— Враг внезапно появился в двадцати метрах. Из-за кустов, дерева, угла — неважно. В ваших руках винтовка, автомат или пистолет. В руках, не за плечами или в кобуре. Патрон — в стволе. Желательно, — Максим взял винтовку, передёрнул затвор и выстрелил от живота.
— Бам! — неоднократно продырявленная банка слетела с палки.
— Пистолет, конечно, в этом случае удобнее, потому что не такой громоздкий. Но с винтовкой или автоматом тоже можно управиться. Сержант Найдёнов!
— Я!
— Встань вон там и подбрось банку. Повыше.
Найдёнов размахнулся снизу, бросил банку.
Максим выхватил из открытой кобуры пистолет, выстрелил от бедра и попал.
— Здорово, — сказал Найдёнов. — Мы так никогда не научимся.
— Научитесь, — пообещал Максим. — Может, не так, но близко.
— Обрез, — задумчиво произнёс Гринько. — Обрез хорош при такой стрельбе. Мне дядька рассказывал, он в Гражданскую воевал у Котовского.
— Нет, — покачал головой Максим. — В обрезе есть свои преимущества, но нам он не подходит. Слишком громкий и на самом деле неточный. Охотничий обрез из гладкоствольного ружья может быть весьма эффективен в ближнем бою, но винтовочный… Нет, — повторил он. — Продолжим. Допустим, вы крадётесь по лесу или внутри пустого здания, или по улице, неважно, и знаете или думаете, что враг может быть совсем рядом. Как нужно держать оружие? Рядовой Гринько.
— Наготове.
— Правильно. Но как именно наготове?
— Приклад плотно прижат к плечу, — Гринько взял «маузер». — Вот так. Винтовка или автомат — продолжение тела. Если услышал подозрительный шум или увидел что-то, то поворачиваешься вот так, — Гринько продемонстрировал вполне профессиональное движение. — Всем телом, вместе с оружием. С пистолетом нас не учили, но, думаю, принцип должен быть тот же самый.
— Правильно, — сказал Максим. — Молодцы. Всё, хватит на сегодня. Возвращаемся.
— В располагу? — спросил Найдёнов.
— В располагу, — подтвердил Максим. — Занятия не окончены. За мной бегом марш!
После обеда Максим нашёл командира отдельного сапёрного батальона капитана Батманова, представился и попросил провести с его бойцами короткое, но интенсивное занятие по сапёрной подготовке.
— Как ты себе это представляешь, лейтенант? — насмешливо осведомился капитан. — За два часа научить обычную пехоту сапёрному делу? Это невозможно.
— Кое-что они умеют. Например, пользоваться тротиловыми шашками и подрывать железнодорожные пути. Но я был бы очень благодарен, если бы ваши люди — те, кто поопытнее, научили их ставить растяжки. Я бы и сам научил, да времени нет совершенно.
— Диверсию, что ли, задумал? — осведомился капитан.
— Простите, товарищ капитан, не имею права разглашать. Так научите? Времени мало, понимаю, но пусть хоть общее представление получат.
— Хорошо, веди своих орлов, — согласился капитан. — Сколько их?
— Пятеро.
— Приемлемо. Отдам их моему старшине из первой роты, Стеценко. Большой специалист, и полено научит. С тебя поллитра, лейтенант.
— Договорились, товарищ капитан. Спасибо вам большое.
— Пока не за что.
Командир дивизии вернулся из штаба армии после обеда и тут же вызвал к себе разведчиков. О чём им сообщил на вид медлительный, но на самом деле всегда и всюду успевающий ординарец Васильева рядовой Степанов.
— Товарищ генерал-майор, лейтенант Латышев по вашему приказанию явился! — вскинул ладонь к виску Егор.
— Товарищ генерал-майор, младший лейтенант Свят по вашему приказания явился! — доложил Максим вслед за командиром.
— Орлы, — констатировал Васильев. — Ты, Латышев, можешь вертеть в петлицах дырочку для третьего кубаря. Поздравляю, товарищ старший лейтенант.
— Служу Советскому Союзу! — вытянулся Латышев.
— Вольно. А ты, младший лейтенант, извини, повысить тебя в звании не в моей власти. Разве что переведёшься к нам в пехоту.
— Я подумаю, товарищ генерал-майор.
