Телохранитель Генсека. Том 6 (СИ) - Алмазный Петр

— Владимир Тимофеевич, карательная психиатрия, к сожалению, в прошлом, — в тон мне ответил Удилов.

— Согласен, маразм не лечится, — вздохнул я. — Но в больницу бы надо, для профилактики. По крайней мере, Боннэр там точно в контингент больных впишется, как родная.

Я проводил взглядом беснующуюся супругу Сахарова, которую двое сотрудников КГБ вели к выходу из самолета. Сам Сахаров семенил следом. Настроившись, уловил его мысли: «Это Леночка хорошо придумала, они специально везут нас в самое пекло, чтобы я не мог больше защищать людей от произвола властей».

— Больные люди — это всегда грустно, — заметил Удилов. — Но когда хороший ученый с математическим складом ума начинает отрываться от реальности, грустно вдвойне.

«Сладкая парочка» покинула самолет.

— Сделайте так, чтобы он следующим рейсом прилетел в Свердловск. Обязательно, — распорядился Вадим Николаевич. — И чтобы каждый его шаг был заснят советским телевидением. Это тоже обязательно.

— Сделаем, товарищ генерал, — один из помощников Удилова направился к выходу.

К нам подошел секретарь Удилова. Виктор Иванов наклонился, понизил голос и доложил:

— Товарищ Удилов, у нас, кажется, ЧП. Мастерс пропал. В отеле его нет, от наружки ускользнул. А в этой истории он ключевая фигура.

— Вы соображаете, что произошло? — Удилов был предельно корректен, но в голосе звенела сталь, а взгляд стал ледяным. — Почему раньше не сообщили? — и тут же повернулся ко мне. — Владимир Тимофеевич, прошу вас разобраться. Мастерса надо из-под земли достать. Доложите мне, потом решим, что с ним делать.

— Не каркайте, Вадим Николаевич, не желательно, чтобы именно из-под земли доставать пришлось, — я встал.

— Нашли время для шуток, — Удилов нахмурился и встал, пропуская меня. — И проверьте, как там себя чувствует наш нобелевский лауреат.

Я быстро покинул самолет. Пока шел в медпункт, думал, что форс-мажор — всегда неприятно. За утро второй раз меняются планы.

Сахарова обнаружил на кушетке, с игрой капельницы в вене.

— Давление поднялось, — сообщил врач.

— Что-то серьезное? — уточнил я.

— Гипертония всегда серьезно, полшага до инсульта, но от госпитализации отказываются. Причем категорически, — он развел руками.

К нам подскочила Боннэр.

— Вы что, хотите в ссылку отправить Андрея Дмитриевича? У вас не выйдет! Наш гражданский долг повелительно требует, чтобы мы находились вместе с нашим народом в этот час трудных испытаний! — она помахала ладонью перед лицом врача. — Вам не удастся замести под ковер грязные факты! — повернулась ко мне и без паузы продолжила:

— Я понимаю, что вы хотите скрыть от прогрессивного человечества!

— Елена Георгиевна, мы не на митинге, и не на пресс-конференции. Вы же медик, вы же прекрасно видите, в каком состоянии Андрей Дмитриевич. Немного подскочило давление, бывает. Через час еще один спецрейс, так что у вас есть время подумать. Либо в больницу, либо в Свердловск со съемочной группой советского телевидения. Решать вам, и только вам.

— Мы все давно решили! — взвизгнула Боннэр.

— В таком случае счастливого пути, куда бы он не лежал. А вам терпения, доктор, — я пожал руку врачу и с большим облегчением покинул медпункт.

Пока ехал на Лубянку, мысли крутились вокруг Сахарова и его истеричной супруги. Человек может быть сколь угодно умным, даже гениальным, но с психикой явно проблемы. Правильно сказал Удилов, грустно. И, к сожалению, не лечится.

На Лубянке я минут пятнадцать провел в Седьмом управлении, выслушивая отчеты оперов. Мастерс остановился в гостинице «Россия», гостиницу не покидал, вещи его на месте. Самого нет. Растворился человек, просто был — и нет его.

— Я не буду вас отчитывать, для этого у вас есть свое начальство, — сказал я молодым лейтенантам, упустившим журналиста. — Сейчас со мной в «Россию», на месте покажете, где он был, с кем разговаривал, что делал. Пошагово восстановите весь вчерашний вечер.

