"Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ) - Ветров Клим

От еды я решительно отказался, кивнув лишь на чайник: «Давай лучше чаю, если есть». Аня оживилась, засуетилась у плиты. Вода закипала не спеша, наполняя кухню шипящим гулом. Я поудобнее устроился на табурете, наблюдая, как она ставит на стол две фаянсовые кружки с позолотой, уже потёртой по краям, и небольшую вазочку с каким-то вареньем.

— Рассказывай, — отхлебнул я горячего, обжигающего губы чая из своей кружки. Пахло пылью и слабой заваркой.

Аня, наливая себе, вдруг поджала губы. Тонкие линии у рта стали резче. Она отпила, поставила кружку с глухим стуком, и её взгляд, скользнув по мне, утонул где-то за окном, в сером переплете соседних хрущёвок. На её лице отразилась целая буря — усталость, какая-то затаённая обида на весь мир, и главное — безнадёжность. Она сморщилась, будто от внезапной боли, и нервно сжала кружку пальцами, побелевшими у суставов.

— Что рассказывать-то? — голос её звучал пресно, без интонаций. — Утро. Вечер. Утро. Вечер. И так по кругу, как белка в этом проклятом колесе. Ничего нового. И уж тем более… ничего хорошего. Всё дороже, всё недоступнее. Хлеба почти не найти, мясо — сказка, на рынке цены — космос, денег почти нет, а о перспективах даже думать страшно. Тупик какой-то.

— Да ладно тебе, — попытался я смягчить горечь, — живы, уже хорошо.

Девушка горько усмехнулась, коротко и безрадостно.

— Ну если только это считать хорошим… — выдохнула она. Мы помолчали, слушая, как кричат, гоняя мяч, дети за окном и гудят трубы в стене. Я говорил что-то обнадеживающее, о том что «надо переждать», что «скоро всё наладится», но слова казались плоскими и фальшивыми, и все мои потуги не имели никакого действия.

Вскоре я поднялся. Чай был допит, разговор иссяк, исчерпав себя в повторяющихся жалобах и беспомощных утешениях. Аня проводила меня до двери, «дежурно» поцеловав на прощанье. Мне, конечно, хотелось большего, но за то время что мы «встречаемся», поцелуй в щеку был тем максимумом что позволяла девушка.

Спустившись по лестнице вниз, я сел в свою «девятку», сунул ключ в замок зажигания, повернул. Стартер скрежетнул раздражённо, двигатель чихнул и затарахтел. Теперь на базу, хоть и не хочется.

Ещё только подъезжая, издали увидел скопление машин — пара «москвичей», шестерка, копейка, и даже солидная Волга цвета слоновой кости. Уже почти стемнело, свет из окон лился на заасфальтированную площадку, где толпился народ. Куда больше, чем обычно. Некоторых я узнавал, но были и незнакомые, с колючими, оценивающими взглядами. Моё появление на мгновение привлекло всеобщее внимание, разговоры стихли.

Миха, растолкав парней, выдвинулся вперёд. Его коренастая фигура, в натянутом свитере поверх тельняшки, казалась центром этой мужской сходки. Лицо его было сосредоточенно, в глазах читалось и напряжение, и какая-то виноватая решимость.

— Мы тут подумали… — начал он, громко, обращаясь ко мне, но будто и ко всем остальным. Голос его пытался быть твёрдым, но выдавала лёгкая хрипотца. — Ты прав был насчёт мальчишек… — Он сделал паузу, собираясь с мыслями, явно подбирая слова для оправдания, для объяснения. Говорил о вспышке злости, о том, что «горячие головы», о том, что «не рассчитали»… О том что надо что-то делать. Его речь была попыткой объяснить необъяснимое, списать дикость на человеческую слабость.

Глава 14

Его возглас — «Надо что-то делать, как-то влиять на всё это!» — прозвучал резко, почти истерично на фоне приглушённого гула мужских голосов. Он топнул ногой по растрескавшемуся асфальту, и сжал кулаки, его обычно добродушное лицо исказила беспомощная злоба.

— Влиять? — переспросил я, — И как, например? Конкретно?

Миха метнулся ко мне, глаза его горели лихорадочным блеском.

— Пойти к этим… к властям! К тем, кто ещё сидит в райисполкоме! Поговорить, втолковать! Найти какое-то решение, черт возьми! Люди же мрут как мухи, грабят друг друга! Надо же порядок наводить! — Он размахивал руками, его свитер, а вместе с ним и тельняшка задралась, открывая полоску волосатого живота.

