иванов. — Вадим Николаевич просил передать, чтобы вы, как приедете в Комитет, сразу зашли к нему.

— Спасибо, Виктор, — поблагодарил его и покинул приемную председателя КГБ.

С Леоновым я столкнулся в дверях, он пожал мне руку и быстро пошел по коридору. Я вошел в стерильный кабинет Удилова. Здесь ничего не изменилось. Разве что Вадим Николаевич. Если раньше он напоминал мне сфинкса, загадки которого никто не может отгадать, то сейчас он больше был похож на охотничью собаку, взявшую след. От его былой невозмутимости, даже пожалуй непробиваемой бесстрастности, не осталось и следа. Не знаю, может быть, сказывалась бессонная ночь, но — Удилов улыбался!

— Итак, Владимир Тимофеевич, вопрос: почему в западных газетах все-таки напечатали статьи о взрывах на Белоярской АЭС до того, как появилось подтверждение из «надежных источников»? Более, я уверен, информация о том, что диверсия сорвалась, как-раз таки было получено нашими противниками вовремя. Об этом мне только что доложил Леонов, ссылаясь и на наши источники, и на источники в Агентстве национальной безопасности США. Передали телеметрическую информацию с их спутников-разведчиков, которые висят над Уралом. Никаких признаков повышения радиационного фона их спутники не зафиксировали. И, тем не менее, компания продолжается, страхи нагнетаются, истерия нарастает. Более того, Сахаров дал еще одно интервью, на этот раз в «Вашингтон пост». Заголовок конфетка: «Зловещее молчание Кремля», потом возьмите у Иванова перевод, ознакомьтесь. Но — мне интересна ваша версия происходящего. Что вы об этом всем думаете?

Я пожал плечами и ответил:

— Никогда не считал противника глупее себя, это уберегает от множества ошибок. Вы сами знаете ответ: вся эта дезинформация в западной прессе помимо того, что является пропагандой, еще и выполняет функцию тестирования советской системы реагирования на чрезвычайную ситуацию. Их аналитики отслеживают каждое наше действие, чтобы составить модель.

— Вот сейчас мы и займемся именно этим «реагированием» и предоставим противнику такую «модель», какую нам выгодно. Извините, Владимир Тимофеевич, не дал вам побыть дома, но придется еще раз метнуться в Свердловск. Уже поехали за Сахаровым и Боннер, пусть посмотрят своими глазами и дадут интервью непосредственно с «места трагедии». — Удилов рассмеялся и посмотрел на часы. — Ну что, по коням и в Чкаловский?

Глава 12

«Хочешь насмешить бога — расскажи ему о своих планах», — сколько раз я уже вспоминал эту поговорку? Раз десять за последние пару лет? Наверное. А ведь планировал сегодня встретить свою команду и выслушать отчет по Свердловску.

Вместо этого сижу в самолете и наблюдаю за Сахаровым, который вещает на публику, «выступая» прямо в проходе между креслами.

— Мы все понимаем, что атомная энергия, дав человеку невероятное могущество, создала и новые вызовы. И любая авария, особенно на такой критически важной АЭС, как Белоярская, это угроза не только Советскому Союзу, не только жителям Свердловска и окрестных городов, но и всему миру. И это только начало! — кликушествовал Андрей Дмитриевич, обильно жестикулируя.

— И вдвойне… нет, втройне преступно скрывать от населения, скрывать от мировой общественности масштабы трагедии. Я надеюсь, наши сопровождающие позаботились о костюмах радиационной защиты, о счетчиках Гейгера? — он повернул голову в нашу сторону.

Журналисты записывали его «речь» на диктофоны. Стоящий рядом солидный мужчина в костюме — представитель пресс-службы Министерства среднего машиностроения — укоризненно качал головой.

— Андрей Дмитриевич, ну вы за кого нас принимаете? Мы же профессионалы, — увещевал он Сахарова. — Вы же сами работали в Институте теоретической и экспериментальной физики и знаете, как у нас щепетильно относятся к безопасности сотрудников.

— Да, я знаю, как преступно халатно относятся к сотрудникам! Это постоянное облучение и переоблучение, и я об этом обязательно напишу в своих мемуарах! — Сахарова затрясло, на губах выступила пена, как это у него часто бывало в моменты сильного возбуждения.

— Адик, Адик, успокойся, пожалуйста! — со своего места подскочила Елена Боннэр. — Выпей таблеточку.

— Как вы смеете его нервировать? — набросилась она на пресс-секретаря. — Вы же видите, он болен! Он столько перестрадал, он облучен и переоблучен, а вы опять об этом напоминаете ему⁈ И перед общественностью, перед иностранными журналистами, вы провоцируете его на безответственные высказывания!

Сахаров в полуобморочном состоянии рухнул в кресло. Сидевший через проход капитан из девятки попытался помочь академику, ослабив галстук, но Боннэр разъяренной кошкой вцепилась ему в лицо.

— Не дам отравить его! Не дам! Тут представители общественности, тут корреспонденты! У вас ничего не выйдет! — визжала она.

— Самое время отправить эту парочку в больницу, — я нагнулся к Удилову. — Лучше всего в психиатрическую.