Арбитр Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович

Катенька, отхлебнув чаю, задумчиво сказала:

— А ещё, говорят, государь велел перевести на русский какие-то французские книги. Не знаю какие, но шепчутся, что про Америку.

Я чуть не поперхнулся. «Неужели… »

— Интересно, — пробормотал я, делая вид, что просто размышляю вслух. — Может, про революцию там или колонии…

— Не знаю. Но, кажется, это не понравилось графу Нессельроде.

— «Ну конечно не понравилось!» — мысленно усмехнулся я. Карл Нессельроде, министр иностранных дел, был ярым сторонником Священного союза и противником любых «опасных идей». Если Александр действительно заинтересовался трудами французских просветителей или, скажем, отчетами о североамериканской республике — это могло означать сдвиг в его взглядах.

Но радоваться было рано.

Через пару дней мне довелось лично убедиться, что перемены в настроениях императора — не выдумки. На одном из вечеров у князя Голицына, где собирались люди самых разных взглядов, я невольно стал свидетелем разговора между двумя сановниками.

— Вы слышали? Государь распорядился пересмотреть условия аренды казённых земель. — Шёпотом сообщил один из них.

— Опять? — вздохнул другой. — Да что с ним происходит? То военные поселения заморозил, то теперь это…

— Говорят, ему донесли, что нынешние порядки разоряют крестьян и они голодают.

Я притворился, что рассматриваю картину на стене, но уши навострил.

— Кто бы мог донести? Аракчеев?

— Нет, тот как раз против. Он сам у себя в имении крестьян голодом морит, выдавая им определённое количество продуктов, и не более того. Слышал, будто бы кто-то подкинул ему расчёты через третьи руки…

«Бинго».

Я медленно отошёл, стараясь не привлекать внимания. Получалось, что мои установки работали. Но теперь главное — не переборщить. Если Александр начнёт слишком резко менять курс, его же окружение может взбунтоваться.

На следующее утро я получил неожиданное приглашение — меня просили явиться в Адмиралтейство для консультации по «техническим вопросам».

— Каким именно? — с виду равнодушно поинтересовался спросил я у курьера.

— Не могу знать, сударь. Но приглашение исходит от вице-адмирала Моллера.

— «От Моллера?» — подумал я, мысленно прищурившись, но в ответ лишь рассеянно кивнул.

Какая интересная фигура на горизонте! Моллер только недавно вернулся из Кадикса, перегнав туда пять линейных кораблей и три фрегата, которые были проданы Испании.

Делать нечего — пришлось ехать.

В кабинете адмирала, помимо него, сидел ещё один человек — высокий, сухопарый, с пронзительным взглядом. Я сразу узнал его: хорошо мне знакомый Михаил Сперанский.

— А, вот и наш знаток новейших технологий! — приветливо сказал Моллер. — Господин Сперанский заинтересовался вашими предложениями по оптимизации канцелярской работы.

Я едва сдержал удивление. Сперанский, некогда блистательный реформатор, сосланный в Нижний Новгород, а теперь снова приближённый к государю? Значит, Александр и правда меняет курс.

— Чем могу быть полезен? — вежливо поинтересовался я.

Сперанский улыбнулся:

— Мне рассказали, что вы предлагали некий аппарат для быстрой переписки документов. Не могли бы вы подробнее…

Я кивнул и начал объяснять принцип работы гектографа (простейшего копировального устройства), о котором заикнулся в Обществе, мысленно отмечая: «Прогресс пошёл. Но теперь главное — не попасть под колёса».

Ведь если за мной уже начали присматривать такие люди, то рано или поздно кто-то задастся вопросом: «А откуда он всё это знает?»

И тогда мне придётся либо врать ещё изощрённее… либо бежать.

Оба собеседника внимательно слушали мой рассказ о гектографе, временами задавая уточняющие вопросы. Их интерес был не праздным — видно было, что они уже продумывал, как эту технологию можно внедрить в канцеляриях.

