Сети Госпожи ужаса (СИ) - Чайка Дмитрий

— Вы, господин, — нарушил мои раздумья Филон, — к статуе бога Поседао давно приглядывались? К лицу, которое египтянин Анхер изваял.

— А что не так у нее с лицом? — напрягся я. Статую я видел, но она еще стоит в лесах, а потому я не смог оценить всей широты замысла.

— Так это же ваше лицо, царственный, — ответил Филон. — Горожане начали молиться той статуе, детей к ней приводят и жертвы несут. Вы бы не ходили по улицам, господин. Неприлично это для вас теперь.

1 Речным быком в Египте называли гиппопотама.

2 Дамате — архаичная форма имени богини Деметры.

Глава 2

Вход в родной город для Агамемнона стал полной неожиданностью. Его встречали радостными улыбками, и сотни рабынь, которые составляли во дворце подавляющее большинство, махали руками и оглашали воздух восторженными криками. Царь до того растерялся, что забыл, как еще совсем недавно собирался свернуть шею жене-изменщице, которая прямо сейчас встречает его, словно не виновата ни в чем. Агамемнон оставил при себе полусотню Талфибия, который обыскал дворец и никого опасного не обнаружил. Здешняя стража пожала плечами и уверила его в своей полнейшей преданности. Простым воинам было плевать, кто из царей сейчас занимает трон. Лишь бы вовремя давали зерно, вино и масло. И дрова, конечно же. Многие ведь жили во дворце вместе с семьями.

— Гекветы оставшиеся где? — процедил Агамемнон.

— Нет их, — негромко ответил Талфибий. «Спутники царя», вельможи и элита воинская, виновная в измене, из дворца благоразумно сбежала.

— Ладно, — махнул рукой Агамемнон. — Найдем их и покараем. Займись этим завтра же.

— Ступени пурпурными тканями выстелили, царь, — ткнул рукой Талфибий. — Честь небывалая. Словно бога тебя встречают.

— А я есть сейчас бог, — зло оскалился Агамемнон. — Я могу жизнь дать, а могу и отнять. И кое-кто здесь это понимает.

Мегарон, выложенный цветным камнем и расписанный с необыкновенным изяществом царями прошлого, не изменился ничуть. Как бы ни был безумен Эгисф, покусившийся на верховную власть, а тронуть здесь что-либо он не посмел. И трон на месте, и жертвенник справа от него, и стол, за которым цари пируют со своей знатью. Агамемнон поневоле улыбнулся. Родные стены вернули ему благодушное настроение, а выстроившиеся в рядок разодетые дочери пробудили какое-то чувство, отдаленно похожее на нежность.

— Хрисотемида, Лаодика, Электра! — залюбовался царь. — Девочки мои. Выросли-то как. Замуж пора выдавать. Я вам подарки богатые привез.

— Отец! — Электра, его любимица, выбежала вперед и обняла его крепко. — Я так ждала тебя!

— Прикажешь ужин подавать, господин мой? — с каменным лицом спросила Клитемнестра, одетая без обычной пышности. Напротив, вид ее скорее быдл траурным, неподобающим той, кто встречает царя-воина из долгого похода.

— Подай, — кивнул Агамемнон. — На сытый живот и поговорить можно.

— Я распоряжусь, — ответила царица и неспешно выплыла из мегарона.

— Орест где? — негромко спросил царь, и дочери смущенно потупились. Все, кроме Электры, которая никогда за словом в карман не лезла, а правду говорила даже тогда, когда ее и говорить-то не стоило.

— Сбежал наш брат, — ответила царевна. — Как только Эгисф на трон сел, так сразу и сбежал.

— А где Эгисф? — продолжил свою мысль царь.

— Да как только гонец из Навплиона примчал, — задорно улыбнулась девушка, — так он золота в мешок напихал, взял колесницы и с десятком людей ускакал куда-то. У него воинов много, но он их по дальним углам расселил. Не одна неделя пройдет, пока соберет всех.

— Понятно! — протянул царь и проследовал в соседние покои, куда его пригласил виночерпий, сопровождавший поклонами каждое свое слово.

Ужин накроют неподалеку, в малом зале. В мегароне, где нет потолка, зимой уж слишком холодно. Небольшой уютный симпосион, лишенный какой-либо помпезности, встретил царя приятным теплом и ароматами смол, которые бросили в жаровни. Ладан! Кипрский ладан. Редкая штука с тех самых пор, как банды «живущих на кораблях» взяли Энгоми. Агамемнон снял пояс с кинжалом и устроился на ложе, к которому рабыни понесли блюда со свининой, с жареными дроздами и свежим хлебом.

