Крым наш! (СИ) - Старый Денис

— Три мясорубки покупаю! А ещё два станка прядильных. Тыщи хватит? — объяснил свои действия Демидов.

Но при таком раскладе не так всё плохо. Ещё бы менее вызывающе со Среднего Урала совершал свои покупки. Это как, наверное, в магазине будущего прийти покупать большой телевизор и кинуть деньги в лицо менеджеру-продавцу. По факту, не сказать, что так уж сильно пострадает продавец, скорее, он даже приобретёт, если получит премию от продажи дорогого товара. Но осадочек останется.

Однако, как ни хотелось указать на не совсем правильное поведение Акинфию Демидову, это тот случай, когда стоит сдержаться, чтобы хоть что-то вышло из задумки.

Если всё-таки удастся убедить Акинфия Никитича в том, что в армии в обязательном порядке начнут покупать пушки, которые также в это время могут называться «единорогами», то Россия уже через год, может быть, через два, начнёт получать новейшие образцы вооружения, которые могут сыграть важнейшую роль на поле боя. И стать для противника крупной неожиданностью.

Ну, а тот, кто ошеломил противника, — уже наполовину его победил!

Глава 2

Самое большое несчастье, которое постигло человека — это изобретение печатного станка.

Бенджамин Дизраэли

Москва

17 ноября 1734 года

Нужно ли упрашивать кота съесть рыбку? Я про нормального кошака, а не этого городского, избалованного различными кормами. Порядочный кот всегда спросит: эту давай, а где ещё можно раздобыть такой рыбы?

Вот именно такие ассоциации у меня вызывал разговор с Акинфием Никитичем Демидовым. Я ему про пушку-единорог рассказываю, а он уже отмахивается, мол, чертежи есть, ничего нового он сейчас не услышит, нужно исполнять задумку в металле. И сам смотрит такими глазами… жадными, фанатичными… Мол, дай еще изобретений, которые могли бы принести прибыль!

Я уже заявил, что единорог — это не единственное, что может быть востребовано в русской армии и на флоте, и что я могу нового привнести в артиллерию. Понимая, что у меня не будет постоянной возможности ходить и консультироваться, ежемесячно что-то предлагать Демидову, конечно же, я собирался сразу и по максимуму отработать с этим, без сомнения великим, человеком.

В стороне, в углу огромной комнаты, словно ребёнок, насупившись и обидевшись, сидел Андрей Константинович Нартов. Изобретатели — они такие, словно дети. И если результат их дел и фантазии не принимается обществом, да ещё немедленно, прямо сейчас не приходит слава, то наступает серьёзный психологический стресс.

А Демидов жестко, без даже намека на сглаживание углов, раскритиковал картечницу Нартова. Нет, Акинфий Никитич не был военным, чтобы дать квалифицированную оценку эффективности оружия. Но вот в деле производства понимал может быть и лучше любого человека в России. Картечница Нартова очень сложна в производстве.

Хотя… я ещё разок пристально посмотрел бы на это изобретение вживую и провёл бы испытания. По сути, то, что сделал Нартов — своего рода пулемёт. Шестнадцать, а может быть, и тридцать два заряжённых ствола располагались кругом. И солдату достаточно было вращать этот круг и выжимать спусковой крючок при помощи немудренного механизма. В каждом стволе могло быть до десяти картечин. Итого залп конструкции достигал и полутысячи стальных шариков, и даже больше.

Вот, как об этом вспоминаю и рассказываю, так кажется, что просто уникальное изобретение сделал Андрей Константинович Нартов. Стал родоначальником целого направления в оружии. Однако, согласно присказке, гладко было на бумаге, да забыли про овраги.

Это орудие — также и весьма габаритное. А при наличии множества кремниевых замков оно будет подвергаться постоянным поломкам и потребует столь тщательного ухода и обережения, какие ещё не приняты в этом времени. Возникал ещё один вполне резонный вопрос: зачем нужна эта картечница, если картечь можно зарядить в простую пушку, более дешёвую в изготовлении и понятную в использовании?

