Красавчик. Часть 3 (СИ) - Федин Андрей

Ответил:

— Я перебрал все возможные варианты. Не нашёл ни одного приемлемого. Кроме как уехать из страны.

— Варианта, в котором мы с тобой останемся вместе здесь, в Москве, ты тоже не увидел?

— Такой варианта нет, — заявил я.

Стукнул по столу подушечкой указательного пальца.

Алена дёрнула плечами и спросила:

— Почему ты как решил?

— Для меня существует только один способ остаться в СССР, — сказал я. — Если я здесь затаюсь. Сольюсь с толпой, не привлеку к себе внимание… ничьё внимание. Вот только этот вариант тоже исключает наше с тобой совместное будущее. Потому что рядом с тобой я не останусь незаметным. Я и не хочу быть незаметным. Такая жизнь не для меня. Да и зачем она такая нужна? Если есть альтернатива.

— Убежать за границу?

— Да. Уехать за границу.

— А что тебя ждёт там? Кто тебя там ждёт? Друзья?

Я усмехнулся.

— Там меня ждёт интересная жизнь. Насыщенная событиями, а не то болото, которое возможно для меня здесь. Будут встречи с интересными людьми. Эйфелева башня, Лазурный берег, Колизей, Гранд-Каньон, Голливуд. Работа, развлечения. Ещё… слава и богатство, разумеется. Уверен, что они не обойдут меня стороной. Ещё там у меня будет свобода.

— А разве здесь ты не свободен? — спросила Алёна.

Она повела плечом.

— Здесь у меня есть свобода минного поля, — ответил я. — Каждый мой новый шаг вправо или влево грозит эту свободу завершить. Тут мне можно лишь стоять на месте: тихо и неприметно. Но я так жить не хочу и не сумею. Жизнь одна. Её срок ограничен. Вернуться назад и пройтись по ней заново не получится. Это без вариантов. Поэтому я принял решение. Оптимальное решение.

Я взмахнул руками.

— А если я поеду с тобой? — тихо спросила Алёна.

— Куда? За бугор?

Лебедева тряхнула головой.

— Да. За границу.

— Бросишь здесь успешную карьеру, родителей, друзей и поклонников? — сказал я. — Ради человека, которого знаешь без году неделю? Ты серьёзно? Представляешь, кого сделает из тебя пресса? «Голоса» с восторгом закричат о том, что знаменитая советская актриса разочаровалась в СССР, прониклась западными идеалами и сбежала из Советского Союза.

Я усмехнулся и продолжил:

— Так и вижу заголовки в советских газетах: «Лебедева променяла Родину на колу и жвачку», «Вот и проявила себя гнилая душа Елены Лебедевой», «Продажная актриса». Представляешь, как затравят твоих родителей? Что скажут твоему отцу? Как сможет учить студентов человек, воспитавший предательницу? Представь, что поведают в интервью твои нынешние коллеги.

Я заметил, как потускнел Алёнин взгляд.

— Как ты объяснишь свой поступок родителям? — спросил я. — Что ты им скажешь? Что променяла свою и их карьеры на любовника? Скажешь, что предала ради этого любовника родной город и любимую страну? Бросишь из-за влюблённости тень на свой театр и на своих театральных педагогов? Выйдешь из комсомола? Предашь идеалы советского человека?

На улице за окном стало темнее, словно солнце спряталось за тучу.

Тень легла и на Алёнино лицо.

— Но… ты же их предашь? — сказала Лебедева.

Она не опустила взгляд — смотрела мне в глаза.

— У меня небогатый выбор, — ответил я.

Развёл руками.

— Я свой выбор сделал осознанно, — сообщил я. — Полностью осознаю все последствия такого решения. Понимаю, что оно для меня оптимально и безальтернативно. Потому что альтернатива этому побегу меня не устроила. Ни в одном из возможных вариантов будущего я не останусь в Советском Союзе рядом с тобой и не потеряю при этом свободу. Такого варианта нет.

Я скрестил руки на груди — будто отгородился от пристального взгляда Алёны.

Почти полминуты мы молчали и смотрели друг другу в глаза.

— Вот так вот… просто Алёна, — сказал я. — Вот такие вот невесёлые у нас дела. Зря ты сюда приехала. Лучше бы ты считала: я тебя разлюбил. Так было бы лучше: для тебя. Скоро тебе поступят новые предложения от известных режиссёров. Ты получишь прекрасные роли в кино и в театре. Москву и весь Советский Союз заклеят броскими киноафишами с твоим изображением.

