Арбитр Пушкин (СИ) - Богдашов Сергей Александрович

За мной следят. Я медленно вышел, чувствуя, как петля вокруг меня сжимается.

Вечером я получил ещё одно «приглашение» — на этот раз от Аракчеева.

«Александр Сергеевич! Жду вас завтра в одиннадцать утра в Канцелярии. По вопросу новых ружейных образцов».

Я сжёг записку в камине.

Теперь было ясно: игра пошла по-крупному.

И если я не найду способа остаться в тени — следующая «встреча» может быть уже не такой вежливой.

Середина сентября в Крыму — это нечто потрясающее. Солнце уже не жарит, как летом, а вода в море — тёплая.

Одним словом — бархатный сезон.

Кстати, по одной из версий, словосочетание «бархатный сезон» в моём мире появилось в конце XIX века именно в Крыму. Правда, тогда оно означало не сентябрь, а конец апреля — начало мая. Время, когда Царский двор переезжал из Петербурга на юг и менял зимние меха на бархатные одежды.

В этот раз в Крым прибыла не вся Императорская семья, а только Мария Фёдоровна с Николаем Павловичем.

Но даже без полного двора свита оказалась внушительной. Так что нам с Катей пришлось не только потесниться в своём новом особняке, но и отдать гостевой дом, который мы планировали использовать летом для отдыха наших родителей и младших братьев.

А куда было деваться, если на царских землях стояло всего несколько домиков для будущих строителей, а проекты новых особняков ещё только готовились⁈

Мой Адмирал…

Именно так и с большой буквы я теперь называю своего управляющего. Пусть звучит фамильярно, но Дмитрию Николаевичу это нравится. При таком обращении он даже плечи расправляет и приосанивается — видимо, вспоминает свою службу на флоте.

Так вот, мой Адмирал, узнав о предстоящем нашествии из столицы, чуть белугой не взвыл:

— Где мы столько мебели на всех найдём⁈ — хватался он за голову. — Не на тюфяках же спать семье Императора и всем, кто с ними прибудет!

Пришлось в дело вступить Кате и срочным образом в своём пространственном контейнере привезти на гидроплане из Велье партию мебели и посуды. Даже отправку Новгородскому помещику пяти готовых комплектов спальных гарнитуров перенесли на время. Хорошо, что покупатель оказался понятливый и сменил гнев на милость, когда узнал, кому предназначается изготовленная изначально для него мебель. Ну и небольшая скидка на покупку свою роль сыграла.

Да-да, у Екатерины теперь есть свой контейнер.

Как оказалось, если в него поставить несколько шкафов, то весь гардероб можно всегда иметь под рукой. Насколько я понимаю, для женщин это не просто удобно, а жизненно необходимо.

Жалко, что эссенция Пространства — редкость. Иначе я бы развернулся: какая состоятельная дама не мечтает о личной гардеробной размером с железнодорожный вагон?

Правда, есть одно неудобство: владелец Перла не может войти в контейнер.

Например, в мой может любой въехать хоть на лошади, но стоит мне подойти ближе, чем на полметра — вход мгновенно отодвигается вместе с самим контейнером.

Так что приходится стоять снаружи, пока кто-то наполняет или опустошает его.

Но в целом — вещь незаменимая.

Катя даже успела поработать курьером, когда летала к родителям. Как она потом рассказывала, тесть обалдел, увидев, что дочь привезла с собой из Велье скеги и юбки на несколько десятков СВП.

Утро выдалось ясным, как по заказу. Солнце не жгло, а ласкало. Море лежало спокойно, отражая небо, как огромное зеркало.

В бухте у пирса с одной стороны покачивались дормезы и «Катраны», а с другой — несколько кораблей Черноморского флота.

Да и не могло быть иначе.

День был знаменательным — обновление церкви Святого Николая и официальное введение в эксплуатацию маяка.

Кстати, я изначально был против того, чтобы маяку присваивали мою фамилию.

Пытался спорить с адмиралом Грейгом и даже в шутку грозил всякими каверзами.

Но он хлопнул по столу и рявкнул:

— Хватит ребячиться, князь! Ты для флота серьёзное дело делаешь. Не назвать маяк твоим именем — это откровенная неблагодарность. Впрочем, можешь сколько угодно возмущаться — я уже дал распоряжение: на всех картах и лоциях — «Маяк Пушкина».