И мне очень не хотелось задвигать весьма прогрессивную идею Нартова, но она пока, к сожалению, не особо жизнеспособна. Но будет же и картечница Гатлинга, и многие-многие другие предтечи к современным для моего будущего пулемётам.

— Какие красивые рубли вчера вы дали нам, Акинфий Никитич, — когда основные споры по поводу оружия закончились, и когда у меня получилось оказаться наедине с Демидовым, я попробовал прозондировать почву и для другого своего вопроса.

Нартов отправился на кухню требовать вновь мягких котлет из фарша. А я уличил момент и решил серьезно поговорить с Демидовым.

— А что в рублях тех не так? — попытался состроить удивление Демидов. — Разве же они не из серебра?

Да всё в них было не так! Прежде всего, что они были не те, не похожи на собратьев, выпускаемых на монетном дворе в Петербурге, в Петропавловской крепости. И на вид эти кругляши более аккуратные. И, конечно, без экспертизы сложно говорить, но будто бы в рублях, которыми так лихо разбрасывается Демидов, может быть и больше серебра.

— Позволите ли вы, Акинфий Никитич, высказать мои некоторые соображения на тему добычи серебра и золота в России? — спросил я и тут же ощутил на себе цепкий взгляд Демидова.

Может быть, он университетов и не заканчивал, но от природы обладал ярким умом и догадливостью. Тут я рассматриваю его монетки, здесь же говорю о добыче драгоценных металлов в России. Сложить два плюс два не так и сложно.

— Ты что, майор, нешто сказать мне желаешь? — прошипел Демидов, нависая всей своей огромной массой надо мной.

И я выпрямился, показывая, что, пусть Демидов и немного крупнее меня, особенно в ширину, но уж явно не настолько превосходит меня в статях, чтобы давить физическим превосходством. Ну, а по поводу психологического превосходства… так и его у Демидова надо мной нет.

— Не будем забываться, господин Демидов. Стоит ли грубить нам? Я не враг вам, Акинфий Никитич, да и тайны умею беречь. И своей поделиться тайной могу, коли и вам довериться позволите! — пристально и серьёзно глядя прямо в глаза Демидову, говорил я.

Мы оба немного помолчали, буравя взглядами друг друга.

— Чтобы вы понимали, Александр Лукич, давеча, совсем недавно, у одного из моих заводов были найдены серебряные жилы. Вот еду — как бы об этом радостном событии доложить её величеству! — с явным разочарованием сказал Демидов.

А я вот уверен, что он уже не один год, может быть, и года три, чеканит собственную монету. И только сейчас, возможно, даже лишь в ходе нашего разговора, решил доложить Анне Иоанновне о найденных серебряных залежах. А тут даже я, который явно не должен ничего о серебре Демидова знать, недвусмысленно намекаю ему. Да чего там, почти в открытую говорю!

— Если бы я, Акинфий Никитич, нашёл богатые золотые жилы… да было бы желание употребить всё это не только для своего обогащения, но и для величия России? — сделал я очередной заход, практически уже прямо озвучивая своё предложение.

В комнату, где мы оставались одни с Демидовым, вернулся Нартов. Разговор сразу же прекратился. Что уже говорило о том, что я попал прямо в точку. И теперь нужно лишь время, возможно, день или два, чтобы Демидов всё это обдумал, проанализировал моё поведение, понял, что я — не какой-то засланный казачок, должный его спровоцировать. Ну и согласился на моё предложение.

Это было бы идеально. Община Кондратия Лапы добывает золото, может быть, даже и Демидов кого-нибудь пришлёт к нему на усиление. Это золото переплавляется в монеты… и всё. Вполне официально можно после этого использовать золотые кругляши. Сложно представить, что найдётся эксперт, который докажет, откуда именно это золото, из которого сделаны монеты.

Москва

19 ноября 1734 года

— Господа, пусть мы и недолго служим, но вы все становитесь мне словно семья! — провозглашал я тост на наших офицерских посиделках.

На втором часу офицерского собрания роты можно уже и такие речи произносить, чтобы все пропитались корпоративным духом.