Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Других дел много.

Нужно проверить лошадей. Теперь у нас их стало ощутимо больше. Две или три я пообещал отдать казаку. Но всего у нас их добавилось шесть, а значит, половина или даже больше в плюс. Дело отличное. Прирастает воинское снаряжение, а с ним и возможности.

Кони были не то чтобы отличные. Посредственные. Тяжелых всадников ни одна из них не вынесет. Только легкую конницу, но даже так, это и деньги и посыльные. Информация и ее пересылка, самое важное.

— По имуществу, полезное что есть? — Обратился к Василию. Тот сидел рядом с моим конем, жевал сухарь.

Мне тоже захотелось. Завтрак был давно, время обеда прошло, а до ужина, на который была надежда уже в городе — далеко. Подошел, достал из седельной сумки пару кусков сушеного хлеба. Хрустнул зубами. Крошки приятно царапнули язык. Сладковатый вкус хлеба появился во рту.

Хорошо.

— Давай Ванька, что там.

— Так это, хозяин… Лошади. Имущество у них, поганое. Так-то продать можно, конечно. Оно-то все продать можно, только это…

— Железо мы это, забрали все. Железо оно ценное. А тряпки, ну какие чистые, пойдут. — Прогудел Пантелей. — Но в основном рванье все, побитое, поеденное.

— Во, Пантелей дело говорит. Хозяин. Ножи, наконечники копий, тоже ножи, считай. Забрали. Походный всякий припас. Из интересного, пистоль. Не такой, как ваши, конечно. Но, неплохой. Ладный. Ну и сабли — три штуки. Как вы себе забрали. Примерно. Лук тоже, один есть. Стоящий. Остальные — мусор.

— Григорий, Пантелей, вам надо чего?

Я с этими словами достал первую сабельку из ножен. Ванька не соврал — отличий от моей текущей почти никаких. Взмахнул, покрутил. Смысла менять шило на мыло никакого. Посмотрел две другие — то же самое.

Глаза Пантелея, после недолгих раздумий, загорелись.

— Пистоль — это же целое состояние, боярин.

— Отставить! — Громко сказал я. — Ты не о деньгах, ты о деле думай. Стрелять умеешь или тебе лук надежнее.

— Я-то… — Заросший служилый человек начал неспешно почесывать затылок.

Да, не скор он был в плане принятия решений.

— Пистолет, это всегда хорошо. — Выдал Григорий. — Если тебе не нужно, позволишь, себе заберу.

Позволения спрашиваешь. Окончательно признал мое главенство в отряде. Отлично. Меньше вопросов и споров будет.

— Добро. Бери, товарищ.

На сборы у нас ушло примерно полчаса.

Василий почти все это время говорил о чем-то с пленным разбойником. Счеты сводил. По носу его щелкал, по ушам. Затрещины легкие раздавал. Будто играл. Тот огрызался в ответ тихой руганью. Вначале пытался громко, но сразу получал новый несильный, но неприятный удар. Смирился, отбиваться перестал. Терпел. Подергивался.

Интересная манера общения у человека. Да и вообще, этот брат одного из донских атаманов — личность неординарная до мозга костей.

Завершилось все тем, что Василий привязал пленника к дубу. Зашел за спину, перебил ему пальцы на руках. Тот кричал от боли, но сделать ничего не мог. Ругался, проклинал казака. А тот только посмеивался. Следом без каких-то сожалений Василий отрезал пленнику уши, сломал нос. Быстро воткнул кляп в рот и подошел к нам. Улыбнулся невинной улыбкой, сказал.

— Я его попросил тут повисеть, друзей подождать. Он им от нас весточку передаст. Вы же не против, люди добрые?

Я кивнул в ответ.

Складывалось все хорошо. Удалось совместить и услугу брату атамана, и жизнь пленника. То, что сотворил с ним Василий… Добавит острых ощущений и впечатлений у тех, кто придет сюда ночью.

Тем временем казак произнес.

— Люди добрые, а что я взять могу, чтобы не оскорбить вас.

— А что тут твое, то и бери. — Был мой ответ.

— Проверяете меня, как дьявол Христа. Во первый раз. — Он картинно поклонился. — Заберу только свое и собратьев своих. Это моя лошадь и вот эту возьму. Третья наша пала, посекли ее, а я любил ее, Рыбехой звал.

Он собрался на удивление шустро. Накинул один из кафтанов, что выглядел более или менее целым, натянул сапоги. Подпоясался кушаком, потом перевязью с саблей. Влетел в седло, лихо, умело.