Пришлось смириться.

Стоит признать, Алексей Самуилович тоже приложил немало усилий, как для храма, так и для маяка.

Во-первых, он добился, чтобы настоятелем церкви стал протоиерей Гавриил — бывший корабельный священник. Причт тоже подобрался из флотских священнослужителей рангом пониже.

Во-вторых, и это, пожалуй, самое главное — Грейг умудрился выбить в епархии официальное разрешение на присутствие в храме кроликов, как «вспомогательных тварей для божьего дела».

— То есть Церковь признала кроликов маячными помощниками? — спросил я, с трудом сдерживая смех.

— Признала, — кивнул он, гордо поправляя ворот. — Скакать у алтаря и по всему храму мышковать, как котам, им, конечно, не позволено. Но находиться в барабане над куполом при тумане и в темное время суток — разрешили.

— Как только епархия на это согласилась?

— А я пригрозился дойти до Святейшего правительствующего Синода и ходатайствовать о канонизации твоих кроликов, — усмехнулся Грейг. — Притихли. Так что спокойно можешь размещать ушастых над куполом.

Шествие, направляющееся к храму, возглавляла Мария Фёдоровна, идущая под руку с Николаем Павловичем. За ними следовали Грейг с местным губернатором и Бетанкуром, прибывшим с инспекцией строительства дороги до Симферополя. Вслед за начальством шли офицеры флота и фрейлины Императрицы.

Ну и замыкали процессию я с Катей, Иван Пущин и мой Адмирал.

— Как красиво, — пожалуй, в сотый раз за последние два дня вздохнула Катерина, глядя на церковь. — Если б можно было ещё раз венчаться, то я непременно выбрала бы этот храм для совершения таинства.

— Сам завидую тем, кто здесь решит венчаться, — поддакнул я жене. — Нам остаётся только наших детей в этом храме крестить.

— А если я в Велье рожу или Москве? — лукаво посмотрела на меня Катя. — Как с малюткой добираться будем? На самолёте?

— Надо будет — я тебя с детьми и на руках куда угодно отнесу, — негромко ответил я и заметил, как улыбаются и одобрительно кивают мой Адмирал с Пущиным.

Если честно, то я и сам до сих пор не понимаю, как по скромному проекту, предоставленному местной епархией, мы смогли построить красивый храм.

Казалось бы, что может быть такого обворожительного в обычном четверике с приделом да звонницей и единственным куполом.

Ан нет, даже незатейливую церковь, коих сотни по России, можно построить так, что увидев её однажды, ещё долго будешь вспоминать.

Всё дело в том, что храм Святого Николая был построен нами из стекла.

Сам четверик, придел и звонницу мы сделали молочного цвета — матового и мягкого, словно дым, застывший в воздухе. Такой же цвет имеет и световой барабан, плавно переходящий в купол из жёлтого стекла, переливающегося на солнце, словно он сделан из чистого золота.

Над куполом — небольшой второй барабан, где в затемнённой клети обустроили место для дежурного кролика с Перлом Света. А над ним — «яблоко» из прозрачного стекла, внутри которого, собственно говоря, и рождаются каждые пятнадцать секунд две длинных ярких вспышки жёлтого цвета, в темноте видимые с расстояния в десять миль.

Как и полагается в церкви — над яблоком установлен крест. У нас он восьмиконечный и условно чугунный.

С крестом, как и с четырьмя колоколами, произошла целая история.

Когда пришло время задуматься о немаловажных элементах храма, я в Москве обратился на колокололитейный завод Финляндского, что находится за Сухаревой башней. Там мне пообещали отлить что угодно, но в течение двух лет, поскольку заказов у завода много, а изготовление даже небольшого колокола процесс долгий и кропотливый.

В расстроенных чувствах я побрёл на выход через двор завода и заметил кучу металлолома. Как объяснил сопровождающий меня местный клерк, после пожара в Москве на завод привезли огромное количество повреждённых колоколов и купольных крестов, которые постепенно идут в переплавку. И вот в этой груде металла, ожидающей своего перерождения, я и обнаружил треснутые от падения колокола и покрытый копотью чугунный крест.