От Ангельскогорска до острога Розового, почти полторы тысячи вёрст, наш поезд домчался всего за сутки. По меркам любой страны — фантастика, но всю дорогу меня терзало чувство, что я катастрофически опаздываю. Хоть я и не обладаю даром предвидения, но интуиция просто орала в голос о надвигающейся опасности. Словно невидимая игла колола в сердце, предупреждая о чём-то страшном и жутком. Даже показалось, что в этом ощущении есть нотки от бывшего меня-некроманта.
Но что бы мне ни чудилось, я не мог бросить своих людей и не ехать. Так что пришлось зажать все предчувствия в кулак, стиснуть зубы и мчаться на Орегонщину.
К полудню следующего дня мой поезд подъехал к вокзалу острога Розовый и, басовито гудя, стал тормозить. На платформе нас уже ждали: несколько вооружённых опричников, два хмурых индейца и Константин Еропкин с мрачным почерневшим лицом.
— Выгружаемся, — скомандовал я. — Дмитрий Иванович, проследи за картечницей, пожалуйста.
Подхватив «огнебой» и чехол с grand wand’ом, я двинулся к выходу из вагона. Игла снова кольнула сердце, но я отмахнулся от неё, будто от назойливой мухи. К чёрту предчувствия! Делай что должно — и будет так, как нужно.
— Константин Платонович! — Еропкин подскочил ко мне, взволнованный и обрадованный. — Как хорошо, что вы приехали! Я и не надеялся, что вы сами прибудете к нам на помощь.
Мне показалось, что я услышал, как с сердца Еропкина свалился огромный камень. Приехал князь, и он может переложить на него проблему, с которой не смог справиться.
— Добрый день, Константин Осипович, — я пожал ему руку. — Мне нужны подробности, что у вас случилось. Где мы могли бы переговорить без шума?
— В здании вокзала, я думаю. Иван Петрович уступит нам свой кабинет на время.
Мужчина в форме служащего эфирной дороги, топтавшийся за спиной Еропкина, тут же несколько раз кивнул и повёл нас к одноэтажному вокзалу.
Зал ожидания был забит народом, а возле кассы толкалась длинная очередь. Люди, орки-поселенцы, женщины с узлами, дети, держащиеся за их юбки. Мелькали даже индейцы в русских армяках и картузах. Все они встревоженно гудели и нервничали, стремясь побыстрее уехать отсюда.
Наша компания прошла через эту толпу, как раскалённый нож сквозь масло. Люди расступались, затихали, а затем начинали перешёптываться.
— Князь! Это князь приехал! — раздался чей-то голос.
И тут же толпа снова зашумела, но теперь уже в другой тональности. В гуле я смог разобрать отдельные выкрики и невольно улыбнулся.
— Константин Платонович разберётся!
— Уж князь им покажет!
— Сам приехал!
— А я говорил, что князюшка нас не оставит!
— Он, знаешь, какой? Ух, всем супостатам по сусалам надаёт!
— Так чо, остаёмся, да?
Начальник станции Иван Петрович впустил нашу компанию через служебный вход и провёл в свой кабинет. Небольшую комнатку с письменным столом, запертым шкафом и картой эфирной дороги на стене. Впрочем, мы там отлично поместились: я, Еропкин с двумя своими людьми, Киж, Харитон Хухай и Смеющийся Медведь. Его никто не звал, он сам незаметно просочился и сразу же юркнул в угол за шкаф, прикидываясь ветошью.
— Вот, Константин Платонович, посмотрите.
Еропкин взял у своего помощника карту, развернул на столе и прижал дальний край листа бронзовой чернильницей.
— Мы здесь, в остроге Розовом, — ткнул он пальцем, чтобы я мог сориентироваться. — Вот тут, на берегу реки Колумжи. А выше по течению — Колумжинское плато.
— Ага, вижу.
— Неделю назад где-то в этом районе, — Еропкин обвёл область на карте в северной части плато, — трое моих людей наткнулись на пустую стоянку индейцев-якама.
Он поморщился и непроизвольно отдёрнул руку.
— Вернее, там не было живых. А мёртвые…
Киж засопел и придвинулся ближе, боясь пропустить хоть слово.
— Мёртвые были собраны в центре стоянки. Убийцы выложили из них что-то странное, фигуру в виде… — Еропкин несколько раз щёлкнул пальцами, подбирая слово. — В виде, ну, водоворота, что ли.
