— Мне нечего добавить, Евгений Эдуардович, — сказал я и потянулся за авторучкой. — Давайте распишусь. У меня справки горят, по административке аналитика не подбита, работы — конь не валялся.
— Вот здесь, пожалуйста, напишите, — следак придвинул лист. — «С моих слов записано верно, мною прочитано». Подписи — здесь, здесь и вот тут.
— А вы Рябинина куда определили? — спросил я между делом.
— В ИВС, в подвале. Куда ж ещё. Работаю с ним. Перед выходными в СИЗО этапируем.
— Это понятно. Я о другом — его бы в отдельную камеру.
— Отдельных не предусмотрено. Дело обычное, в общей посидит.
— Я ж не про комфорт. Но можно ж уплотнить кого-то. Пусть один в четырехместке позагорает. Он ведь у вас не за кражонку сидит. Вам Оксана Геннадьевна не говорила, что нельзя его в общую?
Следак нахмурился.
— Молодой человек, вам какое дело? Идите, пишите свои справки. Кто, где и с кем сидит — решу без подсказок.
Вот сука…
Нехорошее предчувствие кольнуло в груди. Я молча расписался, развернулся и вышел. Направился к себе, но не успел дойти — зазвонил смартфон. Нажал на зеленую трубку.
— Алло, ты как там?
— Максим… — голос Кобры был неспокойный. — Такое дело… Меня вывели из игры. Сплавили на больничный.
Ясно. Коротко и по делу.
— Кто? — столь же коротко уточнил я.
— Не знаю. Но начальник медико-санитарной части лично выписал мне бюллетень. С госпитализацией в ведомственный стационар, прикинь. Санаторий, бля… койка, тумбочка, психолог, ванны, душ, мать его, Шарко.
— Может, заботятся? Ты вообще-то на ногах держалась с трудом.
Оксане действительно досталось, но всё-таки… в такое удивительное радение за здоровье сотрудника лично мне верилось с трудом. И сама она тоже возразила:
— Ай, Максим, не мели ерунды. Кто-то спецом это сделал через Мордюкова. Я в норме. Давление как у космонавта. Голова не кружится. Просто… ну, задвинули. Сказали: стресс, нельзя на работу. Психолог рекомендовал отдых. И всё — досвидос, пишите письма…
— Сбеги.
В трубке тяжело вздохнули.
— А смысл? На моё место уже назначили ВРИО. Я теперь — никто. Без полномочий.
— Ё-е… Кого назначили?
— Не поверишь. Я сама в ахере…
Друзья! в каждой главе есть пасхалки! Пишите в комментариях, если их найдете. Спасибо.
Глава 15
— Только не говори, что мажорчик теперь за главного, — пошутил я.
Думал, что пошутил.
— Он самый, — огорошила Кобра.
— Ёшкин кот… А Морда куда глядит?
— Морда? Да он, по-моему, давно уже никуда не глядит. Главное для него — чтобы перед главком в шоколаде быть, выслужиться. А отдел? Да плевать он на него хотел.
Желания оспорить не возникло.
— Или, может, под Валетом ходит? — понизив голос почти до шепота, предположил я. — Смотри, мы сунулись, а нам сразу по рукам.
— Я об этом тоже думала. Не исключено. Так что, Макс, ты сам осторожнее. Паук уже показания у тебя брал?
— Брал. Вопросы закидывал, как удочки. Хитрожопый, гад.
Она явно меня сразу поняла, хоть я и не мог видеть, как она кивает.
— Аккуратнее с ним. Он много сотрудников упек.
— Арахнофобией не страдаю. Разберемся.
Кобра сменила тон:
— Макс, серьёзно. Не высовывайся. Пока я тут эту их физиотерапию прохожу, будь в тени.
— Загораешь там?
— Типа того… Электрофорез, солевая комната — как на курорте, мать их. Но ты знаешь, что я не отдыхаю. Думаю. И ты на рожон не лезь пока.
— Ты же знаешь, я не умею сидеть и думать. Мне двигаться надо.
Но нет, она не знала.
— Твою за ногу, Яровой! Когда ты успел таким мужиком стать? — воскликнула Кобра. — Ты ж раньше в кабинете сидел, тенью был.
— Вот так. Башкой ударился — просветление пришло, — хмыкнул я.
— Не стебись. Я серьёзно. Ты был тихим, а сейчас вон как взялся. Побудь хоть немного тем, прежним. Мы же прямо улей разворошили.
— Это неправильные пчелы, — улыбнулся я. — Буду их давить. С дихлофосом. Ха!