В «Россию» я ехал на своей «Волге», машина оперов сначала ехала позади, потом обогнала. В гостиницу вошли вместе, на лифте поднялись на нужный этаж.

За стойкой дежурного по этажу сидела молодая девушка.

— Мистер Джон вчера пришел выпивши, шутил много. Я вон, — она кивнула на оперативников, — Толе и Пете сразу сказала, что он будет продолжать, не первый раз уже, — дежурная сердито посмотрела на лейтенантов, те отвели глаза.

— Он и продолжил, в пивной, — доложил тот опер, что повыше ростом и подумал: «Блин, отошли-то всего на минуту, сигарет купить». У второго мысли были куда информативнее: «Если сказать, что Мастерс был с девушкой, то выговор обеспечен. С другой стороны упустили объект, это еще хуже».

— Быстро доложить, что за проститутка пришла с Мастерсом, где он ее снял, и кто она такая вообще, — процедил сквозь зубы, едва сдерживая раздражение.

У меня своих дел выше крыши, но из-за этих охламонов приходится заниматься поисками пешки, так и оставаясь в неведении, кто ведет игру.

— Да он в парикмахерской был долго, оттуда вышел с девушкой. Я сфотографировал. Приличная такая, ничего проститутского в ней не было, — ответил оперативник, тот, что повыше.

Девушка за стойкой покраснела, но промолчала. Я невпопад подумал, что в это время слово «проститутка» пока еще не воспринимается, как обозначение престижной в девяностые профессии, а является просто бранным словом.

— Вытрезвители, больницы, морги обзвонили? — я повернулся и направился к лифту. Здесь делать нечего.

— Да, Владимир Тимофеевич, обзвонили. Мастерс не обнаружен. А девушка вообще незнакомая, он из парикмахерской заскочил в номер, потом с ней прямо в пивнушку направился. Видимо, решил пообщаться с простым народом, — доложил лейтенант. — Знаменитая пивная «Яма». А дальше мы даже не видели, куда он пропал. Видимо, новая приятельница хорошо там ориентируется.

— «Яма», говоришь? Нашел место, где «простой» народ искать, — проворчал я. — Там опросили персонал?

— Да, товарищ полковник, но эту, с позволения сказать, даму, никто не знает, — ответил второй лейтенант.

На столе дежурной зазвонил телефон. Она сняла трубку и тут же окликнула:

— Вас, товарищ полковник.

— Только что подобрали мужчину, по приметам похожего на журналиста. Доставлен в вытрезвитель на Таганке, — доложил дежурный с Лубянки.

Я направился к выходу на лестницу, лифт мы, похоже, будем долго ждать.

— Ну что замерли? — бросил на ходу. — Поехали вашего подопечного забирать.

Опера поспешили за мной.

Пока ехали, вспомнил фильм «Осенний марафон». В нем один из персонажей, профессор Билл Хансен, сказал: «Как называется то место, где я сегодня ночевал? Трезвователь?».

«Трезвователь» на Таганке располагался в полуподвале старого здания дореволюционной постройки. Пожилой майор, начальник вытрезвителя, проводил нас до кабинета фельдшера, где на кушетке растянулся Мастерс. Он был пьян и счастлив.

— О, майн русский френд мистер Медведефф! — трезвым журналист говорил на русском почти без акцента, но в состоянии опьянения он то и дело переходил на английский. — Или ай должен звать йу товарисч? — Мастерс попытался встать, но голова перевесила и он рухнул на пол.

— Где его вещи? — спросил майора.

— Все, что было — на нем. Доставили в трусах, хорошо, что без переохлаждения. В целом почти в норме. Только что собирались капельницу ставить. — отрапортовал начальник медвытрезвителя. — Мне сразу доложили, что поступил иностранец, тем более, утром принимал смену, сразу сообщили ориентировку. Я доложил дежурному по городу, он — вам.

— Где его нашли? — уточнил я, глядя, как опера водворили журналиста на прежнее место.

— Тут недалеко, во дворах. Спал на лавочке возле подъезда. Дворничиха и сообщила, — ответил майор. — Она утром вышла, его еще не было. Уже убрала территорию, зашла в дворницкую сложить инструмент, когда вышла — лежит подарочек. Кто его привез — не видела. Из какой квартиры он был выставлен — тоже не видела. Но предполагает, что из двенадцатой. Участковый туда собирается, если хотите, можете присоединиться. Он заполняет документы.