Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

История вырисовывалась сумбурная и запутанная. Думаю, полиции будет чем заняться. Я подошёл к Дане и перевернул его на спину. Он дышал отрывисто. Лицо было бледным, на лбу и на губе выступила испарина.

– Ну что, Даня, рассказывай, чё за херня тут у вас творится. Что вы на узбекскую валюту покупаете?

Он часто дышал и не отвечал.

– Тебя ускорить? Ускорить твою встречу с друзьями?

Он едва заметно мотнул головой.

– Ну говори, пока не сдох.

– Это развод, это… – с трудом произнёс он. – Разводка… Все эти фантики. Это… это туфта…

– Что за разводка? Кого вы разводили? Меня что ли? Или Кашпировского?

Глаза у него начали закатываться. Собака. Ну что за день!

– Алё, Даня! Кого вы разводили?

– Тебя! – прохрипел он. – Просто надо было, чтобы ты…

Он замолчал. Отрубился.

Картина рисовалась специфическая. Кашпировский, находясь в отпуске в Таиланде и обеспечив себе полную непричастность и алиби, отправил меня с чемоданом странных денег на встречу с Алёшей. Алёша устроил здесь комедию, типа ему денег не хватает. Хотел вытащить меня из машины, а в конце попытался просто грохнуть. Интересное получалось кино. Разводка, блин…

Стало быть, меня решили утилизировать. Но с этим не всё было понятно. Решили ли меня убрать местные ребята или они получили команду от Ширяя? Или от Никитоса. И тогда Ширяй мог быть не в курсе. Либо одно, либо другое. А, скорее всего, план был составлен ещё до ареста Раждайкина…

Послышался стук и шум со стороны здания, стоявшего чуть поодаль. Как будто кто‑то долбил по деревянной двери. Неужели они опять здесь устроили бомжатник? Звякнуло разбитое стекло и донеслись голоса.

– Эй! Выпусти нас! Выпусти нас!

Охренеть! Я покачал головой и наклонился к Дане. Оставлять его в живых было нельзя, но и добивать раненых я не привык…

Я двинул на крики. В окно выглядывали лица бомжей, рабов. Но дверь была закрыта на ключ.

– У кого ключ? – спросил я через разбитое окно.

– У Дани в кармане куртки, – ответили мне.

Я вернулся к машине. Даня дышал отрывисто и с хрипами. Я обшарил его карманы, достал ключ, вернулся и открыл дверь.

В нос ударил смрад, напомнивший мне моё собственное приключение в подобном заведении.

– Рабы, – воскликнул я, – Спартак даёт вам свободу!

– Спасибо, Спартак, – загомонили они и бросились в разные стороны.

– Э‑э, там! Машину мою не трогайте! – крикнул я и вдруг буквально остолбенел.

Прямо передо мной стоял Соломка.

– Здорово, дядя Лёня! – нахмурился я. – Кто ж тебя сюда определил, в этот лагерь пионерский?

– Всё те же и Гамле́т, – сказал он, ставя ударение на последнее «е» и поморщился.

– Раждайкин, что ли?

Он опасливо посмотрел по сторонам и кивнул. Подслушивать нас было некому – все разбежались в разные стороны. Кто‑то рванул к воротам, а некоторые пошли к месту побоища.

– Ладно, погнали, по дороге расскажешь, – кивнул я.

– Рассказывать‑то нечего, – приволакивая ногу двинулся за мной Соломка. – Рассказывать.

– Рассказывай, что есть!

В этот момент тишину снова разорвали выстрелы, раздалась короткая очередь.

– Твою мать! – нахмурился я.

Это освобождённые узники добивали своих тюремщиков и сатрапов.

– Оставьте стволы на месте! – крикнул я.

– Поехали отсюда поскорее, – предложил Соломка. – Поскорее, пока менты не нагрянули. Грохот стоит на сто вёрст.

Появление Соломки поставило точку и собственно ответило на большинство вопросов. Естественно, встреча оказалась неслучайной. Не знаю Раждайкин или Никитос затеял эту операцию, но явно кто‑то из них. Сначала они сбагрили сюда Соломку, а потом дали команду Кашпировскому отправить на строгач и меня. Набили портфель какой‑то ботвой и послали меня на съедение. Роль Ширяя во всём этом, мне бы тоже хотелось знать.

Я высыпал деньги из портфеля и кинул его в машину.

– Садись, – кивнул Соломке.

Когда мы ехали, позвонила Вера.

