Великий диктатор. Книга третья (СИ) - "Alex Berest"

— Тогда чего имена спрашиваешь?

— Здрасти, приплыли. Если мне младшего на завод устраивать тогда и со старшим общаться придётся. Вот и собираю информацию. А по поводу плантаций кофе и чая — лучше заключить с ним договор на поставки. Ведь когда большая война начнётся, то подвоз кофейных зёрен и чая станет возможен только через Дальний восток. Да и запасы можно собрать заранее.

— А разве чай и кофе можно долго хранить? — удивился дед Кауко.

— Насколько я знаю. Вернее читал. Необжаренный кофе можно до пяти лет хранить в стеклянных ёмкостях, если из них выкачать воздух. И с чаем так же можно, вроде. Но самое главное, кофе можно добавить в сгущённое молоко и законсервировать.

— Хм. Никогда про такой продукт не слышал. Опять где-то читал или придумал сам?

— Придумал, — ляпнул я. — В Париже в кофе добавил ложку сгущенки, размешал и получилось кофе с молоком. Вот и подумал, что если сделать крепкий кофе, вылить в свежесваренную сгущёнку и законсервировать? Вот захотелось тебе кофе — открыл банку, налил в стакан пару ложек и залил кипятком — вот тебе и кофе. И какао можно добавлять. Думаю, спрос будет огромный. Да и на лицензиях подзаработать можно.

— Ну ты и наговорил, Матти. Домой придёшь, всё это запиши. Мы сами с подобными экспериментами не справимся, придётся через Стокманнов всё проверять. Но идея хорошая. Значит, стоит этого Фоккера убедить не продавать плантации, а ими войти в пай. Ха, если окажется возможно производить это твоё молоко с кофе, то тогда и с ними можно совместное предприятие организовать. Вот не зря я к тебе приехал. А с младшим Фоккером что делать?

— А предложи ему со мной и Миккой в инженерную школу при Гельсингфорском университете поступать. А заодно, устроим его учеником мастера в авиационную мастерскую.

— Правильно. Так и сделаем. Только уже не мастерская, а завод. Я договорился со старшим Рунебергом о слиянии его Петербургского механического завода и нашего авиационного. Он с апреля начнёт строительство цехов.

— Где? В Петербурге?

— Нет, здесь, в Улеаборге. В Петербурге у него дела идут не очень. Вот он часть станков и перевезёт сюда. Оборудование у него неплохое, а может ещё и кое-кого из инженеров с мастерами перетянет к нам. Так. Всё. Я пошёл. Не забудь расписать про кофе с молоком.

— Стой, деда. А как ты съездил на совещание? Убедил железную дорогу строить?

— Там и убеждать никого не пришлось. Как только я заикнулся в разговоре с Мехелином об этом, он сразу меня поддержал. Ведь на Шпицбергене добычу угля уже начали. И почти всё добытое скупает Норвегия. А нам ведь тоже уголь нужен. Поэтому сейчас ищем подрядчика, который возьмётся за строительство железной дороги.

— И как заключённые уголь добывают? — спросил я, вспомнив ещё один аспект.

— А никак. Решили их придержать для строительства дороги. Мы на первое время наняли шахтеров на юге империи. Ой! Вот моя голова старая! Чуть не забыл! Хорошо, что упомянул Мехелина. Вот, это тебе, Матти, — дед Кауко протянул мне какой-то конверт. — Это приглашение на участие в праздновании столетия присоединения княжества к империи. После Пасхи на две недели съездишь в Петербург, в «Дом Финляндии». Будешь лицом княжества вместе со своим приятелем Викстрёмом, — озадачил меня дед и тут же сбежал.

Глава 11

Глава 11

В феврале вернулись наши с выставки в Париже. Вернулись не с пустыми руками, а с золотыми медалями, большими заказами и полудюжиной подписанных контрактов. А ещё, на церемонии закрытия выставки президент Франции Арман Фальер наградил Тома Рунеберга орденом Почётного легиона третьей степени.

— Хотели и тебя наградить, — поведал мне наш пилот. — Но тебя же не было, так что получил орден только я.

— Значит, не время. Получу в следующий раз. У меня и так наград хватает, — ответил я показательно безразлично, хотя в душе мне было очень даже обидно.

