Железный лев (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Егор Францевич, — по-доброму, можно даже сказать ласково, произнес Николай Павлович, — понимаю, что вам тяжело. Но с вас и так сняли всю рутину.

— Стар я… и болен. Как выжил — не ведаю. Но мыслю — недолго протяну. Понимаю ваши волнения, но… я слишком немощен и боюсь вас подвести.

— Давайте оставим сейчас сей разговор.

— Как вам будет угодно. — с почтением поклонился Канкрин.

— Итак, пожар в Казани. — вернулся к главной теме беседы император. — Сергей Павлович в своем письме прямо пишет, что эти идеи не его, а того самого юного графа.

— Николай Павлович, простите меня великодушно, но вы действительно хотите, чтобы мы сейчас обсуждали то, что предложил какой-то юнец? Егору Францевичу нездоровится и лишний раз его терзать…

— Вон письмо, — махнул император на стол. — С краю два листа. Берите их и читайте вслух. А вы, Егор Францевич, присядьте.

Перовский выполнил распоряжение императора.

Прочитал.

И удивленно на монарха уставился.

— Это какая-то шутка?

— Берите вон те листы и их читайте. Там характеристика, данная Шиповым на этого юношу.

Министр внутренних дел так и поступил.

Потом глянул на императора и произнес:

— Не верю.

— Чему именно вы не верите?

— Всему этому. Мне кажется, что Сергей Павлович нас разыгрывает.

— Остроградского он уже весьма недурственно разыграл, — едко усмехнулся Канкрин. — Однако, признаюсь, шума сейчас в обществе математиков немало. Все только и говорят о Лобачевском.

— И кто за всем этим стоит? — спросил Лев Алексеевич.

— Я надеялся, что это вы мне об этом расскажите, — улыбнулся Николай Павлович. — Впрочем, это второй вопрос. Я хочу знать все, что там в Казани происходит. Но осторожно.

— Разумеется, — кивнул Перовский.

— Теперь же возвращаемся к первому вопросу. Как поступать с предложением Шипова?

— В казне нет денег на все это, — сухо произнес Канкрин.

— Но пожар! — воскликнул Перовский. — Мы не можем оставить их без помощи.

— Хорошо. Я найду миллион.

— Это же меньше четверти от того, что Сергей Павлович просит. Кем я буду в глазах жителей Казани⁈ — воскликнул Николай Павлович.

— Тем, кто подарил им миллион рублей. — все так же сухо ответил Канкрин. — Разве кто-то еще может себе позволить оказать им подобную помощь?

— Егор Францевич… — покачал головой император.

— Вы всегда можете дать мне освобождение от должности и поставить кого-то более покладистого.

— Ну уж нет, — фыркнул монарх. — А что скажете про лотерею?

— А здесь я, пожалуй, поддержу Шипова, если он ее возьмет под свою ответственность.

— Вы серьезно⁈

— Ежели лотерея станет популярной, то сможет хоть как-то поддержать наш многострадальный бюджет. И тогда я первый поставлю свечку за здравие того, кто ее предложил. Главное, нам самим держаться от нее подальше на случай мошенничества и прочих неприглядных вещей. Я бы рекомендовал ответить, что мы ее не станем замечать, пока дела будут вестись с приличием.

— А вы что скажите? — обратился император к Перовскому.

— Кто я такой, чтобы спорить с самим Канкриным о деньгах? — примирительно поднял руки Перовский. — Он как всегда — само благоразумие.

— Тогда так и поступим. Его Францевич, будьте так любезны, обеспечьте передачу Шипову обозначенной суммы. А вы, Лев Алексеевич, разберитесь с той чертовщиной, которая творится в Казани. Ну и той историей, что приключилась между Остроградским и Лобачевским. Признаться, я немало всем этим озадачен…

* * *

В то же самое время в Казани молодой Лев Николаевич также стоял у окна.

Так получилось.

Было прохладно и тихо.

