Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ) - Тарасов Ник

К вечеру, когда солнце уже клонилось к закату, стекломасса наконец приобрела нужную консистенцию. Она стала однородной, почти без пузырей, и приобрела зеленовато-желтый оттенок.

— Готово, — объявил я, выпрямляясь и вытирая пот со лба. — Зовите всех. Будем отливать.

Петька радостно выбежал из кузни, созывая народ. Вскоре вокруг собралась почти вся деревня — и мужики, и бабы, и ребятишки. Всем было интересно посмотреть на чудо превращения песка в стекло.

— Расступитесь, — командовал Семён, освобождая пространство перед печью. — Дайте барину работать.

Я надел толстые кожаные рукавицы, пропитанные водой, и кивнул Прохору с Ильей:

— Готовьтесь вынимать реторту.

Мужики, также защитив руки мокрыми тряпками, взялись за длинные щипцы. Я медленно отодвинул заслонку, и жар из печи ударил в лицо, заставив отступить на шаг. Внутри печи ярко светилась раскаленная реторта с кипящей в нем стекломассой.

— Аккуратно, — командовал я, — не торопитесь.

Прохор с Ильей осторожно захватили реторту щипцами и начали медленно вытаскивать его из печи. Зрелище было впечатляющим — в наступающих сумерках раскаленная докрасна реторта светилась как маленькое солнце, а внутри неё переливалась жидкая стекломасса.

Глава 15

— Ставьте на подставку, — указал я на заранее подготовленное место, выложенное кирпичами.

Реторта с грохотом опустилась на подставку. Теперь предстояло самое сложное — перелить расплавленное стекло на подготовленный камень.

— Все отойдите, — скомандовал я. — Брызги могут разлететься.

Используя длинные щипцы, мы с Прохором осторожно наклонили реторту.

Раздались восхищенные возгласы — зрелище действительно было впечатляющим. В сгущающихся сумерках расплавленное стекло светилось оранжево-красным светом.

— Смотри, как тянется, — прошептал с восхищением Петька, выглядывавший из-за плеча Ильи.

И действительно, стеклянная масса тянулась, словно густой мёд, переливаясь в свете огня всеми оттенками янтаря. В этот момент кузня словно замерла — все затаили дыхание, наблюдая за завораживающим действом.

Я начал выливать на камень стеклянную массу. Она растекалась медленно, заполняя пространство, слегка пузырясь от соприкосновения с более холодной поверхностью.

— А теперь самое главное, — сказал я, снимая одну рукавицу. — Смотрите внимательно.

Я взял специальный инструмент — длинную металлическую полосу с деревянными ручками на концах, похожую на широкий нож, — и начал аккуратно растягивать стеклянную массу от центра к краям. Движения должны были быть плавными, но уверенными — слишком сильный нажим, и стекло станет слишком тонким, слишком слабый — и оно останется слишком толстым и непрозрачным.

— Вот так, видите? — говорил я, продолжая работу. — Не давите сильно, просто направляйте массу. Она сама знает, куда течь.

Раскалённая стеклянная масса поддавалась неохотно, словно живое существо, упрямилась, но постепенно уступала, растягиваясь в тонкий лист. В некоторых местах она оставалась чуть толще, в других — тоньше, образуя причудливые переливы и неровности, которые позже, когда стекло остынет, создадут тот особый эффект, за который это стекло и называют «лунным».

— Как вода на морозе, — прошептал Петька, зачарованно глядя на процесс.

И действительно, было в этом что-то от замерзающей воды — та же плавность линий, те же случайные узоры, та же красота природной стихии, укрощённой, но не покорённой полностью.

Семён подошёл ближе, разглядывая образующийся лист:

— А почему оно такое неровное выходит? Нельзя ровнее сделать?

— Можно, — ответил я, не прерывая работы, — но это уже другая технология. А это — лунное стекло. Оно и должно быть таким — с переливами, с неровностями. Через такое стекло мир кажется волшебным, словно сквозь воду смотришь.

Пока я растягивал стекло, Илья завороженно смотрел на процесс.

— А теперь последний штрих, — сказал я, закончив растягивание. — Нужно убрать пузыри.

