Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий

— Уверен, этого не случится. Разберемся на месте раз и окончательно, — хмыкнул я. — А как только виновница мутной воды окажется за пределами Жеребцова, озеро снова очистится.

Вот это меня понесло ни с того ни с сего.

— Чего? Какое озеро? — не понял Борода.

— Жизнь, говорю, покажет. Снова станет ровной и без эксцессов, — пояснил я.

— Ну, ежели без этих… сцессов… чего бы они ни значили, тогда хорошо. Хоть не заразно? — строго уточнил Степан Григорьевич.

— Без неприятностей, Степан Григорьевич. Эксцессы — это неприятности. Егор Александрович очень витиевато выражается, — хихикнула Вера Павловна.

— Ну да… Я так и говорю — неприятности нам без надобности, — буркнул завхоз. — Так чего, смотреть-то будешь? Или домой потопаешь? — тут же сменил тему Борода.

— Конечно, буду! — обрадовался я. История с Лизой набила оскомину, пачкая все вокруг.

— Ну, тогда идем, — завхоз кивнул, развернулся и пошел вглубь мастерской, где над чем-то усердно трудились мои десятиклассники.

— Здравствуйте, ребята, — громко поздоровался со всеми.

— Ой, Егор Александрович! — воскликнула Полина, отрывая голову от рисунков, над которыми колдовала, сидя за партой.

«Молодцы», — мысленно похвалил парней. Стол ребята специально придвинули к окну, чтобы однокласснице хватало света.

— А мы вот… заканчиваем! Сейчас переводить будем. Ну, Вера Павловна посмотрит, если одобрит, то вот… — смущенно закончила Полина.

— Здрасте, Егор Александрыч, — Федор Швец уверенно протянул мне ладонь, я с достоинством ее пожал, своим жестом отчего-то несказанно умудрился удивить десятиклассника, но парень постарался не показать виду. — А мы вот… доски заготовили… подготовили… — Швец разволновался, Паша Барыкин хлопнул его по плечу и перенял эстафету.

— Доски оструганы, зачищены, подготовлены полностью. Ждем рисунки и будем переводить на короб.

— Отлично, ребята. Оперативно, — похвалил учеников.

Только теперь заметил, что в мастерской собрался практически весь класс. Степан Григорьевич всем нашел дело по умениям. Свирюгин в компании Волкова, Петьки Савельева и внука Митрича, Сережки Беспалова, трудились над проводами, которые понадобятся для нашей конструкции. Девочки, Нина Новикова и Люда Волошина, старательно раскрашивали серп и молот, вырезанный из фанеры. Зина Григорьева и Тоня Любочикина трудились с кистями и красками над точно таким же фанерным гербом РСФСР.

— А это для чего? — поинтересовался я. — Вроде в планах не было.

— Это на машину украшения, — пояснил Степан Григорьевич. — Вера Павловна с ребятами предложили. Мы посовещались с председателем и с товарищем Свиридовым, ну и того… одобрили задумку-то. Я вот чего думаю, Саныч… — резко переключился трудовик.

Про себя я отметил, что завхоз в очередной раз назвал меня старым именем. Я практически привык и перестал дергаться. Хотя по первой решил, что Борода меня подозревает. Но, здраво поразмыслив, решил, что такого не может быть. Переселение души я чужое тело в далекое прошлое — это нечто из области фантастики будущего. Скорее даже альтернативной истории. Не уверен, что в голову старого фронтовика и коммуниста могла придти подобная мысль. Не говоря уж о том, чтобы реально заподозрить во мне подселенца в чужом теле.

— Лампочек у нас целая тележка… Я вот чего подумал-то… — тем временем продолжил завхоз. — Может того, герб и серп с молотом тоже облепим? А? Ну а чего, пускай сияют. Праздник-то какой. Юбилей! Полвека, считай, — широко улыбнулся Борода, поглядывая на мою реакцию.

— Почему бы и нет, — спокойно отреагировал я. — Можем просто по контуру пустить, на аккумулятор подсадить и включить перед самым выходом, когда нас объявят. Только надо выкрасить в красный цвет, иначе видно не будет. Хотя сомневаюсь, что лампы кто-то увидит. Все-таки демонстрация днем… А дневной свет при свете солнца… — я пожал плечами.

Не хотелось огорчать воодушевленного завхоза, но лучше сразу прояснить момент, чем потом трудовик поймет свою оплошность и расстроится еще больше.