— Не лезь. Это приказ, Яровой, — голос у неё стал холоднее, прямо командный. — Без меня не рыпайся. Сожрут.
— Оксана Геннадьевна, ты мне пока не начальник. Вот возьмёшь в отдел — тогда и приказывай.
— Легко сказать… Саму бы не списали, — она вздохнула. — Ладно. Пока, до связи. Сейчас на массаж, потом в солевую комнату. Чувствую себя, как бабка на курорте.
— Мне бы твои проблемы. Держись там. Слушай… может, тебе алкашки путней привезти? Не пенсионерской.
Кобра помолчала, а потом проговорила:
— Мартини. Ноль семь.
— Ты пьешь девчачьи напитки?
— Это старшую медсестру задобрить. А мне Хаски.
— Собаку?
— Водку.
— Заметано. До связи.
* * *
Вечер в ресторане выдался шумным. Тёплый воздух гудел от разговоров и звона посуды. Заведение не из дешёвых — итальянская кухня, белоснежные скатерти, цены с тремя нулями. Здесь крутились те, кто привык не считать сдачу. Столы заняты — деловые встречи, свидания, семейные ужины. Всё чинно, вежливо, дорого.
За дальним столиком у окна сидел мужчина — седой, высокий, с лицом, будто вытесанным топором. Щеки чуть ввалились, скулы выпирали, в глазах некоторое презрение. Волосы коротко острижены, как у бывшего спецназовца. Ну или братка, только без маскарада: ни цепей, ни перстней. Но по осанке, по движению плеч сразу было ясно — это не банкир. Не клерк. Да и не ресторатор. Сидел, будто на задании, ни одной лишней эмоции, только стальной взгляд.
На нём дорогой тёмно-серый костюм в мелкую клетку, подогнанный по фигуре так, словно это китель. Галстук — в тон, часы — швейцарские, не кричащие, но весомые. На запястье тонкий шрам.
— Эй, любезный! — голос у него был низкий, глухой. Махнул рукой, позвал официанта.
Парень лет двадцати быстро подошел и вежливо наклонился пингвинчиком:
— Да, слушаю вас.
— Это что ты мне принёс? — ткнул он в блюдо на столе.
— Ризотто… с белыми грибами. По рецепту шефа.
— Ты мне кашу принёс. А не ризотто. Я ел ризотто в Палермо. На набережной. Вот там у повара руки не из жопы. А это — корм для свиней. Ты меня за дебила держишь?
Официант замялся:
— Простите… наш шеф-повар сам из Италии…
— Да хоть из Ватикана, — мужчина не повысил голос, но его интонация буквально резала воздух. — Я сейчас эту кашу тебе за шиворот высыплю. Понял?
Парень попытался отступить:
— Я позову администратора…
— Стоять, — посетитель встал.
Спокойно. Не спеша. Рост — под метр девяносто. Движения неторопливые и плавные, как у хищника.
Он протянул руку и взял официанта за шею. Без крика. Даже почти медленно. Пальцы — длинные, жилистые. Сжал. Не до хруста, но достаточно, чтобы парень осел в коленях, хрипя.
— Помогите… — выдохнул официант, едва хватая воздух.
Мужчина наклонился к нему. Медленно. Достал со стола сервировочный нож — тупой, с зазубринками, блестящий. Прислонил к скуле парня.
— Сейчас глаз вырежу. И съем. Вместо каши. Запомни, паря… Не надо расстраивать Дирижёра.
Заметив эту сцену, подбежал охранник — лысый детина в костюме, с гарнитурой за ухом. Попытался схватить мужчину за руку. Без шансов.
Дирижёр перехватил его запястье, выкрутил кисть и, не напрягаясь, поставил бугая на колено. Тот выдохнул сквозь зубы, лицо перекосилось от боли.
— Спокойно… спокойно… — забормотал охранник, но тот его не слушал.
Докрутил руку и уложил его на пол. В зале как-то сама собой повисла тишина.
— Вызовите полицию! — раздался чей-то голос.
— Что происходит? — вскочила с места пожилая женщина с завитками коротких тонированных волос.
— Отпустите же его! — пискнула девица у соседнего столика.
Но никто не подошёл. Страх висел в воздухе, как перед грозой. Люди чувствовали — этот опасен. Дирижёр посмотрел на всех. Один раз. Этого хватило.
Посетители возмущались, робко гудели, но никто и с места не сдвинулся, никто не осмелился приблизиться к человеку с волчьим взглядом.