— Спирали, — подсказал Киж.
— Точно, спираль! Вроде жуткого солнца с закрученными лучами.
Еропкин пожевал губами.
— Мои люди не трусы, Константин Платонович. Но там была какая-то магия, страшная и непонятная.
— Как они почувствовали? У них есть Таланты?
— Только у одного из них. Он предупредил старшего, и они не стали даже прикасаться к мертвецам. А сразу же помчались сюда, чтобы сообщить о случившемся. Но едва опустились сумерки, на них напали.
— Кто?
— Единственный выживший не знает. Говорит, будто лесные тени ожили и схватили двух других охотников. А ему огромные когти распороли бок, прежде чем он успел прыгнуть в реку.
— Он сумел до вас добраться?
— Его подобрал отряд опричников на следующее утро. Командир велел двум своим бойцам доставить его сюда, а сам с остальными людьми двинулся к стоянке якама.
Киж неодобрительно хмыкнул, но не стал ничего говорить.
— Когда раненого привезли, я не поверил в эту историю. У него был жар, он бредил и страшно кричал, что на него напали лесные тени. Но на всякий случай отправил туда десяток своих людей и несколько индейцев-следопытов, чтобы они всё проверили. С якамами у меня хорошие отношения, и если их убили, то нужно было обязательно найти виновных.
У Еропкина запершило в горле, он взял со стола графин с водой и отпил прямо из горлышка.
— Простите, Константин Платонович.
— Ваши люди нашли стоянку?
— Нет, они не дошли туда. На полпути они встретили отряд опричников, вернее то, что от них осталось.
Еропкин поднял взгляд и посмотрел мне в глаза.
— Их убили, Константин Платонович, сняли кожу, а трупы развесили на деревьях вниз головами. Ни один не выжил. А вокруг была разлита магия смерти.
Мы с Кижом переглянулись.
— Вы уверены, Константин Осипович? Именно магия смерти?
— Так мне сказал старший отряда, Кузнецов. У него слабый Талант, он мог и ошибиться.
— Йе наалдлуши, — проскрипел хриплый голос.
— Что? — я обернулся к Смеющемуся Медведю.
— Это йе наалдлуши, «то, что ходит на четвереньках». Другие называют её кожеходильцем.
— Её?
— Когда шаман поддаётся темноте, он становится ведьмой, которая надевает чужую кожу и развешивает мёртвых на ветвях. Плохое, очень плохое существо. Оно никогда не может утолить голод, и будет убивать живых бесконечно.
— Примерно так и сказали шаманы индейцев, — мрачно вздохнул Еропкин. — Что на эту землю пришла тьма и здесь все умрут. Одни племена решили уходить на восток, за Скалистые горы. Другие — на юг в Калифорщину. Пошли слухи среди наших поселенцев, и началась паника. Вы сами видели, что на вокзале происходит. Никакие уговоры не действуют, люди боятся и бегут в страхе.
— Этого кожеходильца, — я посмотрел на алеутского шамана, — можно убить?
— Не знаю, — Смеющийся Медведь развёл руками, — на моём веку он не появлялся ни разу. Мой дед рассказывал, что последний раз кожеходилец сам ушёл куда-то на юг, вырезав два племени.
— Любого можно убить, — заявил Киж, рубанув ребром ладони по столу, — даже мёртвого. Даже всяких божков, — он со значением посмотрел на меня. — А значит, и этого кожеброда, всего лишь сбрендившего шамана, можно поймать и порубить на куски. Правильно я говорю, Константин Платонович?
Я молча кивнул и перевёл взгляд на карту, раздумывая над положением. Остальные тоже не спешили высказываться, и только шаман возился в углу, тихонько гремя костяными амулетами.
— Где та стоянка индейцев и место гибели отряда?
Еропкин нашёл на столе карандаш и отметил крестики на карте.
— Ещё вот здесь, здесь и здесь случилось что-то подобное, — он поставил ещё россыпь отметок. — Мне сообщили индейцы, из тех, что не захотели бросать насиженные места. Я отметил цифрами, в каком примерно порядке происходили… э-э-э…. инциденты.
Я провёл по значкам пальцами. Судя по всему, кожеходилец приближался к острогу, вырезая всех на своём пути.