Кроме наград Рунеберг и Расмуссен привезли с собой двух нанятых инженеров. Русского немца и поляка.

Русского звали Пётр Климентьевич Энгельмейер, и был он мне хорошо знаком по статьям в технической энциклопедии «Гранат». Оказалось, что Пётр Климентьевич приехал с сыном в Париж на автомобильную выставку с целью приобрести автомобиль. Где с первого взгляда и влюбился в нашу «Sisu-F». Правда, средств на приобретение этого мобиля у него не было. Что и помогло Расмуссену завербовать его к нам, предложив Энгельмейеру наш автомобиль совершенно бесплатно, в качестве служебного.

К моему удивлению, поляка я тоже знал, но уже как художника. В том особняке, в котором мы проживали в Париже, висела картина «Шествие смерти по пути жизни» за авторством Чеслава Танского. И когда Том Рунеберг представил мне этого инженера и назвал знакомую фамилию, я сразу же и поинтересовался, тот ли это Танский или просто однофамилиц.

Оказалось, что тот. А ещё, этот поляк оказался конструктором геликоптеров, чем и заинтересовал Рунеберга. И тот пригласил его поработать инженером на наш авиационный завод.

У обоих новых наших инженеров были довольно крупные семьи. Но Энгельмейер пока не собирался перевозить своих родных из Москвы в нашу глушь. А Танского вполне устроила служебная четырёхкомнатная квартира в недавно сданном доме для руководящего состава. Тем более, оказалось, что поляки переехали не всей семьёй. В Париже остался старший сын инженера поступивший в прошлом году на подготовительный курс в «Высшую школу электричества».

Представил я Тому Рунебергу и Антона Фоккера, на первом же организационно-техническом сборе всех инженеров будущего авиационного завода. Старший Рунеберг уже потихоньку начал перевозить станочный парк из Петербурга, а заодно привёз и ещё одного инженера, который до этого работал на его механическом заводе главным технологом и который согласился на переезд в Финляндию.

Пока что наша бывшая авиационная мастерская начала сборку четырёх заказанных аэропланов. Два заказал императорский учебный воздухоплавательный парк, один заказ был от французского авиатора Луи Блерио, и последний собирали по заказу английской газеты «Морнинг-пост». Кроме этого Том Рунеберг захотел подключить Антона Фоккера к работам над созданием двухместного учебного самолёта. Но в ответ юный голландец посетовал на то, что я его загрузил разработкой системы для спасения пилота самолёта на большой высоте.

— Зачем? Матти, что это такое? — удивился наш авиатор.

— Том, ну вот представь себе, у тебя на высоте в версту загорелся двигатель. Что ты будешь делать?

После моего вопроса Рунеберг побледнел. Точно такая же реакция была и у его отца, которого Том явно успел покатать на гидроплане. Остальные смотрели на нас с недоумением.

— Ну, ты! — наконец ожил пилот. — Там же одно дерево и перкаль. Если он бы просто заглох, то я попробовал бы спланировать. А при пожаре шансов спастись нет.

И Тома аж передёрнуло. Видимо, он живо представил себе как горит в самолёте живьем или как падает с такой высоты. У него всегда было очень хорошее воображение.

— Вот затем я и поручил нашему новому члену команды разработку такой системы, чтобы пилот мог спастись при аварии самолёта на большой высоте.

Все собравшиеся тут же засыпали Антона вопросами что ему удалось сделать. К моему удивлению, голландец взял за основу парашюты Андре-Жака Гарнерена, Жозефа Лаланда. И сам додумался до того, чтобы уложить парашют в ранец.

— Я только не придумал, как его вытягивать из ранца. Гарнерен при прыжках крепил парашют к воздушному шару. В нашем случае можно крепить вытяжной шнур к самолёту, это не очень хороший вариант. Неуправляемый самолёт может запутать вытяжку, — пустился в объяснения раскрасневшийся от всеобщего внимания Фоккер.

— Ранцевый парашют это то, что нужно, — согласился я с голландцем. — Тем более, что для вытяжки купола из ранца можно использовать небольшой, вытяжной парашютик. Но надо будет провести ряд испытаний. Ведь нужно подобрать и прочный материал для парашютов.