Интервенция (СИ) - Алексин Иван

— Выходит, уже была битва? — моё сердце сжалось в радостном предчувствии. Просто не отпустил бы Скопин-Шуйский рейтарский полк до сражения. А на беглеца после поражения Ефим со своими рейтарами не походил. — Разгромили Ходкевича?

— Не то чтобы разгромили, царь-батюшка, — замялся воевода. — Два дня бились да наскоки его конницы отбивали. А потом гетман со своего лагеря снялся и обратно в сторону Брянска ушёл. Князь Михаил Васильевич следом пошёл, а мне разрешил к тебе, государь, в Болхов уйти. И вот Захария Петровича с сеунчем (послание с известием о победе) к тебе послал.

Нехотя оборачиваюсь к Ляпунову, кивком головы, поднимаю с колен. Из братьев Ляпуновых я больше всего не любил именно Захария: и сам Захарий славился шебутным, неуживчивым характером, и осадочек после нашей прошлой встречи под Коломной остался. Но сейчас, после поражения от Ходкевича, мне помощь рязанских полков была нужна как никогда. А потому, и свою антипатию на время усмирить можно, и брата рязанского воеводы радушно принять.

— Здрав будь, государь, — с поклоном протянул он два свитка. — Послание тебе привёз, царь-батюшка, от князя Скопина-Шуйского и брата моего воеводы рязанского Прокопки Ляпунова.

— И ты будь здрав, Захарий, — кивнул я Никифору. Тот выступил вперёд, забирая свитки. — Знаю о том, что вы с братом Прокопием князю Михаилу изрядно супротив татарвы помогли. За то обоих золотым жалую.

— Благодарствую, государь, — вновь падает на колени Ляпунов. — Мы отслужим.

Отслужите, куда вы денетесь. Вот от поляков отобьёмся и я вас воеводами в Воронеж и Белгород пошлю; к так ненавидимым вами татарам поближе, а от Переяславля-Рязанского — подальше. Глядишь, и для дела польза, и мне спокойнее.

— Ладно — махнул я рукой. — поехали в Кремль. В честь первой победы над ляхами можно и попировать.

По дороге вновь подозвал к себе Ефима.

— Как князь Михаил? Шибко по жене убивается?

— По виду не скажешь, — пожал плечами воевода. — Но думаю, да.

— Дела.

Весточку о неудачной попытке переворота мне привёз всё от же Матвейка, по-видимому, ставший персональным гонцом ко мне от Грязного. Сам государев слуга узнал о готовящемся перевороте от князя Куракина, для виду согласившегося поддержать заговорщиков, но сохранившим верность мне. Вот только времени у моих воевод осталось совсем мало. И если в Кремле ворвавшимся туда боярским холопам и примкнувшим к восстанию полторы сотни стрельцов, устроили тёплую встречу, то отправить помощь на подворье Скопина-Шуйского, Грязной уже не успел.

И ладно бы заговорщики просто уволокли с собой Марию Шуйскую с сыном. Не сильно им это помогло. Еле ноги потом из Москвы унесли. Но они ещё зачем-то княгиню Александру убили.

По мне, так глупость несусветная. Мстиславский с Воротынским заклятого врага таким образом себе заполучить умудрились. Да и того же, Бельского, схваченного в Кремле на самосуд Скопину придётся отдать. Глупость, говорю же. Видимо, либо не признали её в потёмках, либо сгоряча кто-то застрелил.

Ладно, посмотрим, как оно дальше повернётся. Особенно, если учесть, что по слухам, бояре с бывшей царицей и новоявленным царевичем в Смоленск сбежали. Сильно мотивированный воевода у меня теперь есть, а я теперь со стороны на это безобразие посмотрю. К руководству армией лезть не буду.

Глава 12

19 мая 1609 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.

Москва бурлила, взбудораженная тревожным известием.

Царь! Царь возвращается! Да не просто так, а с поспешанием. Шибко гневен, сказывают, что москвичи опять супротив него бунтовать взялись.

«Очевидцы», косясь по сторонам, шёпотом рассказывали о сотнях казнённых в Туле и Серпухове, о публичном обещании государя покарать москвичей, как в своё время Иван Грозный Новгород покарал, о намерении разгневанного царя перенести столицы в Кострому. Кто-то особо «глазастый» у царских стремянных даже притороченные к сёдлам собачьи головы разглядел, даром, что я на тот момент ещё в верстах тридцати от Москвы находился!

