Меж двух огней (СИ) - Март Артём

— Остальным быть здесь, — приказал я отделению, — занять оборону. Следить за окрестностями.

— Есть, — излишне серьезно и излишне рьяно бросил Самсонов. Потом принялся раздавать остальным указания, где занять позиции.

«После моей взбучки выслужиться хочет, прохвост», — подумал я почти равнодушно.

Касим остался снаружи. Внутрь полез только Юсуф. Я — следом.

Попасть в шалаш можно было лишь сквозь небольшой, укрытый с южной стороны чахленькими кустами можжевельника вход. Вход был низкий, и чтобы пролезть внутрь, приходилось опускаться на четвереньки.

В шалаше было почти темно, если бы не свет, просачивавшийся сквозь щели и неровности в стенах.

Старика я увидел почти сразу.

Он лежал на циновках у стенки, укрытый овчинными шкурами. Юсуф почти сразу подлез к изголовью ложа, о чем-то заговорил со стариком. Тот отвечал слабым, хриплым голосом.

Стоять внутри в полный рост было невозможно. Приходилось сидеть, опираясь на колено.

Я быстро осмотрелся.

Тут было тесно, узко, мрачно и прохладно. У задней стенки, то есть скалы, что выполняла ее роль, лежал широкий и плоский камень. На нем валялись какие-то суховатые коренья, лежали каменная ступка и пестик. Стояли несколько самодельных свечей, покрытых пистонами воска.

Стены тут и там завешивали пучки сухих трав. Они же, развешенные на веревочках, покоились и под потолком, норовили зацепиться за макушку.

Но больше всего мое внимание привлекло не они, и даже не первобытное рабочее место травника. В углу я заметил потрепанный кожаный саквояж явно советского производства. Саквояж был раскрыт. Из него в торопливом беспорядке торчали тетрадные страницы, исписанные таким же ровным и аккуратным почерком. Часть листов лежали рядом. На других покоился сам саквояж. Их уголки торчали из-под потертой сумки.

В шалаше стоял густой, сильный запах трав. Обильно пахли сушеные зверобой, чабрец, полынь. К этому запаху примешивались другие — запахи сырого камня, пыли и свечного воска.

Но даже над всем этим духом главенствовал иной запах — тревожная аммиачно-сладковатая вонь болезни, исходившая от ложа Мирзы.

Юсуф глянул на меня. Во взгляде его были боль, сожаление, но и надежда.

Без слов, без жестов я понял, что он приглашает меня приблизиться.

Я отложил автомат, подобрался к Мирзе. Старик с трудом повернул голову. Обратил ко мне слабый взгляд своих тускло-ореховых глаз.

Мирза выглядел плохо. Лицо, которое когда-то несомненно имело благородные, правильные черты, припухло. От этого почти разгладилась сеть многочисленных морщин, покрывавших его у рта и глаз. Кожа выглядела сухой и бледной.

Старик дышал тяжело, натужно, хрипло. Седоватая борода спуталась и выглядела грязной.

— Здравствуй, шурави, — хрипло, несколько гортанно проговорил он.

— Здравствуй, — ответил я.

— Как… Как тебя зовут?..

— Саша. Саша Селихов.

— Меня зовут Мирза Карим Сулеймани. Я… — Он поморщился от сильной боли, попытался улечься в более удобное положение, но не смог.

Юсуф поспешил поправить старику скат шкуры под головой.

Перетерпев боль, Мирза снова указал на меня своим взглядом.

— Я… Я старейшина кишлака Хумри. Последний, кто остался.

— Я рад знакомству, — вполне искренне проговорил я. — Жаль, что оно случилось в таких обстоятельствах.

— И правда… Жаль…

Я поджал губы. Повременив немного, заговорил:

— Твои внуки нашли нас, чтобы мы оказали тебе какую-нибудь помощь. Но это невозможно.

Старик молчал. Слушал.

— Здесь сильно пахнет аммиаком, — продолжил я, — Запах исходит от твоего тела. Оно медленно отравляется собственными же продуктами жизнедеятельности. Я уже видел такое у тяжело раненных солдат, когда их почки отказывали после ранения. В полевых условиях помочь нельзя. Только облегчить симптомы.

— Я знаю, Саша, — почти сразу ответил Мирза Карим Сулеймани, — знаю с первого дня. Тяжелые условия… Условия жизни в кишлаке, неудачный опыт со снадобьями, что я готовил в молодости и пробовал на себе, ну и наконец, тяжести гор — все это убило меня еще два дня назад.

