Сын помещика (СИ) - Семин Никита

Он ушел, а я продолжил прижимать лед к носу, да думать. Как мне относиться к произошедшему? Принять как есть, или попытаться что-то исправить? Но что исправлять? Отношение отца? Не выйдет, он взрослый мужик, его уже не переделаешь. Общество в целом? Ага! Я и в будущем на такое не был способен, так с чего сейчас что-то смогу сделать? Но и принять подобное мне тяжело.

— Буду отвечать за свои поступки, — прошептал я, давая себе обещание. — И когда возьму управление поместьем, то уж точно не буду пороть до полусмерти. Да и вообще пороть!

От этого обещания самому себе стало как-то легче. На улице близнецы уже делали зарядку под присмотром Корнея. Пора и мне идти туда же.

Лед я взял с собой. Буду прикладывать во время отдыха. Сегодня комплекс упражнений, который я взял из будущего — из своей разминки в тренажерном зале, повторился. Но на этот раз было чуть легче. Когда я закончил, лед уже давно растаял, но ко мне тут же подошла Пелагея с новым платком, в котором лежало еще пара кусочков.

— Вы весь лед из погреба не переведете? — усмехнулся я.

— Там еще много, — тихо ответила девушка. — И Евдокия Семеновна сказала, что вам это сейчас необходимо.

— Ну раз уж она так сказала, — усмехнулся я добродушно и забрал платок тут же приложив его к лицу. — Ты чем сейчас занята-то?

— Дом убираю.

— Долго еще?

— Если я вам нужна — то могу прерваться. Только Евдокию Семеновну нужно предупредить, — прошептала девушка.

— Ты меня не бойся. И говори нормально. А то твой шепот еле расслышать можно.

— Извините, — уже громче ответила покрасневшая девушка.

— Идем. У меня к тебе вопросы есть.

Девушка вздрогнула всем телом, но не посмелилась ослушаться. Когда мы проходили мимо зала, нас заметила Евдокия.

— Она потом доубирает, — мотнул я головой на Пелагею, и женщина лишь молча кивнула, принимая ответ.

Упав на кровать, я похлопал ладонью рядом с собой.

— Садись.

Девушка осторожно присела на край кровати, все еще не зная, чего от меня ожидать.

— С чего бы начать… — прошептал я. — Короче, я хочу изменить работу в нашем поместье. Для того меня отец и посылал в Петербург учиться. Хотят ли души того или нет, но будем работать по-новому. И вот чтобы это «по-новому» было лучше, чем сейчас — мне нужно, чтобы ты подробно описала — какие работы вы выполняете. Каким инструментом. Сколько времени на это уходит. Как часто инструмент ломается и сколько времени уходит на его починку. В общем — все до мелочей, что знаешь, рассказывай.

Тут я поднялся и прошел к столу, взяв чистый листок и перо.

— И помни, — добавил я, — от правдивости твоего рассказа будет зависеть — к добру ли будут изменения для душ крестьянских или нет. Если чего умолчишь или соврешь, то из-за неверных сведений я ведь неправильно работу изменить могу. И только хуже тогда крестьянам будет. В том числе твоим родным, что в деревне остались. Так что — говори все без утайки.

Пелагея сглотнула от осознания свалившейся на нее ответственности.

— Барин, я… я ведь многого не знаю. Лишь бабский труд уразумею. А что мужиков наших касается — то мне неведомо.

— Про мужиков расскажешь то, что видела. Но потом. Сначала — про работу женщин говори тогда.

Вздохнув, Пелагея покорно начала рассказывать. Я тут же по ходу делал пометки у себя. Итак, что мы видим? Только в процессе вспашки применялась конная тяга. Ну, еще боронить ряды могли тоже с помощью лошадей. А уборка вся была вручную. Это касалось овощей. Ну, тут логично в принципе. Мне на ум пришло только поставить для лошадей вместо плуга какую-нибудь приспособу, типа вил, чтобы с ее помощью можно было корнеплоды — ту же брюкву или репу с картошкой — выкопать, а крестьянам лишь собрать ее оставалось. Как такое приспособление может выглядеть, пока я и сам не представляю, но пометку себе сделал. Механизация труда всегда ведет к ускорению и облегчению работ. Далее — заготовка сена. Как раз сегодня сенокос начинается. Сам покос преимущественно мужское занятие, но и бабы в нем активно участвуют. Вяжут снопы, да помогают потом в сборе снопов на телеги и утрамбовывании сена в сараи. Косят серпами и косами. Но последних — мало. Тоже сделал себе пометку. Конных косилок у нас в имении тоже нет, даже в господском инвентаре. Поэтому все вручную. Далее — сбор зерна. Тут тоже больше руками все делают, и косы уже реже используют, чтобы урожай не потерять.

