Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Хитрость. Мало нас. Врагов много. Нужно так сделать, чтобы они нас боялись. До дрожи в коленях, до ужаса неописуемого. Чтобы не мы эту Маришку, а она нас страшилась, как огня. Чтобы страх ей покоя не давал. Когда враг боится, он глупости делает. Понимаешь?

План у меня есть. Тебе часть его рассказываю. Больше знать не надо тебе, человек служилый. То, что знает больше одного, то знает даже свинья.

— По тонкому льду ходишь. Люди могут не понять. — Покачал головой Григорий. — Я-то ладно. Доверился тебе, в деле видал. Да и читать умею, грамоту знаю. Но народ простой, крестьяне, холопы. Они же темные.

Все я понимаю, Гриша. Все. Но надо так. Как иначе-то?

— Мне надо, чтобы каждый бандит не мог спать крепко. А как этого добиться, дело десятое. Я языки другие знаю, латынь, например, английский, французский. Буду говорить фразы обычные. На наречии иноземном. Красивые. — Я улыбнулся. — Этим бандитов пугать. Ты подыгрывай. Ты латынь знаешь?

— Знаю, что есть язык такой. Латиняне на нем писание святое читают.

Я грозно уставился на него и с чувством и интонацией прочел.

— Aut vincere, aut mori.

Он поднял бровь. Кашлянул.

— Значит, это, или победить, или умереть. Старая мудрость.

— Ладно, звучит.

— Как думаешь, сколько местных язык этот знает?

Дворянин погладил свою козлиную бороду. Вздохнул, покачал головой.

— Я-то понял. Вижу. План у тебя есть. На тебя полагаюсь. — Он поднял глаза, глянул на меня с любопытством. — Скажи, а Корела, взаправду, учитель твой?

— Не совсем. Он мне про места эти рассказывал. Про колдовство рядом даже ничего не говорил.

— Лютый мужик был, этот Корела. Но дело знал. Славный атаман, хоть и ватага его небольшая была. Жив ли?

— Жив. Он в Москве сейчас. Был, когда я оттуда выходил. Пьет, гуляет. — Я хмыкнул.

— Ладно, московит, поговорил. Пойдем, допросим того, второго.

Кивнул ему в ответ.

Мы, вновь действуя вдвоем, подошли к плененному уже нами разбойнику. Как в классических детективах — хороший и плохой, получается. Только кто из нас какой?

Григорий отвесил разбойнику знатную пощечину, тот качнулся, открыл глаза, уставился на нас.

— А… Вы… — Слюна текла изо рта.

— Ты откуда такой взялся, а? — Я подсел к нему. Уставился в глаза. Взял за подбородок. Повернул чуть влево, чуть вправо. Изучал.

— А, я…

Григорий слегка пнул его сбоку. Не выходит у нас дуэта. Мы оба злые.

— Маришку знаешь?

— Да. — Наконец-то его взгляд сфокусировался. — Она вас всех к бесам отправит. Сила у нее. Черная. Сам видел. Ей перечить, нельзя. Вы все уже в геене горите, только не зрите сего.

Дела. Этот, как и казаки те, трое, верит в невероятные возможности держательницы воровского притона. Мне это нравилось все меньше. Народ темный, обмануть их просто. Вот и сводит с ума их какая-то баба. А может… Она лишь обличие всего этого ужаса, а за ней стоит какой-то очень хитрый, умный человек? Прикрывается персоной ведьмы, а сам действует из тени?

Может Жук?

Копать надо.

— А Жука, знаешь?

— Жук тварь, ему веры нет. Молокосос, москаль, сволочь. Прожил там всю жизнь, собака, нас учить приехал. — Разбойник цыкнул зубом. Закашлялся.

М-да, знакомая тема, я то, если так подумать, такой же. В глазах всех этих людей, человек из столицы. Только меня мои отправители подставили и насмерть кинули, то его, судя по всему — нет. С конкретной целью послали.

Поговорить бы с ним по душам. Выбить, кто за ним стоит.

— Отец его, говорят… Уважаемый был мужик, а он… Так, тьфу. — Пленник сплюнул кровавый комок. — Воды дайте, все равно порешите же меня. Как синью заколете. Хоть испить напоследок. Без жажды подыхать. А? Я то, что, я по-другому не могу. Жизнь моя, лихая.

На жалость начинал давить. Э не, с нами так не пройдет.

— Ага. Вали все на жизнь. Украл, выпил, в… — Я решил заменить слово из знаменитой фразы. — Поле.