– Ну ты где там пропал? – спросила она. – Тебя ждать или нет? А то я домой уже собираюсь.

– Шеф не звонил? – спросил я.

– Нет не звонил ещё.

– Ну если позвонит скажи, я всё порешал. Пускай не беспокоится. Больше проблем с валютой у него не будет. А меня не жди. Возникли дополнительные дела.

Соломка всю дорогу сидел понурив голову, не глядя ни налево ни направо. Эти пара дней должны были весьма сильно повлиять на него.

– Добрый ты – сказал он когда мы приехали. – По закону бы меня на перо поставить. На перо…

– Так‑то по закону, – прищурился я. – А я живу по справедливости.

Он кивнул и открыл дверь.

– Давай дядя Лёня, счастливо. Теперь должен будешь

– Не спорю, – ответил он и мотнул головой. – Знаю, прозвучит неубедительно, но можешь на меня рассчитывать. Не из‑за долга… долга, а чисто… по справедливости.

Я хмыкнул и пожал протянутую им руку. Выехал из двора, заскочил в супермаркет, а потом сделал кружок и подъехал к дому Альфы. Давненько что‑то она со мной не вступала в контакт. Как‑то по‑тихому сошла с орбиты, как будто и не было ничего. Нет, обстоятельства, конечно, поменялись, это я понимал. Но не хотел терять контроль, потому что она была девушкой внушаемой, и мало ли там что с ней ещё могло случиться.

Я зашёл в подъезд, воспользовавшись своими ключами, поднялся на её этаж и по старой привычке позвонил в дверь. В подъезде было холодно и пахло кошками. Раздались шаги. Потом стихли. Альфа разглядывала меня в глазок. Щёлкнул замок.

– Серёжа… – удивлённо произнесла она, открыв дверь.

– Привет, – кивнул я, – от старых штиблет. Занята?

– Да, так, не особо, – пожала она плечами и отступила.

На ней был толстый свитер, явно не новый, свободные хлопковые штаны и шерстяные носки.

– У тебя холодно что ли?

– Не обращай внимания, мне всегда холодно.

– Понятно… Не замечал раньше… Я вот проведать тебя пришёл. Держи гостинцы.

Я протянул ей пакет, в котором лежали груши и четыре пачки пломбира.

– Мороженое, – протянула она, рассмотрев мои покупки. – Ну, заходи, тогда.

Она улыбнулась, но улыбка быстро сошла с губ. Исчезла.

– Ты чего грустная? – пристально посмотрел я на неё.

– Нормальная, – нахмурилась Альфа и двинулась на кухню. – Будешь что‑нибудь?

– Буду, – сказал я. – Корми.

– У меня нет ничего.

– Как нет? У тебя же аппетит. Ты должна за двоих сейчас есть.

– Поэтому и нет ничего, – усмехнулась она. – Всё съела.

– Ну, давай тогда груши.

– Давай лучше мороженое поедим, – предложила она.

Она развернула блестящие брикеты и всунула белое, как снег, мороженое в большие кофейные кружки. Мы сели за стол друг напротив друга.

– Что с тобой творится? – спросил я. – Как жизнь вообще?

– Ай, – махнула она рукой. – Нормально, говорю же.

– Какая‑то ты безрадостная. На уроке вчера была хорошая такая, весёленькая. А сейчас что случилось? С отцом поругалась?

Она нахмурилась.

– От тебя вообще ничего не скроешь…

– А‑а‑а… – покачал я головой. – И что ему не нравится, чем ты не угодила?

– Сказала, что беременна, – пожала плечами.

– А он что?

– А он сказал, делай аборт…

– Че‑е‑е‑го? – протянул я.

– Да… – кивнула она и отвернулась.

Она привалилась спиной к стене и обхватила себя за локти.

– Ты ешь мороженое, растает. Ты ему сказала, что за склонение к этому делу сейчас можно и огрести. Закон вроде какой‑то там вышел.

– Да при чём здесь?

– Как это при чём?

– Он говорит, от урода урод родится.

– Ну, это знаешь… глупости, – пожал я плечами. – Может, у тебя вообще девочка будет, на тебя похожая, представляешь? И потом, у Петрушки же нет психического заболевания. И даже если бы было, далеко не все из них передаются по наследству. Так что выбрось это из головы. Ребёнок будет таким, каким ты его воспитаешь.

– Да я знаю это всё, – раздражённо ответила Альфа, – но ему же не докажешь.

– Ну, и не доказывай, зачем доказывать?