Меж двух огней (СИ) - Март Артём

— После того случая в чайхане, — вспомнил он. — Казалось мне на миг, что я потерялся. Что сам не свой. Это ж не я был. Разве ж я стану безоружного стрелять? Нет. Не стану. А тогда чуть не выстрелил. А ты так слова подобрал, что и мне полегче потом стало. Как это ты умудряешься?

Я не ответил Мухе. Только сощурился от ветра.

— Молод ты, Сашка, — вздохнул Муха. — Молод, а будто бы чуешь, что у человека на душе. Будто бы знаешь, как себя с ним надо вести, чтобы направить куда следует. Завидую я тебе. Завидую белой завистью.

«Придет, все придет, Боря, — хотелось мне сказать Мухе, — с опытом, с каждым новым бойцом, что будет к тебе приходить. С каждым новым бойцом, что тебя покинет… Научишься ты видеть, что движет людьми в их делах и мыслях. Научишься предугадывать это, направлять их».

Да только большая у такой науки цена — годы войны, годы проблем, ссор, конфликтов, потерь, разочарований. Вот какая цена.

И не каждый, зная ее наперед, захочет такую цену заплатить.

Внезапно в наушнике Мухи, что он держал в руках, зашипела статика. Раздалось железное бормотание человеческого голоса по каналу связи.

Муха прислонил гарнитуру к уху.

— «Ветер первый» на связи, — вдруг лицо Мухи ожесточилось. Стало сосредоточенным, серьезным. Черты его обострились. — Повторите, где движение? Понял. Юго-восток.

Я тут же взял бинокль, висящий на груди. Обернулся. Уставился на скалы по направлению, которое указал Муха.

— Сколько? Двое? Вооруженные? — продолжал он.

Не сразу меж камней и скал смог отыскать я двух человек, торопливо спускавшихся ко дну ущелья по невидимым отсюда козьим тропам.

Неизвестные серьезно поотстали от командирской машины и спускались в зоне ответственности БТР «Ветра три», примерно в его задней полусфере.

— Самсонов, повторяю вопрос, — переговаривался Муха, — вооруженные? Да? Тогда слушай мою команду: огонь по усмотрению!

Я наблюдал. Наблюдал за двумя небольшими фигурками душманов, которые шли все ниже и ниже. Когда один из них вдруг остановился и замахал нам руками, я понял — Самсонов ошибается.

— Повторяю: огонь по усмотрению, — приказал Муха.

— Нет, отставить! — обернулся я к старшему лейтенанту.

Глава 15

Взгляд Мухи тут же скакнул на меня. Лицо его вытянулось от удивления. Не успел он прокричать в рацию приказ, как затрещало.

Пограничники из отделения Самсонова, ехавшие на последнем БТР, открыли огонь по неизвестным.

— Отставить! Отставить огонь! — заорал Муха в рацию, надеясь, что его услышат.

Я припал к окулярам бинокля.

Успел заметить, как афганцы попадали на землю где-то за камнями. Было не ясно — они просто залегли или же огонь пограничников все же скосил обоих.

— Что за черт⁈ Что такое, Саша⁈ — закричал Муха.

— Они были без оружия, — ответил я. — Невооруженные шли.

— Уверен⁈

— Да, — сказал я, соскакивая с брони, когда колонна бронемашин замерла на месте по приказу Мухи.

Муха без слов понял, что я вознамерился делать, и, по всей видимости, не собирался возражать. Беря на изготовку автомат, я услышал, как он раздает приказы по рации, сообщая Самсонову, что тому требуется отправить со мной пару человек на проверку.

— Саня! Чего такое⁈ — удивился Бычка, соскакивая с брони.

За ним спрыгнули Самсонов, Пчеловеев и рядовой Сережа Матовой.

Я мрачно посмотрел на Самсонова. Сержант не выдержал моего взгляда, только отвел глаза и забормотал:

— Что такое-то, товарищ старший сержант? Что не так?

— За мной, — не ответил я Самсонову, — стрелковой цепью — вперед. Соблюдать бдительность.

Мы аккуратно, развернувшись по фронту, насколько позволяло место, стали пробираться по каменистой дороге, пробегавшей почти сразу у подножья скал.

До залегших афганцев пройти нужно было не меньше двухсот метров.