— Вы говорите, краска должна быть особого состава? — переспросил Мллер, записывая что-то в блокнот.

— Да, но её можно изготовить и довольно просто. Главное — соблюсти правильные пропорции.

— А срок службы у таких копий?

— Зависит от качества материалов, но даже простые продержатся несколько месяцев.

Сперанский обменялся взглядом с Моллером, и в его глазах мелькнуло что-то вроде одобрения.

— Господин Сперанский сейчас работает над реформой государственного управления, — пояснил адмирал. — И, если ваше изобретение действительно ускорит документооборот, это будет весьма кстати.

Я кивнул, стараясь не показать, как меня насторожило это «кстати». Сперанский снова в деле? Значит, Александр действительно задумал что-то серьёзное.

— Конечно, я готов предоставить вам все свои рабочие наброски. Они вполне проработаны. — Сказал я.

Разговор затянулся. Моллер оказался удивительно подкован в технических вопросах, и я то и дело ловил себя на мысли, что мне приходится сдерживаться, чтобы не выдать знаний, которые в этом времени ещё не должны существовать.

Когда мы наконец закончили, Сперанский вдруг спросил неожиданное:

— Скажите, Александр Сергеевич, а откуда у вас такой широкий кругозор? Вы ведь не инженер по образованию?

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.

— Мои интересы всегда были… разносторонними, — осторожно ответил я. — Да и в Европе сейчас много новых идей. Мы недавно вместе с женой посетили Пруссию, где я увидел много полезного, что не помешало бы и нам внедрять.

— Да, Европа… — Сперанский задумался. — Кстати, а что вы думаете о проектах Фурье?

Я едва не подался назад. Фурье? Социалист-утопист? Откуда Сперанский вообще знает о нём? В тысяча восемьсот девятнадцатом году его труды ещё не были широко известны…

— Я… поверхностно знаком с его концепциями, — медленно сказал я. — Но считаю их преждевременными для России.

Сперанский внимательно посмотрел на меня, затем кивнул:

— Интересная позиция.

Больше он не стал развивать тему, но я понял: он проверял меня.

Возвращаясь домой, я обдумывал эту встречу. Всё складывалось в тревожную картину:

Александр I явно начал менять политику — от охлаждения к Англии до заморозки военных поселений.

Сперанский снова в фаворе — а значит, возможны новые реформы.

За мной начали присматривать — и явно не только из-за технических изобретений.

Значит, моё влияние каким-то образом заметили, но и я попал в поле зрения серьёзных игроков, определяющих внутреннюю политику страны.

Дома меня ждал новый сюрприз. Катенька встретила меня взволнованная:

— Ты представляешь, сегодня ко мне заезжала княгиня Голицына! Говорила, что императрица-мать хочет пригласить нас на чай!

— Мария Фёдоровна? — я остолбенел. — С чего бы это?

— Не знаю, но она упомянула, что её очень заинтересовали мои вышивки…

Я чуть не застонал. Вышивки? Да Катеньку последний раз за пяльцы сажали лет десять назад! Это был явный предлог.

— Когда? — спросил я, стараясь сохранить спокойствие.

— Послезавтра.

Отлично. Значит, у меня есть день, чтобы понять, что за игра началась.

На следующий день я отправился в только что открывшуюся публичную библиотеку — под предлогом поиска технической литературы. На самом деле мне нужно было проверить одну догадку.

Я попросил каталог новых поступлений и… нашёл.

«Путешествие по Северо-Американским Штатам», перевод с французского, тысяча восемьсот девятнадцатый год.

Так. Значит, Александр и правда интересуется Америкой.

Рядом лежала ещё одна книга: «Опыт о законоположении» Бентама — труд, критикующий традиционные монархии.

Я тихо присвистнул. Кто-то явно подкидывает императору «опасное чтение». И, судя по всему, не только я.

Но кто?

Я огляделся. В дальнем углу зала сидел человек в тёмном сюртуке, тоже листающий книгу. Наши взгляды встретились на секунду — и он тут же опустил глаза.