Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Не обращая на него внимания, я обошёл препятствие по газону и подошёл к своей лайбе.

– Красный! – начальственным голосом бросил Жан. – Здорово!

– Здорово! – ответил я не оборачиваясь.

– Ты чего? – возмутился он. – Не видишь меня, что ли?

– Я поздоровался, – пожал я плечами.

– Садись ко мне в машину, поехали! – приказал он.

– Не получится, у меня дела, – по прежнему не оборачиваясь сказал я и взялся за ручку двери своего Ларгуса.

– Сашко вызывает!

– Так не пойдёт, брат, – спокойно объяснил я. – Я сейчас не могу. У меня серьёзное дело.

– Какое ещё серьёзное дело?

– Князь, тебя оно не касается.

– Боюсь, что теперь меня касается абсолютно всё, – высокомерно бросил он, как тогда, когда я его впервые увидел.

– Князь, – тихо сказал я, глядя в сторону, – Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время обнимать, и время уклоняться от объятий;

время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;

время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру…

– Чего⁈ – огорошенно воскликнул он.

Я потянул за ручку.

– Эй, Крас, ты чё, не понял меня⁈ – зло вскрикнул он, подскочил и рванул меня за плечо, пытаясь повернуть к себе лицом.

И, в принципе, я сопротивляться не стал. Повернулся, даже, может быть, чуть быстрее, чем ожидал Жан. Повернулся и, не останавливаясь, с разворота прямым – хрен с ней, с рукой – втащил ему прямо по зубам. Голова его откинулась, он взмахнул руками и упал на асфальт под колёса своей крутой тачки.

Двери моментально открылись, его гориллы выпрыгнули и со всего духу бросились ко мне…

Время будто замерло на одно мгновение, а потом потекло дальше, как ни в чём не бывало. Но я успел запечатлеть происходящее, как стоп‑кадр в кинокартине: падающее тело Князя, изумлённые глаза, полные гнева и обиды, распростёртые руки. Бегущие ко мне деревянные солдаты Урфина Джуса. Сосредоточенные взгляды и сжатые челюсти. Кино да и только.

– Чисто по‑братски, Жан, – сказал я, когда временной сбой завершился и, приподняв руки, чуть расставил их в стороны. – Всё, всё, успокойтесь, парни. Отзови своих псов. Если я тебе не скажу, то кто ещё скажет?

Боевики подскочили ко мне, но ничего не успели сделать, хотя я уже морально приготовился вступить в неравный бой.

– Стойте! – неохотно окликнул их Князь.

Он поднялся, вытер тыльной стороной ладони кровь из разбитой губы, размазал её по щеке и подбородку. Я ткнул‑то не сильно, зубы остались целы. Губёху разбил, да и только. Урок был скорее психологический, чем физический.

– Чисто по‑братски, Князь, – повторил я. – Просто ты совсем попутал берега, фрателло. И, между нами, оказался конченым мудаком.

Мобстеры напряглись, но команды атаковать меня не последовало.

– Ты должен понять, – недовольно, пытаясь доказать свою правоту самому себе, выпалил Князь. – Это мои люди, мой народ, моя кровь. Знаешь, что бывает с теми, кто предаёт свою кровь? Они становятся изгоями и теряют связь со своими корнями.

Он горячился. Одно дело натравить псов на того, кто назвал тебя чмом, а совсем другое осознать, что люди реально считают тебя таковым. И тут уж главное убедить самого себя, что ты никакое не чмо, а действуешь единственно возможным и правильным образом. А тот, кто назвал тебя нехорошим словом, сам такой. Короче, кто как обзывается, тот так и называется.

– Да кто тебя просит кровь свою предавать? – усмехнулся я. – Просто в чмо превращаться не стоит ни в каком случае. Когда твоя кровная родня не захотела иметь с тобой дела, когда они отвергли тебя, совсем недавно, когда ты почувствовал, что такое быть изгоем… Помнишь, не забыл?

Он прищурился.

– Не забыл, спрашиваю? А к кому ты прибежал? У кого ты просил защиты, когда тебе некуда было идти, когда негде было ночевать, когда жрать нечего было? Когда твоя кровная родня отвернулась от тебя, кто дал тебе крышу? Кто заплатил за твою еду? Человек другой крови. Добрый самаритянин.

Я махнул рукой, про самаритянина он всё равно ничего не знал.

