Космонавт (СИ) - Кресс Феликс

— До завтра, товарищи курсанты. Не забудьте — мечты должны быть смелыми, а расчёты — точными.

Этот первый урок запомнился мне не теорией, а тем особенным блеском в глазах полковника, когда он говорил о полётах. Как будто за строгой формой и высоким званием всё ещё жил тот самый мальчишка, впервые поднявший в небо деревянную модель.

После занятий мы пошли поесть всей группой. Гречка с тушёнкой, компот из сухофруктов, чёрный хлеб — вот что мы обнаружили, когда пришли в столовую. Моя группа заняла крайний стол.

— Ну что, будущие лётчики, как вам первый день? — Володя с аппетитом уплетал свою порцию, шутя и подмигивая.

Внезапно стол резко качнулся. Я посмотрел вперёд и увидел, как на него облокотился здоровяк из второй группы, один из «соратников» мажорчика.

— О, книжные черви подкрепиться приползли! — он ухмыльнулся, глядя на Мишу, который аккуратно вытирал запотевшие очки. — Что, очкарик, формулы в супе разглядываешь?

Такое отношение к моим людям (а я свою группу уже считал командой) я не был намерен терпеть. Встал медленно, без лишних движений. Голос мой прозвучал ровно, но так, что за соседними столами замолчали:

— В авиации, товарищ, прежде чем открывать рот, проверь, сможешь ли ответить за свои слова. Особенно если твоих знаний не хватает даже на понимание элементарных законов физики.

В столовой раздался сдержанный смешок. Здоровяк покраснел, глаза сузились:

— Ты чего, выскочка⁈

— Я, как староста первой группы, лично объясню тебе важность сдержанности, а если попроще — то умения держать язык за зубами, если староста твоей группы не справляется со своими обязанностями, — я сделал шаг вперёд, руки держал за спиной. — Но сначала извинись перед товарищем Зайцевым.

Тишина. Даже повара за стойкой замерли. Здоровяк оглянулся — его «командир», Виктор Семёнов, демонстративно изучал меню, делая вид, что не замечает происходящего.

— Ладно… извини, — пробормотал обидчик и быстро отошёл к своему столу.

— Спасибо, — тихо проговорил Миша.

Я посмотрел на него долгим взглядом и проговорил:

— Мы команда, помнишь? А команда своих не бросает. Никогда, — я обвёл свою группу взглядом. — Запомните это.

На выходе из столовой я увидел, что Кате преградил дорогу сам мажорчик. Он расстегнул верхнюю пуговицу гимнастёрки и криво ухмылялся:

— Катенька, — услышал я, когда подошёл поближе, — сегодня в «Октябре» показывают новый фильм про лётчиков. Пойдёшь? Я билеты достал. В пятом ряду, — он демонстративно достал два билета с золотым тиснением и помахал ими в воздухе.

Катя поджала губы, но ответила твёрдо:

— Спасибо, но я сегодня занята. Готовлюсь к завтрашним занятиям.

Виктор нахмурился:

— Да ладно тебе, зубрить! Я всё тебе объясню. Мой отец…

Я проговорил, прерывая его:

— Товарищ Семёнов, вы же слышали ответ. Или вам повторить на языке, который вы понимаете?

Он резко повернулся ко мне:

— Ты чего, Громов? Я не с тобой разговариваю!

— Но я разговариваю с вами, — мой голос звучал спокойно, но мажорчик непроизвольно сделал шаг назад. — Ты в курсе, что, если девушка сказала «нет», это значит — «нет»?

Виктор сузил глаза:

— Ты мне указы раздаёшь, выскочка? Мой отец…

— Твой отец, — я сделал шаг вперёд, — скорее всего, не знает, как ты используешь его положение. И мне кажется, ему не понравится, если он узнает об этом.

Рядом кто-то сдержанно засмеялся. Виктор огляделся — даже его друзья из второй группы смотрели сейчас в потолок или на окна. Куда угодно, только не на нас.

— Мы ещё поговорим, — пробормотал он, пряча свои билеты.

— Обязательно, — кивнул я.

Когда Виктор ушёл, Катя тихо сказала:

— Спасибо. Достал уже, сил нет.

Я вышел из здания аэроклуба после этого насыщенного дня и глубоко вдохнул прохладный октябрьский воздух. Улицы уже погружались в вечерние сумерки.