— О, хитро ты сказал. Так и есть. — Он даже хохотнул, закашлялся.

Клинья подбивает, подлизывается. Живым хочет остаться. Это понятно.

— Кто у вас в Воронеж связной?

— Мне почем знать. Я человек простой. Молвили, делаю. А так, боярин. Половина голытьбы наша. — Он оскалился щербатой своей рожей. — А остальные, как шумнем, так все встанут.

Ага, уже боярином кличет.

— Ради чего? Татары же вас не пощадят.

— Татары. — Он засмеялся. Хрипло. — Мы в лесах все давно. А ты подумай, кто нас щадит? Я холоп бывший, беглый из-под Смоленску. Меня и паны секли и свои секли. А тут мне воля.

Я посмотрел на Григория, тот застыл рядом, спокойный, наблюдал за допросом. Любое упоминание чертовщины пугало этого человека, а допрос вообще никак не отдавался эмоциями на лице.

— Чего вы тут ждали? Когда лодки будут.

— Лодки… — Он уставился на меня. — Умный ты. В ночь придут. Подождите, сами увидите.

Идея не плохая. Еще одну банду вашу здесь накрыть. Только вот время, чертово время. Мало его у нас. Надо по вам в самое сердце бить, а не по одному ловить.

— Мыслишка у меня есть одна, товарищ мой. — Я уставился на служилого человека.

Тот глянул на меня, хмыкнул.

— Бей, боярин. — Казак понял, что затеваем мы что-то нехорошее. Пытать его будем, закричал. — Бей не жалей! Смерть принять хочу! Струсил я! Сдался! Грешен! Бей! Бей гад!

— Повесить бы его. Татю такая смерть положена. — Совершенно спокойно произнес Григорий.

Надо что-то решать с ним. Время идет.

— Казак я! С саблей в руках помру!

— Не ори. — Я не сильно пробил ему кулаком в грудь, отрезвляя, успокаивая. — Ты в плен сдался. Оружие сложил.

Тот закашлялся. Слезы на глазах выступили.

— Мысль у меня есть. — Повторил я. — Ты же людей Василия побил, так? Пускай он и решает. Колоть тебя, как свинью, вешать, или что другое. Похуже. Только вначале.

Я улыбнулся, уставился на него зло и выдал фразу. Медленно, грозно, с пафосом, словно заклинание читал.

— Electa una via, non datur recursus ad alteram. — Добавил помедлив. — И бог не спасет тебя.

Значило это в переводе с латыни: «Избравшему один путь не разрешается пойти по-другому». Вполне соответствующе ситуации.

Достал кинжал и слегка надрезал пленному руку. Самую малость, чтобы кровь выступила. Встал. Мужика аж затрясло. Он уставился на меня широко раскрытыми глазами. Перевел глаза на служилого человека, опять на меня.

— Кто ты? Кто вы такие? Что сказали? — Язык его ворочался с трудом. Трясло его сильно.

Григорий, стоящий сбоку, дернулся, перекрестился. Отошел от меня в сторону. Понял на этот раз, что я запугиваю казака или взаправду испугался?

— На том свете с Маришкой ты встретишься, а не я. По ее душу я пришел. — Проговорил я медленно, с расстановкой.

— Ты, ты… — Сипел он, начинал захлебываться от накативших чувств.

— Тихо сиди. Судьбу твою, пленник твой решит. — Я наклонился к нему и тихо, зло прошептал. — Но душа твоя, пеклу уже обещана. За грехи твои.

Мысль, только что озвученная мне понравилась.

Хорошие взаимоотношения с Доном ох как сейчас нужны. Без них — шансов отбиться мало. Пока Федор до Ельца доберется. Поддержат они нас, нет — неизвестно. Сколько их. Успеют или нет. Кто же знает. Рязань — с ней еще сложнее.

А донцы-молодцы, здесь недалеко. Да и обида у них есть на Маришку, на татар.

— Ох, я решу… — Раздалось сзади.

Освобожденный нами казак вернулся. Выглядел он лучше, веселее и довольней. Но все равно, побитый, помятый.

— Теперь это твой человек. — Я махнул рукой. — Делай, что считаешь нужным.

Можно было, конечно, оставить пленника жить. Чтобы он рассказал пришедшим ночью о том, что здесь случилось. Это добавило бы им страха. Но, я поставил на весы взаимоотношения с донскими казаками и некую услугу их человеку против шанса передать этой ведьме послание через пленника. Перевешивало первое. А там может он его и отпустит.

Мы отошли. Предоставили Василию возможность разбираться самому.