Я слушал, разглядывая облезлую стену.

— Миш, я тоже думал. — начал я тихо, но так, чтобы слышали ближние. — Толку? Ну вот скажи, что может эта местечковая власть сейчас? Кто они? Такие же обездоленные клерки, сидящие в пустых кабинетах без связи. Финансирования — ноль. Бюджета — нет. Откуда им взять деньги на пенсии старикам, на зарплату врачам в поликлинике? на милицию?

— Продадут что-нибудь! — Перебил Миха, но я поднял руку, продолжая методично разбивать его наивные надежды:

— Что-нибудь? А что? Недвижимость? Так кому она нужна сейчас, когда вокруг хаос и никто ничего не гарантирует? Предприятия? Да они почти стоят, цеха пустые. Рынка нет, Миш. Рыночных отношений — нет. Время не наступило. Оно где-то там, в тумане. А здесь и сейчас… — Я сделал паузу, глядя ему прямо в глаза. — Здесь и сейчас, если смотреть на вещи трезво, без розовых соплей, всё, что нам остается — ждать.

Миха отвернулся, пнул ногой пустую консервную банку. Она звякнула и покатилась по асфальту.

— Рынки есть! Их много в городе! Можно пацанов организовать на охрану! — неправильно поняв мои слова про рынок, выпалил он с новой силой, обернувшись. — Свои патрули! Взаимодействовать с теми ментами, кто еще не сбежал! Хоть какой-то порядок навести!

Я горько усмехнулся.

— А платить им чем будешь, герой?

Миха молчал.

— Бесплатно, при всём моём уважении к стремлению пацанов помочь, городить тут заборы и гонять шваль по темным улицам — никто не будет. У всех семьи, дети, которых тоже кормить надо!

Миха продолжал молчать, насупившись. Он чесал затылок, его взгляд блуждал по замызганным стенам склада, по грязным лужам на асфальте, по лицам собравшихся — усталым, озлобленным, непонимающим. Вопрос был мучительно сложен, но ответ лежал на поверхности истории. Революции, смуты, времена безвластия… Они всегда рождали одно и то же. Анархия пожирала сама себя, пока не появлялась новая сила, готовая навести порядок железной рукой и… взять за это плату. Любая власть, даже наша, самозваная, требует денег. А самое простое — взять их с тех, кого защищаешь. Налог. Подать. Оброк. Мзда. Назови как угодно, суть одна: есть доход — плати. Нет дохода — плати за сам факт существования под защитой. Подушно. Поквартирно. С палатки. С цеха. В нашем случае, когда старый государственный уклад рухнул как карточный домик, это неизбежно превращалось в банальный рэкет. Может, и с благородным оттенком «защиты», но рэкет.

— Парни готовы! — вдруг выкрикнул Миха, проигнорировав мои мрачные рассуждения о финансах, словно не слыша их. — Говорю тебе, готовы начать хоть сейчас! Им лишь команду дай!'

— Начать что, Миха? — устало переспросил я. — Конкретно что они готовы делать прямо сейчас?

— Работать! — он ударил кулаком по ладони.

К нам вплотную подошли еще двое, пробираясь сквозь полукруг зевак. Слава Солдат со своим коротким ежиком волос и привычно прямым взглядом, и незнакомый мужик, сразу приковавший к себе внимание. Лет сорока, может чуть за, среднего роста, но коренастый, плотно сбитый, с широкими, словно налитыми свинцом, плечами. Лицо — обветренное, с резкими, восточными чертами: широкие скулы, тяжелый подбородок, крупный нос с легкой горбинкой, глубоко посаженные глаза холодного, черного цвета. Взгляд — цепкий, оценивающий, без тени суеты. Над левой бровью заживал свежий шрам, багровый и неровный. Одет был просто, но добротно: темная, прочная куртка, грубые шерстяные брюки, заправленные в тяжелые, начищенные до матового блеска берцы. На руках кожаные перчатки с отрезанными пальцами, обнажающие узловатые, покрытые мелкими шрамами костяшки пальцев. От него веяло спокойной, опасной силой и опытом человека, видавшего виды и не боявшегося ни работы, ни драки. Он стоял чуть позади Славы, молча, но внушительно.

— Диман, Миха дело говорит, — вступил Слава, его хорошо поставленный голос звучал очень отчетливо. — Мы тут всё обсудили. Реально готовы. Пацаны рвутся. — Он кивнул на мужика. — Тимур из коммерсов, он знает как всё организовать.