«Расформировывать надо часть и на перевоспитание отдавать в 'хорошие руки». — Это пока все, что приходит мне в голову, и тут вдруг мой взгляд натыкается на бойца, разительно отличающегося от всех прочих. Тегиляй чистый, исправный и сидит как влитой. Сапоги начищены, подбородок выбрит, волосы подстрижены, и даже шлем сияет на солнце свежей полировкой.
Останавливаюсь перед ним.
— Кто таков⁈ — В моем голосе звучит вся злость и разочарование сегодняшнего дня.
Задрав подбородок, боец рапортует строго по уставу.
— Десятник первой конной сотни Козимовского полка Дорпат Обруч!
Козимовский полк назван так в честь своего первого легендарного командира Козимы Гороха. Сам Козима, к несчастью, помер после возвращения из Западного похода. То ли старые раны доконали, то ли болезнь какая приключилась. В этом времени вообще, люди долго не живут. Мало кто дотягивает до пятидесяти, так что я в свои пятьдесят три уже могу рассчитывать на народное прозвище старый.
Это отступление пронеслось в моей голове, пока я оценивал выправку бойца. Удовлетворенный увиденным, задаю еще один вопрос.
— Откуда будешь? Где учился?
— Нее! — Мотает он головой. — Я грамоте не обучен. Из крестьян я вольных. Мы под острог Калужский пришли с юга. Тамо я в полк и нанялся.
— Как же ты до десятника дослужился, коли неграмотный? — Выражаю недоверчивое удивление, и Дорпат, стесняясь, отвечает.
— Дак, еще полковник Козима присвоил. Сказал не грамотность десятника делает, а усердие в службе!
С улыбкой оборачиваюсь к Калиде.
— Видал⁈ Узнаю Козиму, не больно покойный ученость-то жаловал!
Не отреагировав на мою сентиментальность, Калида бросил хмурый взгляд на бойца.
— Что же ты десятник отряд свой запустил?
— Виноват! — Гаркнув, Дорпат вытянулся во фрунт. — Не приложил должного старания!
То, что парень не оправдывается и не ссылается на общий развал и пьянство командира, мне нравится. Значит, привык за себя и дела свои отвечать.
Глянув еще раз ему в глаза, неожиданно принимаю решение.
— С сего дня ты командир гарнизона! Через месяц приеду проверю! Справишься, будешь капитаном, а нет, так вслед за Васькой башку свою на плаху положишь!
Вспыхнувшие глаза парня говорят мне, что он справится, и рубить еще одну голову не придется.
На этом разворачиваюсь и иду обратно к командирской избе. На ходу подзываю к себе Калиду.
— Оставь этому Дорпату пару наших бойцов на подмогу, и с ним самим беседу проведи. Накажи строго, пусть не церемонится, и за любое неповиновение карает безжалостно! — Помолчав и вспомнив все сегодняшние события, добавляю: — Вот еще что, Куранбасу выпусти! Дай ему охрану, и пусть он привезет мне этого ушлого татарина Бейдара! Тока живого пусть привезет! У меня к нему пара вопросов будет.
Часть 1
Глава 14
Середина сентября 1263 года
Узкий серп луны вышел из-за тучи и осветил ведущую к городским воротам дорогу. В неверном серебряном свете я с трудом, но все-таки различаю растянувшуюся вдоль обочины цепочку стрелков.
Они уже у самых ворот, но тяжелые створки по-прежнему наглухо закрыты. Не выказывая застывшего во мне напряжения, молча смотрю на темный город и излучаю абсолютную уверенность в успехе.
Внешнее спокойствие дается мне практически без усилий, сказывается многолетний опыт. Никому и никогда не показывай того, что творится в твоей душе! Таков мой главный постулат, которому я следую и сейчас, хотя на душе у меня очень и очень неспокойно.
Боярин Ярима Истомич принял мое предложение и после детального обсуждения вернулся в Киев. Он должен был подбить народ киевский на бунт, а я, соответственно, войти в город и принести туда покой и порядок. Так планировалось, но неделю назад от него примчался гонец с неутешительным известием. Поднять народ на мятеж боярину не удалось, как не удалось и склонить боярское большинство к мысли о вступлении в Союз. Суровый нрав князя в городе был хорошо известен, и многие опасались, что когда Ярославич вернется из Орды, то даже боярское звание не спасет от казни. Вести о том, что Александр в Киев уже не вернется, большинство не поверило или поверило, но предпочло дождаться сему более убедительных доказательств.