Братья же, с которыми он делил комнату в особняке, находились на учебе. Старшие в университете, младший — в гимназии. Пелагея Ильинична всех пристроила к делу. Он же сам пользовался преимуществом свободного посещения. Экзамены все за первый год он уже сдал и теперь прибывал в тревожном ожидании новой комиссии.

Как поступят профессора — вопрос.

Так-то в интересах университета затянуть его обучение. Просто для того, чтобы он как можно дольше оказывался привязанным к нему через обязательную службу. Но и минусы имелись — никому из профессоров не хотелось иметь на занятиях такого проблемного студента. Который в любой момент может поднять руку и не только для того, чтобы в туалет отпроситься, но и поправить профессора прилюдно. А то, что Лев на такое может пойти, никто не сомневался. Да и даже если он станет вести себя исключительно корректно все одно — его нахождение в классе на занятиях будет подрывать авторитет преподавателей. Уже только одним фактом своего нахождения там.

Вот и выходило, как в старом анекдоте: и хочется, и колется, и мама не велит.

— Единство и борьба противоположностей. — фыркнул он смешливо.

И покосился на учебные материалы.

Он готовился.

Серьезно и вдумчиво готовился к сдаче экзаменов второго года. Заодно поглядывая на третий.

Поначалу-то он думал, что будет сложно. Но нет.

«Бауманки» хватало за глаза, чтобы вытягивать. Более того, грешным делом он уже думал, что и школьной программы в целом бы хватило. Хотя и пришлось бы попотеть, чтобы разобраться в местной манере подачи многих вещей чуть больше. Но… за минувшие полтора века школьников нагрузили не в пример больше.

Впрочем, это было не так уж и важно.

Главное — он тянул.

Все вопросы.

И сейчас, получив от секретаря Николая Ивановича прошлогодние билеты экзаменационные за второй и третий год понимал, что и тут никаких проблем не возникнет. Если только не увлекаться и не болтать лишнего. А то после той комиссии Лобачевский организовал проверку предположения, касательно смещения в красный спектр цветовой гаммы более далеких галактик. И Льва уже несколько раз дергали на беседы. Судя по всему, у них что-то получилось, и они готовили очередную научную статью. А он там снова соавтор…

В дверь постучался и вошел Ефим. Тот самый слуга, который отправился за Львом на тушение пожара. Он после того приключения старался быть поближе. Или сам проникся, или дядюшка приставил, чтобы присматривал. А может, и все разом.

— Ваше сиятельство, там… это посетитель к вам пришел.

— Ко мне? Может быть, к дяде или тете?

— Непременно к вам. Александр Леонтьевич. Купец и бывший городской голова.

— Крупеников?

— Он самый.

Лев Николаевич не стал заставлять ждать посетителя и быстро спустился к нему. Впрочем, без лишней спешки. Чай не мальчик.

— Рад вас видеть, Александр Леонтьевич, — максимально ровным и даже в чем-то равнодушным тоном произнес Толстой. — Вы по какому-то конкретному делу или просто решили меня проведать?

— Я хотел бы с вами поговорить по поводу краски.

— Какой краски? — наигранно переспросил Лев Николаевич.

— Ну как же? В мае вы к нам ее заносили.

— В мае? Ах, в мае! Это было так давно, что я, признаться, даже и позабыл. И что же?

— Мы ей очень заинтересованы.

— Мы это кто? А где же ваш старший братец? Мне казалось, что Петр Леонтьевич должен такие вопросы решать.

— Обстоятельства заставили его принять постриг, а потом и обет самого строгого послушания за ради спасения души. — с максимально скорбным видом ответил Крупеников. — Так что в семье нашей старший теперь я.

— Даже так? — задумчиво переспросил Лев Николаевич. — Полагаю, что он лично обратился к архиепископу… через его секретаря, чтобы тот подсобил ему в столь непростом деле.

— Так вы знаете? — еще сильнее скис Александр Леонтьевич.

— Сильно его били?

— Позвольте мне воздержаться от ответа.

— Если вы хотите начать со мной отношения с чистого листа, то я готов выслушать вас. Мои информаторы — мое дело. Но что вы, как мой будущий партнер и товарищ, хотите мне сказать?