– А когда на тебя наехали урки, Нос и Золотуха, ты к кому их привёл? За кем ты хотел спрятаться? Я разве не помог тебе?

Он молчал, сжав зубы.

– Я сделал это из страха перед тобой?

Он ничего не ответил.

– А сейчас, когда твои беды остались позади, когда жизнь наладилась, когда у тебя снова всё стало более‑менее нормально, что ты делаешь?

Князь поднял руку, махнул своим.

– В машину, – коротко бросил он торпедам.

Те переглянулись явно нехотя, потому что подчинялись не Князю, а Сашко. Но всё‑таки послушались и вернулиась к джипу.

– И чего же ты теперь говоришь мне? – продолжал я. – Благодарю тебя, брат мой? Я сделаю для тебя то же, что ты сделал для меня? Нет? А может, ты говоришь, иди вкалывай, иди делай за меня грязную работу, и всё, что ты заработаешь, я заберу себе? Ты это говоришь? И что ж ты за мудень, Жан?

Он тяжело дышал. Слышать эти слова ему было обидно и неприятно.

– А если тебя снова пошлют на три буквы твои сородичи, как они это сделали недавно? – не оставлял я его в покое. – Если они снова решат, что ты обделался, ты снова прибежишь ко мне? Как ни в чём не бывало, да?

– Не прибегу, – прохрипел он.

– Прибежишь, – уверенно кивнул я, – потому что знаешь, я тебя не отвергну, не прогоню, да? А что сделаешь ты, когда я окажусь в нужде? Постараешься поскорее меня прикончить? Молодец, братуха.

– Ты, сука, мне по зубам дал, – процедил он.

– Потому что добрый. За такие дела, Жан, не в зубы бьют, а башку с плеч снимают.

Я с силой ткнул его пальцем в грудь, так что он отшатнулся.

– А я верю, что внутри ты не такой уж и козёл, каким хочешь казаться, – прищурился я. – Просто внутри тебя по‑прежнему сидит маленький испуганный мальчик, который боится большого босса Сашко и готов наплевать на свои принципы, и не только на свои, а вообще на человеческие. Подумай. Просто сам для себя, никому не говори об этом. Но прими решение, кем ты хочешь стать? Крутым? Человеком, достойным уважения хоть твоего народа, хоть кого другого? Или дешёвкой? Шнырём на побегушках, который наступит на горло своим братьям, лишь бы большой дядя не лишил его сладкой косточки.

Я посмотрел ему в глаза, и он отвернулся.

– Только косточку эту обглодают до тебя, если ты будешь вести себя как чмо. Подумай, брат. И я пока ещё не закрыл своё сердце для тебя. И у тебя всё ещё есть шанс снова стать Князем, а не Грязью, в которую ты стремительно пытаешься превратиться.

– Ты не понимаешь? – обиженно и горячо воскликнул он. – Сашко! Сашко очень серьёзный человек. Что он сказал, нужно выполнять немедленно, если не хочешь получить охрененные проблемы. Поэтому нужно уметь свою гордость засунуть в жопу и делать то, что тебе говорят. Я делаю, и тебе тоже придётся. Так что прыгай в тачку и не заставляй меня использовать силу. То, что ты мне врезал, так и быть, останется между нами, но я свою задачу…

– У меня важные дела, Жан, – перебил его я. – Скажи об этом Сашко. И ещё скажи, я сам ему позвоню. И вот ещё. Бегунком ишачить я не буду. Забудь. Можешь сказать ему, а можешь не говорить.

– Он же тебя грохнет, Крас.

– Не грохнет, – подмигнул я. – Ведь у меня есть реальный дружбан. Кент. Крутой перец, на которого я могу в трудную минуту положиться. Да? И он не позволит меня грохнуть. Потому что у него охренный железный стержень внутри. Не стержень, а кол! Столб! И он не позволит никому нагнуть себя, как шлюху и грохнуть своего братана.

Я хлопнул его по плечу и сел в свою машину.

Жан не попытался меня остановить и не натравил на меня своих псов. Он просто стоял и смотрел, как я уезжаю. Ну и думал там о чём‑то своём. Как жить в этом мире и сохранить уважение людей. Ну, а что. Неплохая мысль.

Честно говоря, я не верил, что мои слова пробьют брешь в стальном панцире, в который он забрался, но я всегда даю людям шанс. Попытка не пытка, верно, товарищ Берия?