Нашествие (СИ) - Старый Денис

Мимо нас, буквально в десяти шагах, прошли такие охранники, но ничего не заметили. Они были сильно увлечены беседой. И в целом казались расхлябанными и непугаными. Что ж, хорошо. Значит, не так часто встречаются опасности, чтобы быть постоянно начеку.

Не только мычание коров сообщало об экономической развитости этого поселения. Дома — в основном это были полуземлянки с возвышающимся срубом и двускатной крышей — казались более-менее добротными.

А вот мазанки, которых всё же было больше, чем деревянных домов, почему-то мне представлялись хлипким строением, способным разрушиться под дуновением ветра. Были здесь и просто-напросто шалаши. Но даже и они смотрелись пристойно и обжито.

Беру на вооружение. Почему я раньше об этом не вспомнил? Это же наше решение — мазанка. Отлично. Уже точно не зря сходил.

— Сколько насчитал мужей? — спросил я.

— Шесть десятков и три, — сообщил мне Мстивой.

У меня почему-то получилось немного меньше.

Однако я не увидел ни одного мужчину, который был бы с мечом. А, нет…

Из одного из добротных домов вышел мужик — рослый, подтянутый, явно не пренебрегающий физическими упражнениями. Он был в шубе на голое тело и с повязанным на пояс обоюдоострым мечом.

Этот незнакомец тут же продемонстрировал, что имеет власть над людьми. Не поленился, сделал несколько шагов в сторону ещё одного мужика, который проходил мимо, и поздоровался с тем — пнув так, что тот едва ли не отлетел.

Вот тебе и иллюстрация к общественному устройству. Явно демократией здесь и не пахло.

Здесь, значит, вся власть держится на одном человеке: когда этого человека не станет, рухнет и власть. С другой же стороны, не было никаких признаков, что этот самый человек властью может поделиться.

Возле мужика с мечом сразу появились ещё двое, в некоторой степени похожих на бойцов.

— Рабы-ы… У них есть рабы… — прошипел Мстивой.

Бывший уже почти что рабом, он крайне негативно относился не то, что к явлению. Даже это словно вызывало у воина ненависть. И я сжал зубы от злости. Мы со Мстивоем сошлись в ненависти к рабству и к насилию против тех, кто защититься не имеет возможности.

Особенно раздражало и злило то, что явный вожак стаи, демонстрирующий подтянутое сильное тело, на груди носил большой крест — и явно не деревянный, похоже, серебряный.

Выживем и наберём силу, а тогда нужно будет воевать и побеждать уже для того, чтобы доказывать всем — русичи рабами быть не могут. Если каждый русский человек будет считать пленение и рабство худшим, что только с ним может случиться, намного хуже, чем смерть, то и враги будут остерегаться, уважать, договариваться или даже подчиняться.

Чтобы один православный держал другого в кандалах? Позор! Если это только не преступник.

Из землянки начали выводить связанных, по пять-шесть человек. Тут же стоял явно небоевой общинник, который лишь водил руками, указывая, куда кого направлять. Исполнители-пособники грубо, ударяя палками, отводили рабов по их рабочим местам.

Судя по всему, тот длинный дом-мазанка был коровником. Может быть, там содержались и другие животные. Туда основная масса рабов и отправилась.

Итого получается, что во главе поселения стоит некий альфа, тиран, вожак, который опирается на не такую уж и большую силу в виде горстки прихлебателей. Им подвластно в этом поселении всё и все.

— Окоём блудливый, — выругался Мстивой, когда увидел, как вожак поселения взял молодую девушку за руку, дернул к себе, скинул с неё шубу и начал здесь же, прилюдно мять разные места.

Потом же он повелительно указал рукой в сторону дома, и девушка, явно нехотя, понурив голову, отправилась туда, не имея возможности отказать этому хозяину жизни.

И что нам с этим делать? Ведь я сейчас явно наблюдал наших врагов. Договариваться с ними — только руки марать. Такими договорами мы очерним свои души.

А ведь если вот этот мужик, посвистывающий да похотливо ухмыляющийся, шагая в свой дом, в иной день увидит, что может нас поработить, то обязательно это сделает.

