Интервенция (СИ) - Алексин Иван

— Этот придушит, — согласился с князем Бельский. — Рука не дрогнет. На него, как мне батюшка сказывал, даже дядя (Малюта Скуратов) опаску имел.

— Как действовать думаешь, Иван Михайлович?

— А что тут думать? — удивился князь. — На подворье Скопина-Шуйского идти первым делом нужно. Царицу Марию из-под стражи выручать.

— А князь Михаил не осерчает, что мы в его хоромы вломились да людишек его побили? У него войско под рукой.

— А что ему серчать, ежели мы лишь холопов Грязного, что возле усадьбы толкутся, разгоним, а потом, со всем вежеством до царицы допустить попросим? — хмыкнул самодовольно Бельский. — Ей деваться некуда будет.

— На подворье к князю я сам пойду, — решительно заявил Воротынский, заметив как нахмурился хозяин. Идея послать туда Бельского тому явно не понравилась. — Из челяди князя никого не трону. А у Марии, и впрямь, другого выхода нет, как нашу сторону принять. Она, и пока Годунов жив был, каждый день прихода убийц ждала, а теперь и подавно. Понимает, что смерть лютая для неё с царевичем в дверь стучится. Потому и нам в ноги упадёт, и власть опекунскому совету отдать согласится. А мы в тот совет и Скопина-Шуйского введём. Вот и выйдет, что его войско на нашей стороне будет.

— Князю Михаилу ещё с ляхами управится нужно, — заметил Богдан. — А то дело нелёгкое. По-всякому может обернуться.

— Допустим, — кивнул Мстиславский. — А от меня-то ты чего хочешь, Иван Михайлович?

— Боярские роды на Москве поднять. Чтобы к утру все со своими холопами в Кремле объявились. И с Куракиным обговори, чтобы московские полки за царевича Ивана поднял. Ему под Грязного шею гнуть, тоже радости нет. Был бы Годунов жив, то одно. А так, если мы его тоже в опекунский совет введём, должен на нашу сторону встать.

— Должон, — со вздохом согласился князь Фёдор, принимая непростое решение.

Глава 11

27 апреля 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

— Мария! Поднимайся быстрее! Беда!

— Что случилось⁈ С Ванечкой что-то⁈

Мария Шуйская, едва раскрыв глава, кинулась к резной колыбели, подвешенной рядом с постелью к потолку, склонилась над спящим сыном и лишь затем, убедившись, что младенец сладко спит, обернулась к мечущимся в тусклом свете свечи фигурам, вычленив взглядом хозяйку. И тут же в душе поднялся липкий, застарелый страх, обдав сердце холодом. Вот и свершилось то, неизбежное. Не стала бы к ней в опочивальню Александра Скопин-Шуйская ночью без серьёзной причины врываться.

— Да что с ним сделается⁈ — отмахнулась от вопроса княгиня. — Одевайся быстрее! Спасаться нужно. Воры у ворот стоят!

— Воры⁈ — захлебнулась словом Шуйская. О том, зачем могли прийти сюда воры, у неё не было ни малейшего сомнения. Им её сын нужен. — Да что же нас всё в покое никак не оставят, Господи⁈ Кто там⁈

С того самого дня, как её мужа свергли с престола, а её в Богородице-Рождественский монастырь под строгий надзор сослали, бывшая царица жила в постоянном страхе. Дурой ещё довольно молодая женщина не была; понимала, что её ещё не родившийся ребёнок, прямой угрозой вернувшему себе престол Годунову является. И как в таких случаях этакие угрозы устраняют, прекрасно знала. Каждый день приступая к трапезе, гадала; не отравлено ли? Каждую ночь, просыпаясь, вслушивалась; не идут ли?

Переселение в дом князя Скопина-Шуйского стало истинным благословением. Нет, Мария ни капли не заблуждалась, относительно своей участи. Даже если не убьют, то сразу же после родов в монастырь сошлют и с ребёнком разлучат. Но тут, хотя бы надежда появилась, что девочку не убьют. Князь Михаил ей клятвенно пообещал, что выпросит у царя дозволение взять её дочь на воспитание и после, дав приданное, выдать замуж. Как же она тогда молилась, страстно взывая к Богу, о рождении девочки. Мечтала, чтобы у её ребёнка хотя бы крошечный шанс выжить появился!