— По утру, пока роса, еще косой мужики работают, — говорила Пелагея, — тогда колосья не осыпаются. А после обедни уже только серпом. И если сорняка много, тоже без серпа не обойтись.

— Ага, — кивнул я, делая пометку — узнать, есть ли средства для уничтожения сорняков в этом времени.

Так мы просидели с ней до самого обеда, пока Евдокия не сказала, что стол уже накрыт. А я сообразил, что девушка тоже еще не ела, и за нашим столом естественно сидеть не будет, поэтому отпустил ее. За столом все ждали только меня.

— Роман, что ты делал с этой девкой так долго? — не удержала своего недовольства мама.

— Узнавал о том, как именно крестьяне выполняют свою работу.

— Так она тебе и сказала правду, — фыркнула мама. — Наверное, причитала да слезы лила, как тяжко им, что мочи нет.

— От ее правдивости зависит, какие изменения в их деятельности я собираюсь предложить, — посмотрел я на отца. — И я ей о том сразу сказал. Врать ей не было смысла, ведь если из-за лжи их положение ухудшится, виновата будет она.

— И есть толк? — прежде чем мама успела вставить еще хоть слово, спросил отец.

— Кое-какие мысли у меня появились, — кивнул я. — Но о том уже с тобой советоваться буду.

— Добро, — принял мой ответ папа, и мы наконец приступили к трапезе.

После обеда я хотел было снова вызвать Пелагею, но отец вмешался в мои планы, позвав за собой в кабинет. Там он раскурил сигарету, да критически осмотрел мой нос.

— Вроде спала опухоль, — подвел он итог. — Завтра и вовсе не будет. Так что готовься — поедем в Дубовку. Если не помнишь, то там моя сестра, твоя тетя живет. Ныне помещица Зубова, Софья Александровна. Вот у нее и остановимся. Едем на три дня, ежели раньше не управимся со всем.

Я кивнул, принимая информацию к сведению. Никакую тетку я не помнил, и даже ассоциаций никаких не всплыло после упоминания ее имени. Может и прошлый Роман с ней не слишком часто виделся.

— И еще, — продолжил отец, — сможешь мой портрет нарисовать?

— Попробовать можно, — кивнул я, — а для чего?

— Зубовы театр в Дубовке содержат свой, да Софья искусству потворствует. Ежели ты хорошо нарисуешь, то сможет заказы для тебя организовать. Это и почет и дополнительная деньга, уже лично твоя. Интересует?

— Конечно! — тут же вскинулся я, после чего побежал в свою комнату — за чистым листом, да чернилами.

Отец мне в спину лишь посмеялся добродушно. Через минуту я вернулся, но мой листок отец отверг, а у него на столе уже лежал плотный лист раза в два крупнее обычного моего тетрадного.

— На нем рисуй, — усмехнулся он. — Красок у меня нет, но в городе можно будет купить.

Краски мне сейчас были и не нужны. А вот карандаш — да, подошел бы гораздо лучше. Но и его в этот раз я взял, раскопав среди иных писчих принадлежностей своего предшественника. Еще и ластик нашелся — вообще красота!

Для начала карандашом я нанес контуры лица и фигуры. Подправил в паре мест, после чего начал поэтапно прорисовывать детали — сначала нос и губы, затем перешел к глазам и векам, далее — уши и подбородок. В конце уже прорисовал волосы и одетый на отце халат. Ну и стол с окном за его спиной как фон не забыл. На все про все ушло чуть больше часа. А если бы не ошибался иногда, то и за сорок минут мог бы успеть! Все-таки не красками рисую, которым еще надо давать подсохнуть. Когда закончил, взял перо и чернилами добавил «глубины» рисунку, подчеркнув падающие тени и обводя контуром более светлые участки.

— Все, — через полтора часа отдал я получившийся портрет отцу.

Тот весь процесс наблюдал с изумлением и неподдельным интересом. А когда я закончил, осторожно принял лист со своим изображением и недоверчиво покачал головой.