— Подумай, подумай. Так, чего я вас позвал. Ты, младший лейтенант, оказался прав. Принято единственно верное решение -прорываться к своим. Но, так как ситуация постоянно меняется, нужны дополнительные разведданные. И не только они. Наша дивизия пойдёт в авангарде, поэтому примет на себя основной удар немцев, когда они поймут, что происходит. Нас усилят, командарм обещал подкрепление, но, сами понимаете, в наших условиях на особые пироги со сметаной рассчитывать нечего. Так что позаботиться о себе надо самим. Как и всегда, впрочем. В связи с этим слушайте приказ. Силами разведроты в течение ближайшей ночи и завтрашнего дня разведать обстановку в направлении на Гадяч, — он показал на карте, — на глубину тридцать километров. Вернуться и доложить. Начало выдвижения дивизии назначено на шестнадцатое сентября. Сегодня, напомню, у нас четырнадцатое. Всё ясно?
— Так точно, — ответил Латышев. — Разведать обстановку в направлении на Гадяч. Глубина — тридцать километров. Вернуться и доложить.
— Разрешите одно предложение, товарищ генерал-майор? — подал голос Максим.
— Всё-таки ты неисправим, младший лейтенант, — недовольно буркнул Васильев. — Нет, не возьму я тебя к себе в пехоту. Продолжай бить врага в небе.
— Так разрешите?
— Чёрт с тобой, давай.
— По нашим разведданным, вот здесь, южнее посёлка Ромодан, — Максим показал на карте, — расположен немецкий полевой аэродром. Восемьдесят восьмые «юнкерсы». Бомбардировщики.
— Да, помню, вы докладывали.
— Можно предположить, что, когда дивизия пойдёт на прорыв, эти «юнкерсы» в стороне неостанутся. В самом Ромодане стоит семьдесят шестая дивизия вермахта. Скорее всего, она ударит нам во фланг. Но сначала по нам пройдутся бомбёры. Быстро и безжалостно. Что такое двадцать километров? Для «восемдесят восьмого» три минуты лёта. Я правильно понимаю, что наш триста девяносто третий зенитно-артиллерийский дивизион вряд ли сможет отразить атаку даже десятка «юнкерсов»? Можно, конечно, рассчитывать на обещанное усиление, но я бы не стал.
— Кончай тянуть кота за хвост, младший лейтенант, — недовольно сказал Васильев. — Все всё давно поняли. Какое у тебя предложение?
— Ударить по аэродрому. Сегодня ночью.
— Какими силами? Сам говоришь, что аэродром прикрывает семьдесят шестая дивизия немцев. Нас размажут.
— Силами моего разведывательно-диверсионного взвода, товарищ генерал-майор. Это пять человек. Если считать шофёра — шестеро. Со мной — семеро.
Немецкую форму отстирали и заштопали женщины из медсанбатовского хозвзвода. Латышев по просьбе Максима отдал им форму с самого утра, как только разведчики прибыли в расположение дивизии, и теперь в распоряжении Максима имелось четырнадцать комплектов относительно чистой и целой формы солдат вермахта, включая одну офицерскую. Плюс сапоги, ремни, патронташи и прочая амуниция.
— Повезло вам, — сказала Маша — крепкая грудастая бабёнка лет сорока с двумя сержантскими треугольниками в петлицах, — окидывая Максима заинтересованным взглядом.
— Погода без дождя? — догадался Максим. — Или время свободное у вас было?
— И то, и другое, — сказал Маша. — Кстати, о свободном времени. Как у вас с ним, товарищ лейтенант? А то приходите вечерком, посидим. У меня и кое-что покрепче чая найдётся, — она откровенно улыбнулась.- Вон та землянка, видите? Под двойной берёзой? Я там одна живу.
Максим отдал за работу чудом сбережённую им трёхсотграммовую плитку лётного шоколада и не чувствовал себя чем-то обязанным.
— Не могу, — сказал он и улыбнулся своей самой обаятельной и чуть виноватой улыбкой. — Честно не могу, Маша. Служба. Но за форму тебе и всем остальным девчонкам громадное спасибо от всего моего геройского подразделения.
— Нужно мне ваше спасибо, — фыркнула сержант. — Ладно, было бы предложено. Бывай, лейтенант. Даст бог, увидимся.
Она развернулась и ушла, демонстративно покачивая бёдрами.
Максим вздохнул и подумал, что ещё не поздно её догнать и… Нет, нельзя. Никак нельзя. Война не всё спишет. Где-то там, на Житомирщине, его ждёт девушка Люда. Изменить ей — значит, предать.