— Ну, с нашей-то погодой хорошо, если снег не пойдет, — хохотнул Степан Григорьевич. — Ну, значит, добро дал. Ребятишки, красим лампочки, будем делать эту… люминацию… — пророкотал Борода, теряя к нам с Верой Павловной всякий интерес. Развернулся и зашагал к Зине Григорьевой и Саше Бородину.

Теперь я сообразил, что не так. Из моего десятого класса отчего-то в мастерской отсутствовала только Лены Верещагиной.

— Спасибо вам, Вера Павловна, — от души поблагодарил я учительницу рисования.

— Да за что же? — изумилась Дмитриева. — Общее дело делаем, к тому же такое интересное и необычное.

Учительница помолчала, бросила на меня задумчивый взгляд, даже слегка сомневающийся, а потом решилась и медленно произнесла, глядя мне в глаза:

— Знаете, Егор Александрович, с вашим появлением в нашей школе жизнь как-то… — Вера Павловна неопределенно пошевелила пальцами, пытаясь подобрать слова. — Заиграла новыми красками. Да! Словно художник достал старую картину и решил ее отреставрировать, но вместо этого загрунтовал и принялся писать совершенно новую, яркими живыми красками… Если вы понимаете, о чем я… — улыбнулась Дмитриева.

— Понимаю. И спасибо вам, — еще раз искренне поблагодарил Веру.

— Ну, тогда я пойду к Полине, — махнула ладошкой художница и устремилась к Гордеевой. Вскоре две женские головки склонились над эскизами и принялись в четыре руки что-то подправлять и дорисовывать.

— Степан Григорьевич, — я подошел к завхозу.

— Ох, ты ж, чертяка кособокая, — выругался завхоз, десятиклассники в ответ негромко рассмеялись. — Чего подкрадываешься? А ну цыц, кому сказано! — сурово велел трудовик, но было понятно, что он не сердится. — Чего тебе, Саныч? — поинтересовался Борода.

— Мне бы руки чем-то занять, — попросил я.

— Шел бы ты домой… — проворчал завхоз. — Руки занять… Сам только с больнички, а туда же… Ну на вот тебе… держи…

Ворча, товарищ Борода подошел к своему столу, ну и я вместе с ним.

— На вот тебе… собрал вроде всё по твоему заказу… паяй эту свою… люминацию… — бросил Степан Григорьевич, махнув рукой на запчасти к лампе. — А то, может, домой? А? Завтра-то день трудный… и уроки, и… — завхоз огорченно поджал губы и нахмурился. — Может, поговоришь с этой своей… невестой? А? Да и заберет она бумажку-то? — с надеждой в голове предложил Борода.

— Не заберет, Степан Григорьевич. Я Лизу хорошо знаю. Ежели она что решила, будет идти до конца.

— Саныч… Ты вот чего… ты вот мне скажи… — трудоваик замялся, хмуро глянул на меня, опустил глаза, затем решительно выпрямился и пытливо заглянул в лицо. — Ты же не того? Не этого самого? А? Оно понятно, дело такое… молодое… да и времена нынче свободные… но все ж таки сынишку-то бросать без отца… негоже… нехорошо это…

«Ишь ты, уже и сынишка», — усмехнулся про себя, вслух же ответил:

— Степан Григорьевич, — мягко, но строго начал я. — Скажу один раз, повторять не буду: мы с Бариновой расстались давно. Это раз. Сомневаюсь, что Баринова вообще беременна. Это два. Если вдруг это правда, то сынишка не мой. Это три. Если бы мы с Бариновой любили друг друга, женился бы, не раздумывая, и ребенка принял как родного. Это четыре. Дурака делать из себя не позволю. Это пять.

— Ну… понял тебя, Саныч, — облегченно выдохнул Степан Григорьевич. — Ты, Егор Александрыч, того… не обижайся на старика… — Завхоз виновато покрутил головой. — Я хоть и старый, а чуйка у меня ого-го… — похвастался трудовик. — Я Ильичу так и заявил: врет, подлая баба. Не мог Саныч так поступить. Не такой он человек!

— Спасибо, — совершенно искренне поблагодарил я.

— Да чего уж там… — засмущался завхоз.

— Степан Григорьевич, а почему Саныч-то? — перевел я разговор.

— Чего? — в первый момент не сообразил Борода. — Так это… Оно так сподручнее, да и быстрее… Но ежели ты… вы… — завхоз растерялся, махнул рукой и грубовато закончил. — Ежели против, так я и по имени-отчеству…