Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

Конфликт в Вурене длится годами. После передела административных границ жители протестуют против насаждения нидерландского языка, требуя сохранить французские вывески и образование. Нынешний кризис — закономерный итог политики искусственной «нидерландизации», проводимой центральными властями.

Экономическая ситуация усугубляет нестабильность. После девальвации франка в 1982 году и замораживания зарплат кратковременное оживление 1985 года сменилось новой рецессией. По итогам 1986 года — падение ВВП на 0,1% при инфляции 7% и безработице 10%. Промышленное производство сокращается, цены на энергоносители растут, а американский фондовый шок декабря ударил национальной валюте и банковскому сектору, завязанному на работу с финансами заокеанских хозяев.

На этом фоне стремительно растёт влияние сепаратистов. «Фламандский блок» открыто призывает к разделу страны, используя экономические трудности для популяризации своих идей. Досрочные выборы назначены на март 1987 года, но эксперты сомневаются, что новое правительство сможет остановить раскол.

Ситуация в Бельгии наглядно демонстрирует кризис буржуазной модели многонационального государства. В отличие от СССР, где дружба народов — основа стабильности, капиталистическая Бельгия не способна решить ни языковые, ни экономические проблемы.

— Что у нас тут…

Я достал из корзинки с входящими очередной документ. Запрос от Госплана на внесение очередных изменений в раскладку на 12-ю пятилетку. Вернее, запрос от ГосКомЦифры — ну да, появился у нас и такой координирующий всё цифровое развитие страны орган, — поддержанный специалистами планового ведомства о необходимости срочного начала строительства как минимум ещё одного предприятия по производству оптоволокна. Имеющиеся мощности просто не справлялись с темпами развития «СовСети», при том что заявки на новые подключения уже сейчас шли на 1989 год. Сомневаюсь, что все так быстро оценили прелесть быстрой компьютерной связи — скорее, как это обычно и бывает, просто хотели типично «по-чиновничьи» быть в тренде. Начальство сказало «надо» — значит, нужно бежать со всех ног и выполнять, а есть ли от того польза делу конкретно в твоей сфере, это мы уже будем потом разбираться. Впрочем, именно сейчас я такой подход приветствовал всемерно — уж точно втуне эти усилия не пропадут.

Пробежался глазами по сопроводительной записке, по списку уже подписавшихся и тоже поставил свой автограф, переложив в корзинку с «исходящими».

— Михаил Сергеевич, — в кабинет заглянул помощник. — К вам товарищи киношники на одиннадцать часов. Они записывались.

Я быстро глянул на часы — без пяти. Со вздохом отложил в сторону очередной отчёт — тысячи их, миллионы, бесконечный бумажный поток, больше отчётов богу отчётов — и махнул рукой.

— Запускай.

На встречу ко мне напросились Бондарчук и Климов. Забавная пара, представляющая фактически два противоположных лагеря советского кинематографического бомонда. Почти восемь месяцев прошло со времени майского «бунта» прошлого года. Всё это время между государством и Союзом кинематографистов держался вооружённый нейтралитет. Менять, перевыбирать «правильно» руководство организации тогда не стали — решили киношники, что слишком горды для этого, ну и естественно сверху на это дело последовала вполне закономерная реакция.

^{(Климов Э. Г.)}

— Добрый день, товарищи. Присаживайтесь, может, чаю? Кофе? О чём хотели поговорить?

Надо понимать, что Союз кинематографистов всё же был достаточно специфической организацией. Это был фактически профсоюз, и напрямую на производство фильмов он, конечно же, влиять не мог. Союз организовывал всякие творческие вечера, отстаивал интересы своих участников в разного рода спорах, распределял всякие поступающие от государства ништяки. Но поскольку его члены непосредственно заседали во всяких комиссиях, получалось так, что и на отбор сценариев для съёмок будущих лент организация имела фактически прямое влияние. Ситуация как со Сталиным в 20-х и «техническим» постом генерального секретаря. Если ты можешь влиять на кадровую политику, продвигать вышестоящим правильных кандидатов, то и влияние твоё высоко.