Я глянул на Юсуфа. Тот не ответил взглядом. Вместо этого приложил руку к горячему лбу старика. Что-то ему сказал.

— Они не знают, так? — спросил я.

— Мой внук и Касим? Нет… не знают…

— Они надеются, что мы поможем.

Мирза снова покривился от боли.

— Вы… Вы подарок судьбы, Саша, — с трудом проговорил он. — Значит… Значит мои труды не прошли даром…

— Ты шпионил за душманами.

Мирза кивнул.

— Я хочу… Хочу, чтобы ты кое-что пообещал мне, молодой солдат.

Я молчал.

— Пообещай… Пообещай, что не расскажешь Юсуфу… Что я скоро умру…

Глава 17

Я молчал.

А потом внезапно почувствовал на себе взгляд Юсуфа. Поднял глаза.

В нем, в этом угрюмом взгляде, читалась обида. Обида на нас, что повели себя не так, как ожидал от нас мальчишка. Обида на старика, что он, наверняка казавшийся еще очень крепким, слег от тяжелой болезни. Но главное — обида на себя. На собственное бессилие.

Но это было не все.

Робкие искорки надежды все же скакали на радужках парня. Отражались тем, что его глаза поблескивали в полумраке. Стали влажными.

— Пообещать, — сказал наконец я, — это дело нехитрое. Но я не вижу тут смысла. Они и так все узнают. И ты должен понимать, что очень скоро.

— Касим… — Старик вдруг осекся.

Его болезненное лицо снова искривилось от приступа боли. Он сдержал стон.

Юсуф тут же обеспокоенно забормотал что-то Мирзе. Старик, казалось, не слушал его. Все силы старейшины были направлены на то, чтобы перетерпеть новый приступ боли.

Когда боль, по всей видимости, стала не такой острой, Мирза снова раскрыл зажмуренные глаза. Глубоко, часто задышал, уставившись в потолок.

— Аллах… — простонал он, а потом взмолился: — Аллах, вознагради меня в моей беде и… и замени ее для меня тем, что лучше нее…

Потом Мирза опустил взгляд. Посмотрел на меня. Казалось, это движение стоило ему серьезных усилий.

— Касим… Касим хорошо ходит по горам. Знает тайные тропы и незаметные стоянки. Он не нуждается в моем покровительстве… Но Юсуф…

Старик глянул на своего внука. А потом… сквозь боль улыбнулся ему.

Зрачки Юсуфа непонимающе забегали. Он что-то спросил у старика. Мирза ответил ему. И в его ответе послышалась успокаивающая теплота.

— Но Юсуф, — снова обратился ко мне Мирза, — он молод и порывист. Пока что за ним нужен присмотр.

Я молчал, понимая, к чему клонит старец.

— Мы очень близки с моим внуком. Я заменил ему отца, когда тот умер от брюшного тифа.

Старик замолчал. Он молчал долго. Смотрел на меня взглядом своих тусклых глаз.

— Я боюсь, что он может наделать глупостей, пока вы здесь. И эти глупости будут стоить жизни и ему, и Касиму.

Погодя немного, я кивнул.

— Хорошо. Я сделаю, как ты просишь.

— Спасибо, Саша, — выдохнул Мирза. И в этом его выдохе чувствовалось слабое облегчение. — Благодарю тебя.

Старик наморщил лоб, отвел взгляд.

— Но вы можете помочь мне еще и по-другому…

— Мы договорились с Юсуфом, — мягко перебил я Мирзу, — что сначала помощь, а потом твои записки.

— Вы уже знаете, — не спросил, а утвердил старец.

— Знаем. Юсуф показал нам одну из них.

Старик помолчал. На его лице заиграли желваки.

— То, о чем я хочу вас попросить… То, что я хочу вам дать… Все это гораздо важнее жизни одного древнего старика.

— Сначала помощь, потом записи, — нажал я.

— Ты прекрасно знаешь, Саша, что мне уже не помочь. Ты видишь это собственными глазами.

— И все же мы должны сделать все, что можем, — стоял я на своем.

Мирза устало закрыл глаза. Несколько мгновений мне казалось, он спит. Юсуф же испугался, стал звать старца по имени. Видимо, подумал, что тот умер или впал в забытье.

И все же Мирза открыл глаза. Кажется, он думал.

— Будь по-твоему, молодой шурави.