Я шёл не спеша, мысленно прокручивая события дня: первую лекцию Лисина, знакомство с группой, стычку в столовой… Всё это было ново, непривычно, но чертовски интересно.

Настроение слегка подпортил только эпизод с Виктором. Этот мажорчик явно не собирался отступать, и я понимал — рано или поздно конфликт разгорится снова. Семёнов вряд ли остановится на одних словах и подначках. Я понимал это и был готов.

Свернул в родной двор, где уже зажглись окна в квартирах, и вдруг остановился. У подъезда, на старой деревянной скамейке, сидел дядя Боря. В руках он держал две бутылки «Боржоми» и завёрнутый в газету беляш.

Увидев меня, он улыбнулся и хрипло проговорил:

— Ну что, космонавт, расскажешь, как первый день прошёл? — он протянул мне бутылку с водой, в которой хитро поблёскивали в свете фонаря пузырьки.

Я улыбнулся и присел рядом.

— Первый день прошёл замечательно, дядя Боря, — начал я, откидываясь на спинку скамейки, глядя в небо, где уже появились первые звёзды.

Глава 15

Я ковырял ложкой в тарелке с перловкой, разглядывая жирные круги на поверхности. За всё время с первого дня я уже успел привыкнуть к двум неизменным блюдам: гречка с тушёнкой по чётным дням, перловка с кусочками мяса — по нечётным.

Рядом Володя с аппетитом уплетал свою пайку, периодически запивая компотом.

— Ну что, команда, первая неделя пролетела, а? — хмыкнул он, вытирая рот рукавом. — Как будто вчера только пришёл, а уже и крылья отращиваю.

Я улыбнулся и откинулся на спинку стула. В голове сами собой всплывали моменты этих семи дней. И один из них был связан как раз с Володей, который быстро проявил себя главным хохмачом нашей группы.

В то утро полковник Лисин стоял у доски, скрестив руки. Его взгляд сурово скользил по нашим лицам, будто сканируя.

— Товарищи курсанты, сегодня проверим, кто из вас действительно чует аэродинамику, а кто просто дышит в этом направлении.

Он взял мел и споро нарисовал на доске кривую, в которой я без труда узнал профиль крыла.

— Это — основа, — сказал Лисин, тыча в кривую указательным пальцем. — Без него самолёт просто груда металла. Итак, первое задание.

Он взял стопку листов бумаги и зашагал вдоль рядов, раздавая по одному листу нам.

— Закройте глаза и нарисуйте профиль крыла. Без подглядываний.

Володя тут же зажмурился и с энтузиазмом начал водить карандашом по бумаге. Вскоре Лисин начал собирать работы.

— Авдеев! — рявкнул он, глядя на листок Володи. — Это что?

— Профиль крыла, товарищ полковник! — бодро отрапортовал Володя.

— Это, товарищ курсант, похоже на то, что остаётся от картошки после того, как её съест корова!

В классе раздался смех. Даже обычно невозмутимая Катя фыркнула в ладонь.

— Зато устойчивый! — не сдавался Володя. — Если самолёт такой сделать, он вообще никуда не свалится!

— В землю врежется — да, — сухо заметил Лисин. — На внеочередное мытьё кабинетов после занятий!

Володя тяжело вздохнул, кто-то сзади сдавленно хихикнул.

— Вы думаете, это смешно? — его голос стал почти шепотом. — Представьте: ночь, кабина трясётся как в лихорадке, приборы отказали, а вам нужно чувствовать машину. Не видеть, а именно чувствовать.

Он быстро подошёл к Володе, который всё ещё мял в пальцах свой «картофельный» рисунок.

— Авдеев! В небе у вас не будет времени доставать линейку и чертить! Вы должны знать профиль крыла так же хорошо, как свою ладонь.

Повернулся и оглядел нас всех, методично стуча пальцем по виску:

— Лётчик думает не только головой. Лётчик думает руками, спиной, вестибулярным аппаратом. Когда вы дергаете ручку на посадке, вы должны чувствовать, как воздух обтекает крыло. Без приборов, без видимости.

В классе повисла тишина. Даже вечно неугомонный Рыков перестал ёрзать.

Лисин медленно развернулся к доске:

— Поэтому завтра те, кто нарисовал хоть что-то похожее на крыло — пойдут на тренажёр. Остальные… — он бросил взгляд на Володин шедевр, — будут тренироваться до тех пор, пока их руки не запомнят эту кривую лучше, чем лицо собственной матери.