Крошечные тушки, безжалостно сплющенные поваром в тонкую лепешку и обжаренные на сковороде, лежали горой, источая умопомрачительный запах. Агамемнон втянул его в себя и жадно схватил птичку, съев ее в два укуса.

— Дрозды хороши! — заявил он, облизывая масляные пальцы. — Трав не пожалели.

— Зима же, — непонимающе посмотрела на него царица. — У нас всегда дрозды зимой прилетают. Вот, наловили к твоему приезду.

— Да просто я уж и забыл, когда жрал по-человечески, — признался Агамемнон, кроша крепкими желтоватыми зубами нежные птичьи косточки и сплевывая их в небольшой горшочек, который поставили перед ним для этой цели.

— Все лепешки да каша, — прошамкал он, жадно опустошая блюдо. — Вначале посытнее было, а потом куда хуже стало. Редко, когда свинью, козу или корову какую добудем.

Кратер с вином, рассчитанный на десяток человек, опустошался немыслимыми темпами, и виночерпий, повинуясь движению брови царицы, разбавлял вино едва ли пополам. Сегодня праздник, хмельным весельем никто не укорит.

— Ты насытился, господин мой? — спросила Клитемнестра, когда Агамемнон уже осоловел и громко рыгнул, показывая свое удовольствие от сегодняшнего ужина.

— Да, от пуза поел, — ответил царь, и царица повела рукой.

— Дочери мои, оставьте нас с отцом, — произнесла она, а когда девушки вышли, — дала команду слугам. — Все вон!

Служанки, прислуживавшие за столом, виночерпий и мальчишка-раб, который подбрасывал уголь в жаровни, бесшумной стайкой покинули зал, а Клитемнестра повернула к мужу лицо, искаженное ледяной яростью.

— Да как ты мог так со мной поступить? Бессердечный ты негодяй! Ты хоть знаешь, что я тут пережила?

— Чего-о? — Агамемнон даже рот раскрыл от невероятного изумления. — Мне это снится сейчас? Да я целыми неделями мечтал, как тебя со стены сброшу! Я хотел быками тебя разорвать! Кожу содрать живьем! Ты ведь, тварь, Микены без боя сдала и в постель легла с моим врагом! Эгисф отца убил! Или ты забыла?

— А что мне еще оставалось делать? — взвизгнула Клитемнестра, с каждым сказанным словом все больше переходя на истошный крик. — Я должна была в одиночку город оборонять? Ко мне твои гекветы пришли и условия выставили. Или я Микены Эгисфу сдаю и замуж за него выхожу, или конец и мне, и детям моим. Ты думаешь, как я ему улыбалась все эти месяцы? Как в постель с ним ложилась? Да я умереть хотела каждое утро! Я Ореста услала сразу же, чтобы не убили его. Эгисф над моим сыном уже нож занес, я едва успела спрятать его! Ты хоть это понимаешь?!!! Как мне еще в лоб твой медный достучаться?

— Да ладно… чего ты… — Агамемнон, непривычный к женским истерикам, даже растерялся от такого напора. Когда под тобой рыдает наложница, взятая в горящем городе, то это даже горячит мужскую кровь. Но когда рядом плачет жена, явно сломленная свалившимися на нее невзгодами, к такому царь оказался совершенно не готов.

— Вся ваша семейка волчья! — криком кричала Клитемнестра. — Только ведь и можете, что родную кровь лить. Ненавижу вас! Провались вы все в Аид(1), ненавистное Пелопово отродье! Негодяй на негодяе! Убийцы проклятые! Лжецы! Предатели! Пусть меня боги заберут, наконец. Чем я такие муки заслужила?

И она зарыдала еще горше, некрасиво кривя полное лицо и размазывая по щекам злые слезы. Агамемнон, который воином был отважным, биться с женщинами все же не умел и теперь, как и все мужи в подобной ситуации, лишь мычал нечто невразумительное, осознавая всю тяжесть нежданно-негаданно свалившейся на него вины. Царь уже и позабыл, какие казни к неверной жене хотел применить. Прямо сейчас он думал, чтобы такого подарить ей из привезенной добычи, лишь бы не слышать надрывного плача и проклятий.

— Бросил меня на съедение этим псам! — рыдала царица, закрыв лицо пухлыми ладонями. — Я Великую Мать молила, чтобы поскорее забрала меня. Не было уже сил никаких. Я на стене каждый день стояла. Вдаль смотрела, пока глазам больно не становилось. А тебя все нет и нет! Да на кой-тебе сдалась эта Троя проклятая, когда свою землю чуть не потерял!