Я изогнул губы в улыбке.

Заявил:

— Всё у тебя будет хорошо. Как только работа избавит тебя от дурных мыслей. Жизнь прекрасна, Алёна. Это без вариантов. Живи, и получай удовольствие от жизни. Желаю тебе удачи. Во всём. Пришлю тебе открытку на Новый год. С изображением Эйфелевой башни. Повесишь её на зеркало в гримёрке. Вместо той фотографии. Если захочешь, конечно. Я не настаиваю.

Я пожал плечами.

— А теперь уходи, Алёна. Возвращайся к своей жизни и работе. Ты узнала всё, что хотела.

Большим пальцем правой руки я указал себе за спину на дверь.

Лебедева вздрогнула.

— Серёжа, быть может…

— Не может, Алёна, — сказал я. — Сама это поймёшь. Когда схлынут эмоции. Уходи.

Сан Саныч повёз Лебедеву домой — по требованию Варвары Юрьевны.

Мы с бабушкой Варей остались в квартире вдвоём.

Варвара Юрьевна налила мне чай, спросила:

— Братец, ты правду ей сказал? Про заграницу…

— Да.

Бабушка Варя покачала головой.

— Сан Саныч тоже поедет? — поинтересовалась она.

Я покачал головой.

— Нет.

— Жаль, — сказала Варвара Юрьевна. — Капроновые колготки бы мне привёз.

Она вздохнула и спросила:

— Ты-то чего туда попрёшься? Просто сбежишь? Правда что ли?

Я снова тряхнул головой.

— Просто сбегу. За колой и жвачкой. И за колготками.

— Колготки там хорошие продают, — согласилась Варвара Юрьевна. — Я видела у своей знакомой. Её любовник подарил. Из Франции привёз: из загранкомандировки. Вот бы…

Бабушка встретилась взглядом с моими глазами и замолчала.

Она улыбнулась и сказала:

— Не злись, братец.

— Я не злюсь.

— Ага, вижу.

Варвара Юрьевна махнула рукой и сказала:

— Ладно, братец. Пей чай. У Сан Саныча всё разузнаю.

Вечером я рассказал прадеду о своём разговоре с Алёной.

Юрий Григорьевич вздохнул и сказал:

— Так может… с собой её возьмёшь?

— Лебедеву? — переспросил я.

— Да. Кхм.

— Дед, ты с ума сошёл? У неё здесь всё: родители, успешная карьера, любимая советская Родина…

— Для женщин родина там, где живёт её семья, — сказал Юрий Григорьевич. — Родит тебе Алёна пятерых детей, купишь ей дом. В этот… в Голливуд её устроишь. Или сомневаешься в её актёрском таланте?

Я усмехнулся.

— Талант у неё есть. С талантом и с деньгами пробиться в Голливуд можно. Мне так кажется.

— Так в чём же тогда проблема? Кхм.

— Блин, дед…

Я покачал головой.

— Ты не уверен, что Алёна тебе нужна? — спросил прадед. — Кхм. Или сомневаешься, что Лебедева понадобится тебе там? Подумай об этом, Сергей. По Советскому Союзу ты скучать не будешь, это я уже понял. Но…

Юрий Григорьевич не договорил.

Он потёр ладонью грудь напротив сердца, указал на мою пустую чашку и спросил:

— Тебе налить ещё кофе?

Первые четыре дня новой недели стали для меня обычными рабочими буднями. Я провёл их по уже отработанному расписанию: утренняя пробежка и зарядка, дневной сон, медитация в кресле.

В полночь с четверга на пятницу в мою комнату вошёл Юрий Григорьевич и сообщил:

— Переписал последнюю статью. Всё. Предсказания советского Нострадамуса почти готовы.

Я поднял на прадеда глаза и переспросил:

— Почти?

— Добавлю туда кое-что из твоих рассказов, — сказал Юрий Григорьевич. — На политические темы. Сделаю это чуть позже. В выходные. Но главные темы закрыты. Что уже хорошо. Успел.

— Времени ещё полно, дед, — произнёс я. — Двадцать четвёртое сентября пока…

Бросил взгляд на часы и уточнил:

— Двадцать пятое.

Юрий Григорьевич кашлянул, потёр грудь.

— Время-то есть, — сказал он. — Вот только смогу ли писать. Вот в чём вопрос.

Прадед скривил губы (или это он так улыбнулся?)