Сети Госпожи ужаса (СИ) - Чайка Дмитрий

— Все вон! — послышался резкий голос настоящего повелителя Микен. А когда все ушли, Эгисф укоризненно покачал головой.

— Ну зачем, моя дорогая? Мы же перерезали его воинов. Для чего было так рисковать?

— Я сама должна была это сделать, — безучастно ответила царица. — Ифигения, моя любимая девочка, наконец, отмщена. Ее душа будет пребывать в покое, зная, что убийца понес справедливое наказание.

— Ну, сама так сама, — пожал плечами Эгисф, который ничуть не расстроился от нарушения его планов. — Царь Эней будет доволен. Он предупреждал, что так может случиться. Я прикажу, чтобы Агамемнона вытащили, обмыли и приготовили к погребению. Хоть он и сволочь был, но все же брат мне. Я не пожалею для него гробницы в Круге царей.

— Как хочешь, слуга приблудного дарданца, — Клитемнестра встала и пошла было на выход, но тут в купальню влетела Электра, которая с ужасом уставилась на родную мать.

— Так это правда! — прошептала четырнадцатилетняя девчонка. — Ты лгала! Ты всем лгала! И мне тоже. Ты заманила его в ловушку и убила! Да как ты могла! Оте-е-ец!

И Электра, не обращая внимания на лужи перемешанной с кровью воды, опустилась на колени перед ванной и прижала к губам холодеющую руку Агамемнона. Рыдания сотрясали ее худенькие плечи, а сквозь всхлипы дочери царица услышала отчетливое:

— Ненавижу! Ненавижу вас обоих! Проклинаю! Каждый день буду молить Эрину, чтобы она сожрала ваши черные души!

Она так и осталась сидеть у тела отца, даже когда ее мать и отчим уже ушли. Она не покинет его до самых похорон.

1 Аид — не только имя бога смерти, но и сам загробный мир. Это понятие было известно в Микенскую эпоху. Вообще, загробный мир у древних греков — место тоскливое и безрадостное, а зачатки концепции рая и ада в нашем понимании стали появляться много позже.

Глава 3

Год 2 от основания храма. Месяц второй, называемый Дивойо Омарио, богу Диво, дождь приносящему, посвященный. Февраль 1174 года до н.э. Сифнос.

Третий месяц зимы, который мы, слегка подумав, посвятили Зевсу Дождливому, в этом году случился необычайно теплым. В лицо бил соленый ветер, который насквозь пропах весной, а журавлиные клинья, потянувшиеся с юга, курлыкают радостно, возвращаясь в родные места. Море еще неспокойно, но совсем скоро отчаянные ребята вроде Кноссо уже пойдут на промысел, не в силах дождаться восхода Плеяд. До них еще ох как нескоро, целых десять недель! Я и сам вот-вот уйду к своему войску, в Милаванду, выбирая погожие деньки и прыгая от острова к острову. Я, конечно, любимый сын Морского бога, как верят местные, но даже отца не стоит искушать излишней самонадеянностью. Он не любит этого. Зима — это то время, пока еще можно поваляться в постели.

— Может, останешься ненадолго? — Креуса, живот которой уже не позволяет покидать дом, прижалась ко мне пышным задом.

— Не могу, — покачал я головой. — Меня воины ждут. Все хорошо будет.

— Я Великой Матери жертвы богатые принесла, — вздохнула Креуса, тяжело поднимаясь на постели. — Ой!

— Что такое? — вскочил я.

— О-ой! — Креусу скрутило в узел. — Мокрая вся, видно, воды отошли. Рожаю я, господин мой. Я сейчас… служанку кликну… а та повитуху позовет… Ой!

— Да лежи, не вставай! Я сам! — я вскочил, оставив собственную жену в полном недоумении.

— Не надо! — резко оборвала меня Креуса и крикнула. — Алуна! Гания!

Она права. Царю бегать для того, чтобы звать служанку — это что-то из разряда невозможного. Примерно, как президенту страны за пивом для личного водителя мотнуться. Тут и так не принято спать с женами в тягости, но Креусе, месяцами живущей без мужа, захотелось почувствовать теплый бок рядом, и я не смог ей отказать. В гаремах восточных владык заведено так, что рабы всегда находятся под рукой, даже в спальне. Вдруг царственной чете вина захочется в разгар утех, или в жару кто-то должен будет опахалом помахать. И тогда служанка сбегает за водой с вином, а крепкий раб из рожденных во дворце доставит разгоряченным телам немного приятной прохлады. А почему нет? Рабов ведь не стесняется никто. Они же не люди, а что-то вроде говорящей козы.