Я взял длинную тонкую металлическую спицу и начал аккуратно прокалывать пузырьки воздуха, застрявшие в стеклянной массе. Каждый проколотый пузырь с тихим шипением выпускал воздух, оставляя после себя почти незаметный след.

— Вот и всё, — сказал я наконец, выпрямляясь и отступая от плиты. — Теперь самое главное — не трогать. Пусть остывает до утра.

Мы все отошли от камня, на котором теперь лежал тонкий стеклянный лист. Он всё ещё светился изнутри тёплым янтарным светом, но постепенно этот свет тускнел, уступая место прозрачности.

— И это будет стекло? — с сомнением спросил Петька, разглядывая неровную поверхность.

— Будет, — кивнул я. — К утру остынет полностью, и мы сможем его достать. Только остывать должно медленно, иначе потрескается.

Семён задумчиво почесал бороду:

— А на окна годится такое?

— Ещё как годится, — усмехнулся я. — В богатых домах за такое стекло большие деньги платят. Обычное, ровное — оно, конечно, лучше свет пропускает, но это… это красота.

Илья осторожно обошёл камень, разглядывая наше творение со всех сторон:

— А много таких листов надо для одного окна?

— Смотря какое окно, — ответил я. — На маленькое и одного хватит. А на большое штук шесть-семь понадобится. Я потом покажу как их в оконную раму вставлять.

Мы ещё некоторое время стояли вокруг камня, наблюдая, как постепенно остывает наше творение. Стеклянный лист медленно терял свое янтарное свечение, становясь всё более прозрачным, но сохраняя все те неровности и переливы, которые делали его таким особенным.

— Ну, на сегодня хватит, — сказал я наконец, снимая фартук. — Завтра утром придём, посмотрим, что получилось.

Семён прикрыл заслонку печи, Илья обошёл кузню, проверяя, всё ли в порядке, не осталось ли где искры, которая могла бы привести к пожару. Петька уже помогал убирать инструменты.

— Ничего не трогайте, — предупредил я ещё раз, указывая на стеклянный лист. — Пусть лежит до утра.

Мы потушили все свечи, оставив только одну масляную плошку подальше от плиты со стеклом — чтобы, если кто зайдёт ночью проверить, не наткнулся в темноте на раскалённую печь. И вышли из кузни, тщательно закрыв за собой дверь.

Снаружи нас встретила прохладная ночь. Небо было усыпано звёздами, а полная луна заливала деревню серебристым светом, удивительно похожим на тот эффект, который даёт лунное стекло.

— Смотрите, — сказал я, указывая на луну. — Вот почему такое стекло называют лунным. Через него мир выглядит так же, как сейчас, словно сквозь застывшую воду.

Мужики задрали головы, разглядывая ночное небо и, кажется, только теперь по-настоящему понимая, о чём я говорю.

— Красота, — выдохнул Илья. — И мы такое же сделали?

— Такое же, — подтвердил я. — А может, даже лучше.

Мы разошлись по домам, уставшие, но довольные сделанной работой. Завтра нас ждало новое чудо — первое стекло, созданное в Уваровке. А пока оно лежало на камне, медленно остывая и затвердевая, превращаясь из жидкой массы в прозрачный материал, который будет служить нам долгие годы, пропуская солнечный свет в наши дома и защищая от непогоды.

Утром, когда завтракал, пришел Фома. Стоял у порога, переминаясь с ноги на ногу, вертя шапку в руках. Я кивнул ему — заходи, мол, чего там. Он робко вошел и, чуть замявшись, выдал:

— Барин, я тут вспомнил, когда покупки с города разбирали, что чай вы заказывали. Вот, привезли, — и достал из-за пазухи холщовый мешочек, перевязанный бечевкой.

— Ну, давай сюда, — махнул я рукой, откладывая в сторону ломоть хлеба.

Взял мешочек, потянул за конец бечевки, развязывая узел. Внутри оказался черный чай — мелкие листочки распространяли такой аромат, что аж голова закружилась. Я невольно зажмурился от удовольствия, втягивая носом терпкий запах.

— Ну спасибо, уважил, — искренне поблагодарил я Фому. — Хороший чай.

— Это купцы торговали наряду с шелками китайскими, — пояснил Фома, явно довольный моей реакцией. — Говорили, прямо из самого Китая привезен.