Конструктор живых систем: Красный лед (СИ) - Птица Алексей

— Сынок, ты письма отправляй почаще. Телеграммы дорогие, поэтому пиши мне каждый день!

— Хорошо, матушка, каждый день не обещаю, но постараюсь писать раз в две недели.

— Спасибо, сынок! — мать приникла ко мне, отчего мне пришлось наклониться.

Некоторое время матушка стояла, прижавшись ко мне и спрятав лицо на моей груди, потом отстранилась, вытирая слёзы, часть из которых всё равно осталась на моём форменном пальто.

— Будь осторожен, я переживаю за тебя, — сказала мать, перекрестив меня, шепча при этом какую-то молитву.

— Всё будет хорошо, матушка.

— Да, сынок, когда я рассказала, что ты получаешь именную стипендию, все так удивились, так удивились. А ещё мне Матрёна Савицкая сказала, что у неё как раз дочь на выданье, и если сможешь выучиться, то она будет рада отдать за тебя свою дочку.

Я скривился. Видел я эту её дочь: среднего роста, крепко сбитая фигура, на лицо приятная, но мне совершенно не интересная. К сожалению, мне уже есть с кем её сравнивать, да и толку. Всё это разговоры в пользу… да в ничью пользу. А ещё озвученные условия: «Если сможешь выучиться…», а если не сможешь, то и не нужен, получается? Хороша любовь! Если я закончу, то мне эта Савицкая и не нужна, даже не знаю, умная она или дура.

С одной стороны, с дурой проще жить, но с умной, конечно, интереснее. А здесь ещё даже речь о помолвке не идёт, а уже условия выставляют, «если закончит…». Да и деньги нужны, хотя о том я не задумывался особо, чувствовал, что найду себе заработок сам, не завязываясь на приданое невесты. А вот подходящую девушку найти — это сложно. Впрочем, не до того мне пока.

Мои мысли прервал басовитый гудок готовящегося подойти к перрону пассажирского поезда, а через пару минут показался и сам паровоз. Цилиндрическое туловище с сильно выдвинутым вперёд гербом Склавской империи в виде двуглавой совы прибыло первым на вокзал. Недаром Склавскую империю за глаза называли совиной обителью. А по моему мнению, это даже лестное название.

Паровоз доехал до конца перрона и остановился, окутавшись при этом клубами белого пара. Лязгнули буфера, щёлкнули замки на дверцах вагонов, спустились выдвижные лесенки, и я заторопился к своему вагону.

— Пиши, сынок! — крикнула мне вслед матушка, я махнул ей рукой и, отдав билет кондуктору, вошёл в вагон.

И вскоре вновь застучали колёса, а мимо поплыли замёрзшие полустанки с одинокими смотрителями в длинных форменных синих шинелях. Городки да выселки, между бесконечным однорядьем полей, лесов и рек.

Со мной рядом, на противоположном диване ехал чиновник по какой-то своей надобности, разговаривал он больше с другими пассажирами, чем со мной, да я к нему и не приставал. Ел я, в основном, в ресторане, да временами покупал что-нибудь на больших станциях, уж здесь выбор всегда имелся отменный. Бойкие девушки и парни, либо не менее бойкие старики и старушки втюхивали пассажирам горячие пирожки с пылу, с жару: румяные и сдобные, с грибами, печёнкой, с сушёной вишней али малиной. Предлагали и пончики на меду, шаньги и горячий сбитень. Всё, что угодно душе любого путника, и всё свежее, очень вкусное.

Отдельно торговали сушёной рыбой, и пиво недалече в магазинах стояло, да своё, а не иностранщина. Но так как на улице стояла зима, а не знойное лето, его мало кто покупал, а мне и вовсе интереса к тому не имелось. Я покупал сбитень погорячее да пирожков кучу, плюс колбасы или хлеба свежего краюху, и оказывался сыт на полдня, а вечером или в обед ходил есть в вагон-ресторан.

Поездка оказалась спокойной. Поезд шёл чётко по графику, никто не предпринимал попыток пустить его под откос, попутные пассажиры никакого интереса ко мне не проявляли, так же, как и я к ним. Поэтому вскоре благополучно я и доехал до Павлограда.

Столичный вокзал встретил меня привычной суетой и сумбуром большого города. Все куда-то торопились, спешили, опаздывали, неслись и наталкивались друг на друга.

