Последний Герой. Том 1 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Выставил «фигуру» в проём — как будто стоит человек, притаился, слушает. Сам отступил, достал из кармана окровавленную тряпку и бросил рядом. Потом ещё на пару шагов в сторону — в тень, в закуток между балками. Присел. Замер.

Ждал.

Тишина мертвая, и я вдруг ясно услышал, как тикает секундная стрелка на моих часах. Тик. Так. Тик. Так.

Ловушка была готова. Теперь — только терпение. Ах да… Еще последний штрих. Я поднял обломок кирпича и швырнул в сторону чучела. Тот прокатился с глухим стуком. Разлетелся на части, наделал шума. Теперь точно всё.

Прошло минут десять, но Рябой не появился, не клюнул. Во всяком случае, я его не слышал. Хитрый гад… Неужели все-таки свинтил? Пешком? Только я об этом подумал, как неожиданно за углом раздались выстрелы. Торопливо. Резко. Один за другим

Бах! Бах! Бах! — сразу три подряд.

Погнали!

Выскочил из укрытия и чуть не напоролся на стрелка. Благо он стоял спиной и целился в силуэт с каской. А тот не падал, не умирал. И тут до Рябого дошло, что это «манекен». Но обернуться он уже не успел, когда я выпустил ему в спину полмагазина резиновых пуль.

Грохот стоял почти как от боевых патронов, аж уши заложило. Не знаю убойную силу травмата, поэтому бил по почкам. До цели несколько шагов. Этого хватило, чтобы пистолет из его руки выпал, а я в три прыжка уже очутился рядом.

Огрел куском арматуры по хребту, а хотелось по башке. Но нет, тварь нужна живой.

Тот даже не закричал, настолько резинки сбили ему дыхание, упал с хрипом, ему и пошевелиться было больно, а тут еще и контрольный железным прутом.

Рябой распластался на груди. Пытался вдохнуть, сипел.

— Спокойной ночи, малыши! — ударом ботинка по башке я потушил ему свет.

Ботинок улетел. Шнурка нет. Рябой не шевелился. Вот и все… Ты болезнь, а я лекарство…

Вытащил у Рябого ремень из шлёвок на брюках, придавил его тушку коленом, скрутил руки за спиной и сделал петлю по-ментовски — через пряжку, как учили ещё в школе милиции. Старый способ стреноживания. Без узлов, без мороки — простая самозатягивающаяся петля. Отработанная годами. Сам не вырвется. В девяностых этим владел каждый опер. Сейчас, как подсказывала память штабного лейтенанта, такой приём даже в нормативы на физподготовке включили.

Поднял трофейный пистолет ТТ. Массивный, в карман не влезает. Сунул за пояс.

— Доброе утро, страна, — проговорил я и, ухватив пленника за волосы, задрал голову.

Несколько звонких пощёчин, чтобы очнулся. Рябинин застонал, зашипел сквозь стиснутые зубы.

— Вставай, пора на бал, — приказал я.

Подсунул руку под его загнутый локоть, вывел на излом, а второй рукой взял под подбородок. Всё как учили: рычаг на сустав — и человек поднимается сам, потому что валяться на полу становится больнее, чем стоять. Выкрученное плечо не даст шанса сопротивляться.

Он поднялся, хрипя, сплёвывая кровь. Зло и бессильно. Увидел меня — и тут же замер. Удивление на лице настоящее. Узнал. Узнал того самого, на кого несколько часов назад смотрел сверху вниз в кабинете Палыча. Лейтенантик, штабист с папками… А тут вдруг — вот он, да держит под сустав, как бывалый.

Приятно стало, не скрою.

— Имеешь право хранить молчание, — хмыкнул я. — Но мне, если честно, плевать.

Не по УПК, а по-киношному, конечно, но в тему. И пусть знает — шоу закончено.

Проходя мимо крестовины с пиджаком, я увидел, что все пули противника легли в цель.

Ткнул Рябого в бок, чувствительно, тот охнул.

— Это тебе за пиджак с карманами. Испоганил одёжку, гад. Должен будешь.

Вывел пленника из здания. Тот еле ковылял, спотыкался.

— Ну ты даешь! — воскликнул Палыч. — Слышу — загрохотало. Думал — всё, хана молодому.

— Стреляли, — кивнул я.

— Как ты это сделал?

— Повезло, — повел я подбородком.

Не скажу же я ему, что брал Рябинина Лютый, у которого за плечами не одна боевая командировка.