В общем, большой радости от моего приезда москвичи не испытывали, гадая, чем обернётся для города провалившаяся попытка переворота: казнями, дознанием, репрессиями? Но страхи страхами, а внешне всё выглядело вполне благолепно: торжественный «комитет по встрече» во главе с патриархом Иаковом у ворот, раболепные поклоны заполнивших улицы горожан, задорный звон колоколов.

Соскочив с коня, подхожу под благословение к патриарху, на глазах у всех обнимаю Грязнова, демонстративно награждаю шубой Куракина. Это всё так, аванс; пусть люди видят, что я оценил заслуги этих двоих в разгроме воровского заговора. Позже с каждым отдельно на эту тему поговорю.

Отмахиваюсь от Власьева и Семёнова, наладившихся уже было по дороге мне что-то доложить и неожиданно сворачиваю в сторону от Кремля.

— Это мы куда, Фёдор Борисович? — чуть слышно спросил, сразу насторожившийся Никифор.

— Куда, куда? — оглянулся я на главного рынду. С возвращением в Москву Никифор сбросил, наконец-то, свою меланхолию, вернув себе былую привычку всюду совать свой нос. — Семечки лузгать, — и рассмеялся, потешаясь над выпученными в недоумении глазами.

Ну, да. О подсолничнике здесь ещё не знают. Но это мы быстро исправим. Пока я тут в походах грязь месил, из Архангельска первый обоз пришёл и кроме оборудования и материалов для заводов в Туле и на Урале, Джон Белтон мне помидоры, кукурузу и подсолнечник привёз. Так что будет теперь чем отца Феодосия озадачить. Его, кстати, в феврале вместо умершего в конце прошлого года отца Пафнутия в крутицкие митрополиты возвели. Так что пусть теперь отрабатывает.

На подворье Скопина-Шуйского нас ждали. Выходит, выполнил мой наказ Матвейка, принёс весточку княгине. Елена, встав на два шага впереди празднично одетых по такому случаю челядинцев, поклонилась, собственноручно протянув хлеб-соль, позвала в хоромы.

— Не обессудь, княгиня, да только времени у тебя гостить, нет совсем. Сама же ведаешь, что Сигизмунд с великим войском к Москве идёт. Нужно город к осаде готовить. Я и без того, даже в Кремле не побывав, с дороги сразу к тебе заехал; в горе твоём утешить да виновных в гибели княгини Александры пообещать покарать.

За спиной зашептались. Честь, и вправду, была велика. Когда такое было, чтобы царь, вернувшись после долгой отлучки в Москву, сразу с дороги кого-то из бояр своим визитом почтил? А тут даже не боярина, а вдову боярскую. Да ещё в такое время.

Не знаю уж какая муха укусила польского короля; скорее всего на Сигизмунда повлияло самовольное наступление Ходкевича и опасение, что великий литовский гетман покорит Московию без него. Не так уж это и важно. Главное, что в этом пласте реальности король дал уговорить себя Жолкевскому и, оставив под Смоленском осадный отряд, двинулся к Москве.

Вот и пришлось мне, бросив Болхов (никакая осада теперь, после отступления Ходкевича из-под Орла, городу не грозила), срочно возвращаться в столицу. Прежде только Кривоносу велел с собранным полком следом идти да Ефима с рейтарами обратно к Скопину-Шуйскому с наказом князю действовать по своему разумению, отправил. Он в военной стратегии намного больше моего понимает.

— Благодарствую, государь, — вновь поклонилась княгиня. — Но в жизнях своих бояр только ты волен. По своему разумению и накажешь. А меня, по всему видать, сам Господь наказывает. Сначала внука отнял, теперь невестку. Случись что ещё и с Мишей, с ним и весь род князей Скопин-Шуйских иссякнет.

— Того, Господь не допустит, — обнадёжил я княгиню, радуясь, что разговор повернул в нужную сторону. — И я не допущу! Осенью смотр невест будет. Вот мы с тобой и князю Михаилу невесту подберём. Вместе свадьбы и сыграем. Кто знает, — со значением посмотрел я в глаза княгини. — Может мы ещё и породниться через те свадьбы сможем.

Сзади выразительно крякнул Грязной, ещё больше загалдела свита, не в силах сдержать эмоции. Да и сама княгиня сверкнула глазами, явно правильно растолковав намёк.