И вот в последние полгода крылышки Союзу кинематографистов то и подрезали. Ништяки организации от государства выделять перестали, технические вопросы Минкульт начал напрямую со студиями обсуждать, денежные потоки неожиданно поменяли русло. Жёстко пострадали мелкие студии, расположенные в нацреспубликах, которые ничего толкового снять, конечно же, не могли, годами занимались проеданием бюджетов, съёмками чего-то «узконационального», зачастую даже на своих языках, что привлекало к большому экрану полтора зрителя и только приносило бесконечные убытки.

Согласно новой же концепции, Минкульт начал работать непосредственно со студиями, как большими «коллективными продюсерами», если проводить аналогии с Западом. Деньги начали выделяться не «на всех», а под конкретные проекты с конкретным экономическим обоснованием. Не под абстрактное развитие культуры «малых народов Севера», а для проведения конкретных, утверждённых идеологическим отделом ЦК установок и с планом потратить Х денег и собрать как минимум 2Х. По-взрослому, то есть. Как у свободных капиталистов на Западе, которые своих творцов держат за яйца так крепко, что те даже пискнуть не могут.

Короче говоря, враз на обочине жизни оказались и старые «заслуженные», и «народные» мастера, которые давно забронзовели и перестали давать результат, наподобие того же Бондарчука или Кулиджанова, и новые деятели искусства, для которых пачкать руки ремесленным созданием «нужных» картин виделось делом ниже своего достоинства. Неожиданно на коне оказались крепкие ремесленники, против которых бунтовали «творцы» типа Климова, ставшего как раз главой организации.

За прошедшие полгода было запущено в работу чуть ли не сотня фильмов развлекательного характера, началась работа по новой картине из мира булычёвской Алисы, которая обещала стать советским ответом — правда, очень подростковым, но всё же — «Звёздным войнам», пошло резкое расширение штата «Союзмультфильма», уже в марте обещала выйти в прокат первая подростково-спортивная картина, где накачанные парни и симпатичные девушки расскажут советским подросткам о перипетиях вокруг создания совершенно нового направления в атлетике под названием «калистеника», и вообще жизнь продолжалась. Да, управлять всем этим делом чисто командно-административными методами оказалось нелегко, но жизнь не остановилась в момент.

— Мы пришли, чтобы обсудить с вами сложившуюся ситуацию в советском кино, — начал было Климов, но я его совершенно некрасиво перебил. Бесили меня, признаюсь, советские деятели искусства до глубины души.

— А что с ним? Вроде бы всё хорошо было?

— Мы теряем наших лучших людей, самых талантливых, открытых всему новому. Многим просто не дают работать, Министерство культуры на этот год порезало бюджеты Союза кинематографистов втрое! Мы не можем выполнять свои обязанности! — Как обычно в таких случаях, мысли о высоком оказались густо замешаны на очень даже приземлённых материях.

— А между собой вы, значит, договорились? — Глядя на Климова, я кивнул в сторону Бондарчука. — Как там насчёт превращения государственного кино в общественно-государственное? Насчёт нового мышления? Ухода от развлекательного к «думающему» кино? Все вот эти тезисы ещё в силе?

Достаточно жёсткая реакция государства — моя лично в первую очередь — показала прошлой весной, что никакого брожения партия не потерпит. Если в нашей реальности вслед за кинематографистами подобные революции снизу устроили и другие «творческие союзы», то здесь ничего подобного не происходило. Большая часть тех же маститых советских «классиков» литературы отлично понимала, что без давления государства их читать никто не будет. Перейдут все на лёгкую фантастику, как и случилось в реальности. Кто к середине XXI века, например, помнил — ну, может, кроме профильных литературоведов — какого-нибудь Валентина Распутина, который в 1970-х годах мог похвастаться многомиллионными тиражами? Никто, не сохранила его имя массовая память.