Лишь степенно шествовали носильщики, на холщовых серо-белых фартуках которых, надетых поверх форменных сюртуков, красовались огромные бляхи. Они толкали перед собой полную или пустую тележку с вещами приехавших. Суетились мальчишки, зыркали немногочисленные воры-карманники, в общем, ничего не изменилось за две недели моего отъезда, да и не могло поменяться.

Счастливо обойдя и тех, и других, я вышел к площади, но решил не брать извозчика, а направил свои стопы на соседнюю улицу, где находилась стоянка городского трамвая, там, дождавшись нужного номера, я доехал на нём до академии. На входе в общежитие мне повстречался комендант.

— О, Дегтярёв, приехал уже!

— Да.

— Там от вас Ефим Трутнев съехал, просил меня, чтобы я ему другую комнату выделил, да и многие съехали: кто квартиру снял, кто к родственникам, кто в другие комнаты переехал, вместо выбывших, так что, будете вдвоём теперь с Биттенбиндером жить. Рад?

— Конечно!

— Ну и хорошо, ты парень правильный, обращайся, если нужно что.

— Спасибо.

— Ладно, бывай тогда.

В комнате оставалось всё так, как и прежде, только исчезла одна кровать, на которой спал Ефим Трутнев, видимо, комендант открывал комнату в наше отсутствие и лишнюю кровать забрал. В помещении сразу стало как будто больше места и, можно сказать, уютнее. Послезавтра начнутся занятия, завтра, скорее всего, приедет Пётр и Женевьева, и я смогу вновь увидеть её, хотя бы издали. Да, большего мне не позволят, ну хотя бы так. Начнётся учёба, и я постараюсь на какое-то время не думать о ней.

Сейчас же все мысли в моей голове занимала лишь она. Я вспоминал её лицо, глаза, тонкий стан, охваченный модным пальто, кокетливо надетую меховую шапочку, её горделивую улыбку, посадку головы. Эх! С великим трудом я отвлёкся от мечтаний и принялся разбирать вещи. Сердце буквально разрывалось от тоски, но ничего, поболит немного и пройдёт, а пока лучше озаботиться насущными проблемами.

Нужно разобрать вещи и готовиться к будущим занятиям. Учёба ожидается напряжённая, а летом нам пообещали практику на целый месяц, я надеялся, что она окажется интересной и полезной.

Завтра приедет Пётр, и мы с ним сможем всё обсудить, я уже и заскучал по другу, а то дома, кроме как с матерью, поговорить оказалось не с кем. Поездки к дальним родственникам ярких впечатлений мне не принесли, так и провёл весь отпуск, наедаясь и отдыхая. Надоело.

Как я и ожидал, на следующий день приехал Пётр.

— Федя! — пожал он мне крепко руку, после чего мы с ним обнялись, — как ты⁈ Смотрю, раньше меня успел приехать!

— Да, я, как всегда, самый первый.

— Ага, а где Ефим?

— Он съехал от нас, мне комендант сказал, и кровать его уже забрали.

— Ну и слава Богу! Нам же проще.

— Согласен.

— Слушай, у нас сегодня ещё просто море времени, давай по городу прогуляемся, заодно и поедим где-нибудь? Наша столовая всё равно закрыта.

— Пойдём.

Мы засобирались и через полчаса вышли из общежития. Поймав извозчика, поехали на нём в центр.

— Хорошо-то как! — вымолвил Пётр, оглядывая заполненные народом улицы.

— Хорошо! — подтвердил я.

Доехав до центра города, мы расплатились с извозчиком и дальше пошли пешком. На улицах люди неспешно прогуливались или ехали в различных экипажах. Работали все магазины, привлекая внимание покупателей яркими вывесками. Мягко светило солнышко, изредка пробиваясь сквозь плотную завесу туч, да сыпал мелкий снежок, то усиливаясь, то ослабевая. В общем, обычная погода — павлоградская.

Народу на улицах оказалось много, и мы, ничем не выделяясь, влились в толпу праздношатающихся людей. По дороге проносились экапаж за экипажем. Обдав нас выхлопными газами, проехали два автомобиля, локомобиль, и тут из-за поворота неспешно выехал эфиромобиль, старой модели, его корпус более всего напоминал карету, так называемый ландоле, из числа самых первых и самых дорогих версий.

Со временем хром и позолота потускнели, но эфиромобиль не стал от этого хуже, он просто стал другим, более экстравагантным и раритетным. На карете имелся даже герб одного из Великих князей империи. Очевидно, что в кабине этого экземпляра сейчас ехал кто-то из высших лиц государства.