И прельстит его не оружие, не золото и шкуры. Желанным богатством, добычей в его глазах будут наши женщины.

Смогу ли спокойно наблюдать за тем, как похотливо будет улыбаться этот мужик с крестом на груди, когда станет уводить Любаву в свой дом? Или вовсе захочет прилюдно совершить то, чему потакает его звериная натура? Нет!

Так что нам придётся пообщаться, но с позиции силы. И силу эту я должен показать.

— Отползáем назад, уходим! — сказал я.

Соседи нам попались с гнильцой. Однако если бы не было какой-то червоточинки, какой-то проблемы, то слишком всё было бы гладко.

Уже скоро мы продвигались с Мстивоем прочь от поселения. Ползли медленно, ведь поминутно нужно было оглядываться, чтобы никто не заметил, а то и думать о том, чтобы прятать голову в снег. Хотя мы и так оставляли за собою две борозды.

Потому, когда мы уже отползли на некоторое расстояние, оглядевшись, и убедившись, что никто нас увидеть не должен, я приказал:

— Ну, побежали.

Солнце, как назло, светило ярко. Не было никакого снега, даже ветра серьёзного не было, чтобы люди старались прятать глаза, а не всматривались себе спокойно вдаль.

Допустим, сейчас мы уйдём. Но ведь это дело двух-трёх дней, чтобы эти люди узнали о нашем существовании. Подкрадывались малодушные мысли — уходить надо от этих христопродавцев.

Уходить в Киев или в другие русские города. То бабы, то мужики спрашивали меня, отчего мы не идём, а я отговаривался. Ведь все знали, что некоторое количество серебра, возможно даже золота, у нас имеется.

Так что ж теперь?

С такими богатствами, да ещё вкупе с тем, что у нас есть больше тридцати комплектов вооружения, кони… Каждый из нас мог бы в крупном русском городе устроиться вполне вольготно, даже купив дом и не зная ни в чём особой нужды.

Бежать. Бежать ли?

Но… а где в том же самом Киеве я буду создавать оружие? То самое, которое способно переломить ход истории? И кто сказал, что нам дадут спокойно расселиться в городе, и никто не позарится на наше имущество? Мы слабы, и я должен защитить женщин и детей.

А что сделать с тем, что я знаю? Как ставить производство, если верно — придут в скором времени монголы! И буду ли я готов к тому, чтобы противостоять их всей армии? Вряд ли. Хотя…

Если не получится решить вопрос со своими соседями, придётся рассматривать и другие варианты.

— Стой! — скомандовал я, услышав сперва отдалённо звуки разговора, а потом и похрустывающий под ногами снег.

Почти на нас, может, только метрах в тридцати, шли трое. Это были явно охотники, отправленные нашими соседями на поиск добычи.

Странно, конечно, что охотники, уже войдя в лес, стали переговариваться, шуметь. Это как-то непрофессионально.

— Как думаешь, что решит Пласкиня? — спрашивал один охотник другого.

— А что тут ещё решать? Брать этих беженцев нужно. Видал, какие у той бабы эти… — тут, наверное, пошли в ход жесты, определяющие размер «этих самых».

— Пласкиня всё равно заберёт такую себе, — с явным сожалением сказал ещё один охотник.

— А ну, кончай слюни глотать на баб. Чему я вас только учил? В лес зашли — умолкли, смотрим и слушаем, — прозвучал уже более взрослый, ответственный голос.

— Берём в кулаки, — прошептал я Мстивою.

Он мне ничего не ответил, только немного хрустнул снег, когда воин подобрался. Оставалось подождать, чтобы эти охотники подошли чуть ближе, и я двинулся к ним навстречу. Медленно, лишь только позволял себе тогда ещё раз подтянуть своё тело вперёд, когда продолжались разговоры. Иначе тот неглупый мужик, который пытался вразумить молодняк, точно меня обнаружит.

— Дядька, отчего же так много воли дали вы, старшие люди? Отчего Пласкиня столь много воли над нами имеет? — спрашивал один из охотников; его звуки от его слов помогли мне продвинуться ещё на метра два вперёд.

— А вот так и вышло. Сродственник он Ярбоя. А Ярбой на общем Круге бродников был выбран главным, — объяснял мужик.