– Господин Платонов?
– Да.
– Вам повестка.
Плотный конверт лёг на стол, как кусок свинца. Открывать не было нужды – содержание ясно. Иск.
Холмс подала на него в суд.
Губы Сергея дрогнули в едва заметной улыбке.
– Прекрасно. Быстро среагировала.
Если бы промедлила, пришлось бы действовать самому. К счастью, наживка сработала.
Сдерживая азарт, он принял привычно-серьёзное выражение лица. Коллеги, словно стайка настороженных птиц, уже собрались неподалёку.
– Что случилось? – посыпались вопросы. – На тебя подали в суд?
– Да ладно! Холмс? Та самая?
Он неторопливо развернул конверт, взглянул на печать и сложил обратно. Бумага хрустнула, как сухой лист.
– Бывало у кого-то, чтобы на него подавали за клевету? – бросил он с ленивой усмешкой.
Тишина продлилась пару секунд, а потом – шёпот, удивление, смех, охи.
Слухи, как всегда, делали своё дело быстрее фактов.
К вечеру весь Уолл-стрит уже бурлил – в кофейнях, лифтах и барах, где пахло обжаренным зёрном и дорогим парфюмом, звучало одно и то же имя: Сергей Платонов.
Холмс добилась ровно того, чего он ждал.
Глава 7
После подачи жалобы назначили первую встречу с Холмс.
Ожидание тянулось вязко, словно густой сироп, и в груди щекотало легкое предвкушение. Однако вместо привычного кабинета юркоманды повели в другое место – в просторный, строгий офис Пирса.
Дверь мягко скользнула в сторону, и в нос ударил запах полированного дуба и свежего кофе. За массивным столом, залитым холодным светом лампы, сидел человек, которого никак не ожидалось увидеть.
– Руководитель юридического отдела "Голдман", Эдвард Мэннинг.
Голос его звучал ровно, почти бесстрастно, но в глубине серых глаз пряталось напряжение.
Он некоторое время внимательно разглядывал гостя, словно изучая под микроскопом, а затем произнес медленно, отмеряя каждое слово:
– "Теранос" предложил начать переговоры. Надеюсь, вы проявите благоразумие и пойдёте навстречу.
Слово "переговоры" прозвучало как чужеродное тело в воздухе.
Выходило, компания не собиралась доводить дело до суда – иск был не оружием, а пугалом, угрозой, попыткой заставить отступить.
Но путь назад уже был отрезан.
С самого начала цель заключалась в другом – вытянуть "Теранос" в зал суда, под прожекторы, на сцену, где всё станет видно каждому.
– Сожалею, но переговоры невозможны, – последовал ответ. – Обязанность адвоката – представлять интересы клиента, а руководство RP Solutions решительно намерено подать иск против "Тераноса" за халатность.
Брови Мэннинга дёрнулись.
– Знаете ли, кто с другой стороны? – спросил он, понизив голос. – Блэквелл.
Имя это прозвучало с оттенком почтительного страха.
"Майкл Джордан юридического мира", звезда залов заседаний.
– Если вашим оппонентом будет Блэквелл, – продолжил Мэннинг, – шансы на победу минимальны. Попробуйте убедить клиента отказаться.
В голосе чувствовалось не наставление, а просьба. Но решимость оставалась непоколебимой:
– Увы, позиция RP Solutions окончательна.
Мэннинг вспыхнул раздражением и резко обернулся к Пирсу:
– Пирс!
Тот поднял глаза, бледный, с тяжелыми тенями под ними. От былой уверенности не осталось и следа – только усталость, как после бессонной ночи.
Он, казалось, за последние дни измотался в бесконечных совещаниях, пытаясь удержать хрупкое равновесие между инвесторами и юристами.
– Значит, переговоры исключены? – спросил он тихо.
– Совершенно верно.
В воздухе повисла ледяная пауза.
Пирс смотрел с укором, словно хотел приказать всё прекратить, свернуть, замять. Но в глубине взгляда мелькала безысходность.
Его руки медленно переплелись, суставы побелели от напряжения.
– Если откажетесь от переговоров, – наконец произнёс он, – поддержки можете не ждать.
