— Через тридцать лет вы бы узнали, что он жив, и лишь тогда вышел из джунглей. Об этом написали бы в местных газетах.
— Ниразу бы тебе не поверил, хотя я и сейчас не очень-то тебе верю, но в любом случаи, та информация, которой ты обладаешь, выходит за многие рамки… Так или иначе, тебя все равно не задержат здесь. Диверсант ты или герой, будут решать структуры чуть выше, потому что с такими знаниями тебе в любом случаи предстоит столкнуться с куда большими «погонами», чем лейтенанты и капитаны городских отрядов. Впрочем, будь ты пойманным диверсантом, ты бы предпочел тихо остаться в никому не нужной городской гауптвахте и не отсвечивать, чем попасть на обработку к столичным контрразведчикам и прочим куда более высокопоставленным лицам.
— Я не знаю, поверят ли они мне, но я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы привести Японию к победе и избежать тех проблем и того унижения, которое в моей реальности американцы сделали с нашей страной.
— Не знаю почему, но я тебе верю. Вечером приедет отряд из Токио, вы отправитесь в столицу. К тому же, они отправят телеграммы всем тем, кто по той или иной причине должен будет или захочет встретиться с вами.
Сумита был прав — уже через три часа с западной стороны в Тёси прибыл крупный отряд Кэмпэйтай на нескольких машинах, типичные транспортные Тип 94 от Isuzu с соответствующими опознавательными знаками. Капитан Йошизава официально передал заключенных в зеленом камуфляже под попечение токийского отряда, который не стал задерживаться в городе и довольно быстро отправился обратно. Тем более, необычными пленниками уже заинтересовались совершенно разные структуры, в том числе один довольно влиятельный генерал, который захотел не только отследить путь этих бойцов, но и попробовать лично встретиться с ними. Они еще даже не покинули Тёси, но из-за необходимых рапортов в Токио про них уже знала половина генштаба и многочисленные люди, замешанные в цепочке передачи информации «снизу вверх».
Ехать было чуть более 100 километров, а возможно и меньше — отряд мог остановиться в пригородах Токио либо вообще в прилегающих к нему поселениях, если того потребует ситуация. Командир прибывшего отряда вообще не говорил ничего, кроме приказов своим подчиненным, потому узнать у него точное место назначения арестанты из будущего не могли, хотя они не осуждали офицера — тот и не должен был раскидываться такой информацией.
Конвой тронулся на выезд из города. Чем ближе было к границе населенного пункта, тем более безжизненно выглядела местность, особенно в промзоне, в которой даже не было людей, а все здания являли из себя руины бывших цехов и складов, от которых теперь оставался разве что фундамент, и то не всегда. Были и брошенные сгоревшие грузовики, ржавые зенитки с обломанными стволами, некоторые специальные военные машины, участвовавшие в разборе завалов. За пределами города было тоже не лучше — бескрайние поля были выжжены, и хотя, по словам правительства, угрозы голода не было, «затянуть пояса» придется в любом случаи — возможен даже ввод строгих ограничений по выдаче провианта.
Дороги, конечно, здесь тоже были не лучшими, хотя их состояние варьировалось от относительно приемлемого в глухих местах, которыми возле столичного региона называлось то, что на Хоккайдо назвали бы чуть ли не самым прогрессивным поселением, до совсем уж плохого в тех городах и районах, которые чаще остальных подвергались массовым бомбардировкам. Хотя это не мешало скорости передвижения конвоя, ехать по ухабам и ямам было куда менее приятно, чем по обычному старому асфальту.
Так или иначе, через несколько часов такой езды конвой внезапно остановился. Место не было похоже на какую-то тюрьму или связанное с этим учреждение — то было типичная японская деревушка, повсюду стояли деревянные жилища, традиционные для страны. По какой-то причине, это место не было стерто в пыль американской авиацией, но вряд-ли для врага представляла интерес деревня с домами, стены в которых были почти буквально сделаны из толстой бумаги — ни о каком важном производстве и хранении боеприпасов здесь не могло быть и речи, а максимум, что местные могли дать своей стране для продолжения войны, это молиться в синтоистском святилище за благополучие тэнно.
Кузов грузовика резко открылся и туда заглянул тот самый неразговорчивый офицер, командир отряда, в чье распоряжение арестанты перешли от Йошизавы, и снова сказал приказом:
— Вылезайте. Переходите в распоряжение генерала Канеширо, в Токио не повезем, пришла новая директива.
Солдаты подчинились и поочередно вылезли из грузовика, невольно построившись в шеренгу.
— Напрааа-во.. В здание бегом марш — офицер продолжал командовать, а солдаты исполнять.
Почти сразу они очутились во дворе одного из вышеупомянутых традиционных домов. Здесь тоже все было, как в фильме про самураев — деревья, сад камней, какая-то синтоистская символика, небольшой ручей. У самого домика на стуле у крыльца сидел какой-то мужичок в черном вафуку, такой же традиционно японской одежде, как и все, что была в этом месте. Рассмотреть его лицо и как-то определить хотя бы примерный возраст не представлялось возможным, потому что он читал какую-то газету и его головы совсем не было видно. Но раз попаданцы в форме были переведены под командование некого генерала Канеширо и посланы сюда, скорее всего, это и был он, и он точно уж должен быть в курсе дела.
— Эй, солдатики! Давайте сюда! — не опуская газеты прокричал этот мужичок.
Солдаты повиновались и коллективно прибежали на крыльцо дома по тропинке, разделявшей этот дворик на две части и небольшой мостик через ручей. Сержант второго класса Каваками решил проявить некую инициативу и первый заговорил с ним.
— Здравствуйте. Это вы генерал Канеширо? Нам сказали, что мы переходим под его командование.
Мужичок в вафуку плавно опустил газету и положил ее себе на колени. Он бегло осмотрел солдат. Они тоже получили возможность рассмотреть его вблизи — генералу было лет семьдесят, он носил старые очки с круглой оправой и имел седые усы. Голова его по большей части уже облысела. Он походил на генерала Томоюки Ямаситу, командира 14-ой армии, успешно удерживающей оборону на Филиппинах вопреки жесткому натиску американцев, только куда более старого — такое чувство, что он был живым артефактом эпохи Мэйдзи.
— Хех, ну здравствуйте, молодежь. Да, я, генерал Хаято Канеширо. Это благодаря мне вы сейчас находитесь здесь, а не в тюрьме в Токио, и для этого есть веские причины. Впрочем, сначала я бы хотел, чтобы вы отнеслись ко мне просто как к старшему человеку, а не как к генералу и непосредственному начальнику — мы сейчас не на службе и не на войне. Мне есть что вам сказать и что спросить, и это даже не допрос. В первую очередь, пойдемте за мной…
Усатый старик отложил газету на столик рядом и встал, направившись в свое жилище. Солдаты проследовали за ним. Он привел их в одну из комнат, довольно пустую и минималистичную, как обычно и бывает в таких домах. Комната представляла из себя, по сути, пустое место, лишь в углу находился еще один стул и столик, как и перед входом. Через всю комнату по стене проходила полка, из-за длинны которой она скорее напоминала заготовку под кровать. Генерал Канеширо указал на дальнюю часть полки. Там лежало несколько книг — пара достаточно больших и одна очень маленькая, с черной обложкой, похожая не то на какую-то брошюру, не то на инструкцию к чему-то вроде телефона. Именно ее он и взял.
— Знаешь, что это? - генерал протянул эту вещь Каваками