— Товарищ старший сержант, а задача какая? — решился спросить Самсонов, шедший справа, метрах в двух от меня.

Когда я не ответил, Самсонов повторил:

— Делать нам что?

— Молчи, — сурово бросил я, не сводя взгляда с камней, за которыми упали афганцы.

Когда мы добрались до тропы, уходившей куда-то вверх, между скал, я скомандовал остановиться и держать оборону. Быть начеку.

Сам же, держа автомат наготове, медленно пошел вперед, чтобы проверить, что же ждет меня за камнями.

— Нет! Нет! Не убей! — закричал вдруг худой как палка, бородатый афганец, которого я нашел за камнем, когда заглянул туда.

Рядом с ним, прижавшись к земле, в позе эмбриона лежал второй — помоложе. Он трясся от страха, словно осиновый лист.

— Нет! Нет! — повторил афганец, размахивая руками. В глазах его стоял настоящий ужас. Темные, обветренные губы его дрожали.

Я выдохнул, уставившись на длинные, кривоватые палки-посохи, какие используют пастухи, когда ходят по горам. Обе валялись между афганцами.

— Они не вооружены, — сообщил я Самсонову строго.

Тот удивился.

— Но… Но я ж видал у них оружие! Винтовки видал!

Когда я опустился, чтобы взять одну из гладких, лишенных коры и отполированных человеческими руками после долгой службы палок, афганец вздрогнул. Молодой поспешил отползти.

Я показал палку Самсонову. Лицо сержанта вытянулось. Однако он ничего не сказал. Бычка же уставился на Самсонова с явным укором во взгляде.

Отложив палку, я протянул афганцу руку. Тот снова вздрогнул, отполз, заколебался подавать мне свою в ответ.

— Все хорошо, — проговорил я, надеясь не на слова, а на добродушный тон моего голоса, — все нормально. Мы не причиним вам вреда.

— От падла… — выругался Муха, осматривая обоих афганцев, — и двух километров не прошли! И на тебе!

Афганцы, понурив головы, стояли перед бойцами отделения Самсонова. После задержания мы обыскали обоих. При них не было никакого оружия, только небольшие, самодельные ножики. Остальной нехитрый скарб пастухов представлял из себя несколько пучков сушеных и свежих трав, бурдюк воды да по свертку высушенных лепешек в качестве провианта. Ну и, конечно, заставшие Самсонова врасплох палки, вырезанные из твердого, но легкого орешника.

Афганцы были молоды. Старшему, казалось, не было еще и тридцати. Это был худой, узкоплечий мужчина с вытянутым, украшенным недлинной, клочковатой бородой лицом, рябой от перенесенной когда-то оспы кожей и очень темными, орехового цвета глазами.

Второй был гораздо моложе. Я бы дал ему лет восемнадцать или девятнадцать. У парня было темное, острокостное и очень худощавое лицо, обветренная кожа и смешная, очень редкая бородка, сквозь которую легко можно было рассмотреть острый подбородок.

Оба пастуха были напуганы. Они не отваживались смотреть в глаза пограничникам и не отвечали на вопросы. Легко подчинялись указаниям.

Муха бросил им несколько слов. Видимо, спросил, как звать и кто такие.

Афганец, что помоложе, отвернулся. На лице его я смог прочитать тихую грусть, а еще… какое-то странное разочарование. А вот страха в них почти не было.

А вот старший явно боялся. Если при первой нашей встрече он решился попросить, чтоб мы не стреляли, а трясся при этом младший, то теперь они словно бы поменялись местами. Дрожь принялась колотить старшего.

Муха спросил снова, повторил свои слова.

— Как вас зовут? Кто такие? — не слишком ловко ворочая языком, спросил их советский военный на дари.

Юсуф не решился отвечать. Он боялся. Но причиной его молчания был не страх. Неприятное, царапающее душу чувство стало преградой для этого. Чувство разочарования.

Никогда не думал Юсуф, что будет так бояться этих людей. Будет бояться шурави. Ведь каждый советский солдат, с которым он виделся раньше, выглядел вполне доброжелательным.

Когда шурави пришли в их кишлак, то не стесняясь делились с ними едой и чистой водой. Торговали, даже несмотря на запрет своих командиров. Угощали детей сахаром и конфетами. Это уже не говоря о том, что они уничтожили банду душманов, что терроризировала их поселение в начале лета.