— И получается, вы, в свой выходной, поехали с начальником уголовного розыска задерживать опасного преступника? Будучи инспектором группы анализа и планирования? — произнёс следователь из комитета и приподнял бровь.

Хитрожопый взгляд, доброжелательная интонация, будто интересуется рецептом самогонки. А сам так пристально смотрит, словно ищет, где у меня совесть дрогнет. Глаза, как щупальца, в душу лезут.

Сижу в комнате для разборов при дежурной части. Скамейка приварена, стол тоже — всё в металл вросло, как в камере. На окне решётка. Атмосфера — хоть штамп ставь: не свидетель, а подозреваемый.

А ведь это обычный формальный допрос, следственное действие — отбор показаний. Я — ключевой свидетель по делу.

А дело вышло громкое: покушение на убийство сотрудника полиции при исполнении (Рябой-то чуть Кобру не задушил), покушение на убийство гражданского (в Палыча стрелял), причинение тяжкого вреда здоровья ему же, плюс незаконное хранение оружия и боеприпасов.

Сам Рябой молчит, как рыба. Ни в чём не признаётся. Но нам его признания и не нужны, обвинение держится на показаниях: моих, Кобры и Палыча. Этого достаточно, чтобы упрятать его надолго, только нам нужно не это. Нам нужно подтянуть его к убийству блогера и, в идеале, конечно, к делишкам Валета.

И всё бы ничего, но следак смотрит так, будто это я сейчас под следствием, а не Рябой.

Следак скользкий, как мокрый уж. Евгений Эдуардович Зыкин — лет сорока пяти, аккуратный, выглаженный, с вечной полуулыбкой «я-ж-добрый». Говорит мягко, вежливо, по имени-отчеству, будто тебя в гости приглашал. Вот-вот подмигнёт, мол, ну ты ж сам всё понимаешь. Он не кричал, не угрожал. Он просто обволакивал, как тёплая лужа киселя, и в какой-то момент ты сам ему начинал верить. Дела против ментов ему отписывали. В отделе его называли Пауком. Потому что улыбался — и тянул за ниточки. А раз-раз — сам не заметишь, как уже лапками дёргаешь.

Но со мной такое не прокатит.

— В свой выходной, да, — кивнул я. — Поехал, так сказать, за компанию. Опыта нюхнуть, оперативной работы. Я ж перевожусь в розыск, спросите у Мордюкова — он в курсе.

— Угу… — протянул следак, глядя поверх очков. — Только вы не орган дознания, не оперативник. Полномочий проводить ОРМ и задержание не имели.

На понт берёт. Кто ты, дядя? Ты за закон или за цирк?

— Как любой сотрудник МВД, я обязан пресекать правонарушения. Это прописано в законодательстве.

— Вы могли просто сообщить в дежурную часть.

— А вы могли просто записать мои показания. Без дурацких вопросов.

Он зыркнул зло, бровь дёрнулась, но тут же улыбнулся — опять этот прищур, будто мы на чаепитии в школьном классе, а не в протокольной комнате.

— Максим Сергеевич, — сказал он, — я просто хочу понять, какие основания и мотивы были у вас вот так… геройствовать.

— За геройство теперь сажают? — усмехнулся я. — Вам Оксана Геннадьевна уже обрисовала ситуацию. Рябинин, сотрудник ЧОП «Легион», был похож по ориентировке на фигуранта, совершившего грабёж. Подозрение было обоснованное. Дальше действовал по обстановке.

Следак ничего не сказал, только кивнул, как будто поставил в голове галочку. А у самого в глазах всё тот же блеск. Будто примеривается, с какого угла удобнее укусить.

Шутку с великами мы с Коброй сразу отмели, когда версию продумали, что говорить на допросах будем. Пересмотрели всё и придумали вариант поубедительнее. Я даже озадачил криминалиста Корюшкина — на скорую руку состряпать субъективный портрет по одному из старых, нераскрытых грабежей. Фоторобот должен был быть похож на Рябого.

Кобра подключила своего «вечного понятого» — так у нас называли проверенных людей, которые могли «вспомнить» нужное в нужный момент и подписать. Добровольные помощники, работали не за идею, а за пузырь и хрустящую купюру. Маргиналы, в основном, но надёжные в этих делах. Псевдосвидетель дал показания задним числом: мол, рыло видел, описать могу. По его словам портрет и составили. Мухлёж? Да. Но во благо.