Рождение Ванечки, перечеркнуло всё, вновь ввергнув бывшую царицу в пучину страха и отчаяния. Теперь её ребёнку точно не жить! Царь, уезжая в поход, наверняка на этот счёт своему псу распоряжение оставил. Страшный старик! Лишь раз, когда её из дворца в монастырь везли, его видела, а сердце каждый раз при воспоминании от ужаса трепещется. Одно слово, душегуб. Этакому и младенца зарезать, ничего не стоит!

И вновь потекли дни в тревожном ожидании неизбежного. Княгиня Александра утешала как могла, продолжая ссылаться на обещание князя. И даже матушка её мужа, княгиня Елена, суровая, властная женщина державшая в кулаке всё княжеское подворье, пообещала заступничество перед царём. Дескать, помнит о той поре, когда она одна с ребёнком осталась и их Василий Шуйский под свою опеку взял.

И в сердце вернулась надежда, крепчая с каждым новым днём. Не было, по-видимому, никакого распоряжения от царя. Иначе Грязной уже давно бы на подворье пришёл. А вдруг Ванечку не убьют? Вдруг постриг совершат да в монастырь отправят? Пусть лучше хотя бы монахом жизнь проживёт.

И тут эти воры! Теперь, даже если и отобьются, от Годунова милости ждать не приходится! Наверняка послухи Грязного о том, что здесь творится, уже известили.

— Сам князь Мстиславский с оружными людишками за забором стоит. Грозится, что если тебя с царевичем к нему по доброй воле не выведем, то он силой ворвётся. Матушка для виду согласилась, велев немного подождать; мол, негоже мужикам на женскую половину к неодетым женщинам ломится, а сама велела собираться быстрее. Митрошка нас через калитку выведет да в Кремль проводит.

Дальнейшее Мария помнила смутно. Она лихорадочно одевалась, вслушиваясь в нарастающий гомон за окном, вытащила из люльки протестующе заревевшего сына, бросилась вслед за княгиней по тонувшим во мраке сеням и горницам, ткнулась в тени перегородивших им путь воинов.

— Матушка!

— Привела? — выступила вперёд княгиня Елена, строго взглянув на бывшую царицу. — Митрошка.

— Слушаю, госпожа, — шагнула вперёд одна из теней.

— В Кремле бой идёт. Нечего им там делать. На подворье к Василию Головину их отведёшь. Он хоть и отец Сашкин, а у Годунова сильно не в чести. Не должны воры быстро догадаться, где искать. А там к утру уже ясно станет, чей верх.

— Как повелишь, Елена Петровна, — склонил голову холоп. — Всё исполню.

— Матушка, — сунулась к боярыне Александра. — Дозволь с тобой остаться. Им Мария с царевичем нужна! Нас тронуть не посмеют. Миша им такого не простит!

— Дура! Он и так им того, что на подворье силой ворвались, не простит. А добром я сюда Мстиславского не пущу! Увидят, что Шуйская сбежала, озлятся. Я своё отжила, а за тебя перед Мишей в ответе. Ступай, кому сказано!

Москва не спала. Беглецы выскочили через калитку в темноту узенького переулка, тронулись вдоль забора, настороженно прислушиваясь. Со стороны Кремля всё громче раздавались звуки набирающего силу боя. Гулко бухнул колокол, протяжным стоном стелясь над землёй, ритмично зазвенел, наполняя душу тревогой. Где-то сбоку взревели заговорщики, врываясь на княжеское подворье. Мария нащупала руку идущей рядом Александры, сжала её, прижимая к себе ребёнка.

— Ах ты ж!

Вывалившиеся из-за поворота всадники, похоже, стали для Митрохи неприятной неожиданностью. Те бросили коней вскачь, быстро сблизились, вырвав беглецов из тьмы десятком горящих факелов.

— Ты гляди-ка, — усмехнулся в бороду одетый в дорогой, пошитый из бархата охабень дворянин средних лет. — Прав был, Фёдор Иванович, что за проулочком присмотреть велел.

— А ты кто такой будешь, что смеешь мне, княгине Скопин-Шуйской, поперёк дороги становиться⁈

— Василий Сукин, я, — на мгновение растерялся всадник. — Городовой дворянин из Свияжска, — Василий решительно тряхнул головой, прогоняя прочь сомнения. — Прости, княгиня, но дело государево. Мне сам Фёдор Иванович Мстиславский повелел царицу Марию Петровну вместе с царевичем из-под неволи лютой освободить и в Кремль, где законному наследнику престола и быть полагается, доставить. Лучше добром нам её отдайте.