В этой фразе звучало предупреждение. Мол, ответственность можно легко переложить на чужие плечи – никто не заставлял встречаться с журналистами или советом директоров.
Но реальность была куда суровее слов.
Восемь из десяти членов совета уже сложили полномочия, а Киссинджер ясно дал понять, что возвращаться не собирается.
Пирс сжал губы, ничего не ответил. Ведь именно связи с Киссинджером и другими влиятельными фигурами заставили его влезть в это дело. Но теперь всё обрушилось, а ключевые люди отошли в сторону.
Зато у Сергея Платонова оставался прямой контакт с тем, кто имел решающее слово – с самим Киссинджером.
Получалось, что Пирсу выгоднее сохранить поддержку Платонова, чем бороться против него.
Мэннинг снова подал голос, но в словах слышалась растерянность:
– Переговоры… может, всё же….
– Никаких переговоров, – прозвучало твёрдо, как выстрел. – Если "Голдман" решит идти другим путём – это будет его выбор.
Мэннинг попытался возразить, но жест руки оборвал фразу на полуслове.
Время текло, как густое масло, и казалось, даже воздух стал тяжелее.
Взгляд скользнул на циферблат часов.
– Не стоит заставлять гостью ждать, – прозвучало спокойно, но с едва заметным холодком.
Стрелка часов щёлкнула. За дверью послышались шаги, и воздух в кабинете будто стал гуще. Начиналась следующая сцена.
Приглушённый голос Пирса, усталый и будто надломленный, прорезал тишину:
– Пойдём.
Он говорил с обречённой решимостью человека, который уже знает, что впереди – неприятный разговор, но отступать нельзя.
Коридоры до конференц-зала тянулись бесконечно, наполненные слабым запахом кофе и металлическим эхом шагов. Каждый звук отдавался под потолком, будто стены сами прислушивались. Воздух здесь был прохладным, сухим – кондиционер гудел ровно, без остановки, заглушая дыхание.
Когда дверь наконец распахнулась, в глаза сразу бросилось знакомое лицо. Свет из окна падал прямо на него.
Холмс.
Рядом с ней – мужчина с каменным лицом, резкими чертами, глазами, острыми, как у ястреба. Челюсть будто высечена из гранита.
Наверное, это и был Блэквелл.
Холмс выглядела плохо – под глазами тёмные тени, кожа бледная, губы пересохли. Сидела прямо, но плечи слегка опустились, как будто весь мир навалился на них.
– Мы, похоже, встречаемся слишком часто в последнее время, – произнеслось спокойно, без нажима.
Ответа не последовало – лишь тишина, тяжёлая, как свинец.
– Вы плохо выглядите. Всё в порядке?
Она чуть приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но её перебил холодный, деловитый голос:
– Винсент Блэквелл. Представляю интересы госпожи Холмс.
Каждое слово он произнёс с отточенной вежливостью, за которой чувствовалась сталь.
– С этого момента любые вопросы – только через меня.
Он аккуратно достал из портфеля маленький чёрный диктофон и положил его на стол, словно выкладывал оружие перед дуэлью.
– Можно ли записывать разговор?
Фраза прозвучала вежливо, но под ней чувствовалось давление – невидимое, ощутимое, как холодный ветер. Предупреждение: каждое слово здесь может стать доказательством.
– Разумеется.
На противоположной стороне стола зашуршал другой диктофон – юрист Голдмана не остался в долгу.
Два крошечных устройства лежали напротив друг друга, будто револьверы перед схваткой.
Блэквелл начал первым.
– Против Сергея Платонова подан иск. Нарушение соглашения о неразглашении и клевета. Он передал сведения, защищённые NDA, члену совета директоров компании "Теранос" и исказил их, чтобы вызвать конфликт. Более того, он инициировал публикацию ложной статьи в "Уолл-стрит Таймс". Из-за его действий "Теранос" понёс ущерб – почти 4,9 миллиарда долларов.
Он медленно повернулся к Пирсу.
– Ваша компания, "Голдман", знала об этих действиях?
Вопрос звучал не как вопрос, а как приговор с отсрочкой. Прямая угроза: защищайте Платонова – и окажетесь втянутыми в ту же грязь.