Мы, наконец-то двинулись в обратный путь, спускаясь вниз в овраг и поднимаясь из него.

Шли след в след, как сюда, так выбирались обратно.

За собой оставили привязанного к дереву еле живого бандита. Он стонал, мотал головой. Плакал. Еще восемь трупов, кинутых вместе в небольшую яму — выворот упавшего массивного дуба. Сверху Иван и Пантелей выбросили ненужный нам трофей, присыпали листвой. Зарывать ни желания, ни времени не было. Ночью их найдет другой отряд разбойников.

А не найдет, так звери доберутся. Что останется, быльем порастет, травой да кореньями.

Такова жизнь.

Где-то через час мы выбрались на то место, где свернули с выбранного Григорием пути в Воронеж. На этот поворот ушло у нас примерно часа три. День перевалил за полдень довольно давно. Солнце все еще продолжало светить, но облаков прибавилось, и на юге чернели тучи.

— К ночи бы успеть. — Проговорил ведущий нас дворянин.

— Успеем. — Весело проговорил Василий. — Хотите спою? Чтобы ехалось лучше.

— То-то тебя, люди лихие схватили. — Ответил Григорий.

— Так-то нас трое было, а теперь пятеро. И такие вы люди добрые, что не могу, как спеть хочу. Мочи нет. Хоть один стих.

Мы все молчали. Казак решил, что это знак согласия. Заголосил.

— Как из нижняго из конца! Как из маленькего из дворца!

— Тихо едем. Дальше будем. — Выдал я, и Василий меня сразу послушал. Удивительно это было.

— Как скажешь, человек добрый, для тебя, что прикажешь, то сделаю.

— Ты мне скажи, где в Воронеже всякая сволочь, что тебя схватила, собирается.

Раз уж мы заговорили, давай делись информацией. Зайду прямо, чтобы ты не юлил.

— О, сволочи-то в Воронеже много. На кого смотришь порой, вроде стрелец, а… Собакой от него несет. Псиной прямо мерзкой. Да и казак какой, вроде казак, а вроде словно нет.

— К делу давай. — Прибаутки Василия мне порядком надоели.

— К делу. Смотри, боярин. — Он заговорил совершенно серьезно, тихо, так чтобы другие не слышали. — Мыслю так. Небось, ты с Москвы с самой. От Царя едешь. Говоришь, что знающий. Да еще и Корелу знавал. Это дело серьезное. Скажу тебе, как на духу, а ты думай.

Он покосился на моих спутников, чуть отставших, продолжил также тихо.

— Раз. Из Ельца в Воронеж припаса свезли, видимо-невидимо. Почти все, что там было теперь тут. — Он начал разгибать пальцы из кулака. — Два. Воеводы там, уже штуки две сменились, за неполный год. Сидят, усидеть пытается, да не могут. Мрут. Промеж казаков, стрельцов и иных людей ладу нет. Веры нет. Мысли нет. Три. Голытьбы в городе, по типу той, которую ты побил, меня освободил, собралось много. Захребетники у каждого второго живут и бобыли. Это не донские казаки, над ними атаманов нет. Четыре. Кто правит ими? Сам думай. Раз Маришка у города сидит. Думаешь просто так? Нет. Что вздумает, то творит, а воевода что? А ничего. И пять… — Он, наконец, показал мне ладонь открытую, резко в кулак сжал. — Ты сам мне про татар сказал, это не я придумал. Смекаешь?

Я… Смекал.

Ситуация аховая, мне не нравилась совершенно. А он тем временем продолжал.

— У ворот, что на север смотрят, где дорога донская в город упирается, место имеется. Двор кабацкий. Такое всегда людей лихих, типа меня собирает. А еще слобода ямская, там бедность в край людей замучила. Так и думай, добрый человек, что тебе с этим всем делать.

Он пришпорил коня и пошел чуть быстрее вперед. От нас не сильно отдаляясь, но и вроде бы двигаясь отдельно.

Задумался я. На душе как-то нелегко стало. Надежда была, что воевода сидит в Воронеже крепко. Но по словам этого человека, шаткое его положение. Да и что за человек он — неясно.

Выходит, сейчас расклад такой.

Есть люди, по типу Якова, готовые служить Родине, своей земле, и против татар выступить. Это раз.

Второе. Есть воевода, которого скинуть хотят. Те письма, которые я везу, они для этого и есть. Это два. На него опереться не получится, он сам шатко сидит. Но убедить помогать мне — надо. Раз качается он, то сам опору держать будет. Вместе встав, справимся.