Только вот я, искалеченный комсомольским прошлым, таких высот в рабовладении пока не достиг, а потому посторонних в спальне не терпел. Служанки сидели за дверью, в соседней комнате, раскладывая вчерашнюю работу. Креуса ни на день не бросала ткацкий станок. Услышав крик госпожи, две тетки, привезенные еще из Трои, кинулись в комнату и закудахтали, окутав мою жену своей заботой. А я, постояв пару минут для важности, удалился. Толку от меня все равно никакого. Тут модных тенденций не придерживаются, и роды почитают таинством, мужам недоступным. Я с этим полностью согласен.

— Калхаса позови, — бросил я служанке, попавшейся на пути, и та убежала, шлепая по полу босыми пятками.

М-да, дворец мой на дворец непохож вовсе. Нужно челядь набирать, которая должна будет ограждать меня от общения с низшими. Селить ее уже некуда, да и не хочется что-то. И так жизнь одинокая стала. Даже поболтать не с кем. С Креусой говорить не о чем, кроме домашних дел, а умница Феано дичится меня, и лишь в нечастые ночи обливает короткими потоками беззвучной страсти. Она совершенно явно, до дрожи в коленях боится мою жену, но при этом испытывает к ней совершенно искреннее почтение. Не пойму я этих баб, сложно с ними.

Здесь есть толковые мальчишки из школы, Филон с сыновьями, Анхер и Калхас, но и тут дистанция сродни пропасти. Поговорить с этими людьми я не могу. Они либо внимают мне, жадно ловя каждое слово, либо скупо отвечают на вопросы. На войну хочу! Надоело все!

— Государь, звали? — Калхас поклонился и вопросительно уставился на меня.

— Раздели со мной хлеб, — сказал я, и тот робко присел за стол, отломив кусок лепешки. Положить ее в рот он забыл.

— Как твои успехи в учебе? — спросил я его.

— Читать выучился и считать, государь, — ответил тот, сверля меня взглядом.

— Пора пришла узнать, для чего ты здесь, — сказал я ему, и Калхас сделал стойку не хуже охотничьей собаки. Данный вопрос его давно мучил, а я все делал загадочный вид, изучая этого странного мужика. Он и впрямь неуживчив и склочен, но только там, где видел какую-то несправедливость. Бывают такие люди, любящие искать правду даже тогда, когда их об этом не просят. Вот он как раз из таких. Мужиком Калхас оказался на редкость порядочным и справедливым, а что характер до крайности неприятный, ну, так я ему не жена. У него, кстати, семьи нет. Жена его когда-то давно в родах умерла, а новой он так и не взял.

— Ты видел тот свод обычаев и законов, что Филон собрал? — спросил я его.

— Видел, государь, — оживился Калхас. — Я бы добавил кое-что. В наших землях, к примеру, блудных жен камнями не бьют. Это личным делом мужа считается. А вот вора, в доме пойманного, хозяин невозбранно убить может.

— Должность твоя будет называться «Око государево», — сказал я ему. — Судья, несущий мою справедливость дальним землям. Защитник обиженных, вдов и сирот. Защитник тех, кого незаконно в рабство обратили, или у кого имущество отняли. Оку государеву любой сможет жалобу принести, невзирая на то, сколько у него коров и земли.

— Хорош я буду судья, — расстроенно хмыкнул Калхас, когда осознал масштаб задачи. — Плешивый, как колено, и глаза нет. Да у любого раба волос на голове больше. Люди считают, что боги наделяют красотой сообразно тому, что у человека в душе. Смеяться будут над таким вельможей, господин.

— А это решаемо, — ответил я. — Голову ты бритвой выскоблишь и станешь на египетского жреца похож. А глаз… Вот, смотри!

Я встал, подошел к столику, на который было наброшено полотно, и откинул ткань. Бронзовый шлем с витыми бараньими рогами и маской демона, почти полностью закрывающей лицо, до верхней губы. Так ничто не помешает говорить. На месте правого глаза — отполированная стеклянная линза, придающая маске совершенно потусторонний вид. И все это, включая рога, покрыто слоем позолоты. Жутковатая штуковина получилась, откровенно говоря. Одна служанка из юных даже оконфузилась, когда меня в таком виде узрела. В общем, если требуется произвести впечатление на неграмотное податное население — это именно то, что нужно. Коллективные обмороки и потоки правдивых показаний обеспечены. Особенно когда пустим слух, что через хрустальный глаз на подсудимого смотрит сам бог.