Ждать ноября с войском в поле я не мог уже по той причине, что в январе у меня в Твери выборы, съезд князей и Земского собора. К этому событию надо было готовиться, а не сидеть тут в лагере в ожидании невесть чего.
В общем, я решил поторопить события. С той мыслью, что мои войска в городе уж точно поспособствуют народу киевскому в усвоении разумных доводов, я написал боярину, чтобы он со своими людьми открыл ворота моему отряду.
Пока корпус Соболя спешно двигался к городу, гонцы сновали от меня к Яриму Истомичу и обратно. Тот отбрыкивался как мог от сего «почетного» поручения, но я был неумолим. В конце концов, боярин согласился, и вот сейчас я жду от него исполнения обязательств.
Основные силы корпуса примерно в дне пути от города, дабы киевляне не всполошились раньше времени. Здесь у стен Киева пока только полк конных стрелков Бо’яна Руди и бригада разведки Еремея Стылого.
Бо’ян, как и Калида, стоит сейчас рядом со мной. Постукивая камчой по своей ноге, он выражает свое нетерпение, и этот звук чертовски меня бесит.
Бросаю на полковника суровый взгляд, и тот понимает меня без слов. Стучать он перестает, зато начинает мять в руках свою плеть, издавая еле слышный кожаный скрип. Этот звук раздражает не меньше, но я уже не связываюсь с Бо’яном, а просто пытаюсь абстрагироваться от посторонних звуков. В текущей напряженной ситуации булгарина проще убить, чем добиться от него полной тишины.
Да, Бо’ян из волжских булгар! Есть у меня и такие экзотические экземпляры. Пришел он в Тверь лет десять назад и нанялся в бригаду Ваньки Соболя. На коне парень сидел так, словно родился кентавром, науку военную впитывал на ходу и путь от стрелка до сотника прошел быстро. Дальше дорогу ему закрыл единственный, но жирный минус в его характере — горячность и крайняя склонность к эмоциональным и авантюрным поступкам. По этой же причине я долго сомневался давать ему полк или нет, но Ванька Соболь так любил этого булгарина за лихость и отчаянную смелость, что поручился за него. Теперь вот он раздражает меня посторонними звуками и не дает сосредоточиться.
С каждой минутой я нервничаю все больше и больше. Ворота по-прежнему закрыты, а приближающийся с каждой минутой рассвет грозит раскрыть киевлянам весь мой коварный замысел.
Пять сотен конницы не спрячешь в одночасье, да и вся затея пойдет коту под хвост.
«Что тогда делать⁈ — Пытаюсь сходу перестроиться. — Штурмовать мать городов русских? Чтобы потом мое имя полоскали в ряду еще одного разорителя Киева!..»
Вот этого мне совсем не хочется. Деревянные стены киевского кремля не представляют серьезного препятствия, но их бомбардировка неминуемо приведет к пожару и на Подоле (низинная часть исторического центра города), что в условиях штурма грозит полным уничтожением города. Именно эту мысль я и пытался донести до боярина Ярима Истомича в своих посланиях, убеждая его, что, открыв ворота, он станет не предателем, а спасителем родного города.
«Очень надеюсь, что мне это удалось!» — Бормочу про себя, не спуская глаз с городских ворот.
Восток уже начал сереть, а значит, в слободах скоро начнется утренняя суета. Нынче встают рано, еще засветло, дабы застать максимум дневного времени.
Все эти мысли терзают мне мозг, но тут вдруг из темноты появился посыльный от разведки.
— Господин консул, — запыхавшись с бега, он тяжело перевел дыхание, — полковник Стылый передает, что ворота открыты и взяты под охрану! Передовой дозор уже в городе!
«Твою ж мать! — Выругавшись, вцепляюсь взглядом в далекие створки ворот. Они по-прежнему кажутся закрытыми, но я уже понимаю свою ошибку. — Чтобы просочиться десятку бойцов, распахивать их настежь не надо, достаточно и щели!»
