* * *
Николай Павлович читал стенограмму.
В процессе немного шевелил губами и хмурился. А чуть в стороне сидели в креслах Александр Христофорович Бенкендорф и Лев Алексеевич Перовский. Начальник третьего отделения, считай глава ФСБ, если на манер XXI века да в некотором приближении, и министр Внутренних дел.
Для местных либералов — страшнее этой троицы в России никого и не было.
Душители свобод…
Консерваторы…
Реакционеры…
Стенограмма же оказалась предоставлена Виссарионом Прокофьевичем, тем самым стряпчим, которого давно уже завербовало третье отделение. А он, стало быть, выступал провокатором в той беседе со Львом Николаевичем. Так — подначивал помаленьку и выводил на откровения. В то время как за тонкой перегородкой сидел специалист, что прибыл чуть пораньше. И карандашом осторожно всю беседу стенографировал в блокнот.
— А откуда этот юнец знает про убийство моего родителя? — хмуро уточнил Николай Павлович.
— Но это же секрет Полишинеля, Государь, — пожал плечами Бенкендорф. — Всякий, кто интересуется, о том довольно легко узнает.
— И эти дурни, что собираются у Белинского со Станкевичем, тоже знают?
— Они идеалисты. Они живут в розовых мечтах. Им низменная твердь бытия едва ли интересна. — криво усмехнулся Перовский.
— Соглашусь. Витают-с в облаках. О вас, Государь, судят больше из фельетонов, чем из реальных дел.
— А этот малец, какие кружки посещает?
— Он сам себе кружок. — фыркнул Александр Христофорович. — Удивительно деятельная натура.
— И как вам это? — потряс листами император. — Мне, признаться, не верится в то, что я читаю. Сколько ему лет? Хотя это не важно. Так, пожалуй, даже и старик не скажет… не каждый старик.
— Со слов Остроградского этот юноша как-то заявил ему, будто тот, кто в юности не увлекается либерализмом, социализмом или чем подобным не имеет сердца, тот же, кто этого держится с годами, слаб умом.
— И что же?
— Я думаю, что Александр Христофорович хочет сказать: у этого юноши нет сердца. Он хоть и юн, но уже достаточно трезво мыслит.
— Трезво? — удивился Николай. — От него пахнет кровью! Я это чуют даже отсюда, через эти листки!
— Кровью ваших врагов, Государь. — поправил его Бенкендорф. — Ни словом, ни делом он не говорит о другом.
— Ну… хм… А что он вашему человеку передавал в кофре?
Александр Христофорович встал и протянул императору индивидуальную упаковку с презервативом, ловко извлеченную из кармана.
— Кондом «Парламент». Одноразовый, — прочел Николай Павлович. — Почему «Парламент»?
— Это название такое, Государь, — оскалился Бенкердорф, с трудом сдерживая смех.
— Почему?
— А как вы еще полагаете использовать парламент? Наш милый юноша нашел ему отличное применение. Посмотрите на обороте.
Император перевернул конвертик и прочел вслух:
— С ним ваши переговоры станут глубже и безопаснее, а волеизъявления обильнее…
В этот момент Преровский заржал. Мгновение спустя к нему присоединился Бенкердорф, а потом и сам император.
Медленно, но до него дошло.
— Шутник он, однако. — вытерев слезы и отсмеявшись, произнес Лев Алексеевич.
— И что же? Этим парламентом уже пользуются? — с широкой улыбкой поинтересовался Николай Павлович.
— Все ушли за неделю. И, насколько я знаю, большую часть уже применили для… кхм… проведения переговоров. — ответил Бенкердорф.
— Кхм… хм… ха!
— Государь, — все еще похрюкивая от смеха, произнес Александр Христофорович, — мне кажется, что нам непременно нужно поддержать эту игру. Лев Николаевич заявляет, что это — контрабандный товар из Индии. Очень дорогой. Молодому человеку явно нужны деньги для чего-то. Давайте поговорим о том, чтобы он увеличил эти поставки, а уж мы как-нибудь их распространим.
— А это не контрабанда?
— Его стряпчий уверен, что он сам как-то наловчился их делать.
— Вам не кажется, что вокруг этого юноши слишком много всякого необычного происходит?
— Он умен, одарен, находчив. И слава богу, не либерал или там гегельянец. Да-с. Чудеса и в нашем отечестве случаются.
— А это не может быть игра?
— Вы полагаете, что он в столь юные года уже достаточно искушен в делах моего отделения? — мягко улыбнулся Бенкендорф. — В помещении, в дальнем углу сидел мой второй сотрудник. Он шел за стряпчим и уселся так, чтобы видеть происходящее. Лев Николаевич не выказывал никаких признаков вскрытия подслушивания.
— Ну… не знаю… — покачал головой император.
— Когда же он ехал на прием к Шипову, то его надо было видеть. Мои люди все описали его мрачным и подавленным. О том, что люди Льва Алексеевича вокруг него вьются, он понял. Всех вычислил. А потому полагал, будто у губернатора его собираются как-то наказать.
— Даже так?
— А уж как он удивился награде… о…
— А это не может быть игрой?
— Если это так, то Лев Николаевич — величайший актер всех времен и народов.
— Вы тоже так думаете? — спросил император у Перовского.
— Кроме того, что юный граф драчливый я никаких недостатков в нем не вижу. Ему даже достало ума не лезть под юбку супруги губернатора, хотя та явно этого желала. Да и с Остроградским сумел не поругаться.
— Интересно… — медленно произнес император. — Давайте пока понаблюдаем. Пускай все идет как идет. Мне любопытно как наше столичное общество отреагирует на это новое употребление… хм… парламента…
Часть 2
Глава 8
1843, август, 29. Казань
— Хотите овсянки? — голосом заговорщика поинтересовался Лев Николаевич.
— Что? — недоуменно переспросил Крупеников.
— Каша такая. Будете?
— Нет, спасибо. Я уже позавтракал и даже отобедал. — осторожно отказался Александр Леонидович.
— Тогда нам нужно как-то избежать встречи с тетушкой. А то ее одержимость этим хрючевом перешла в натурально терминальную стадию.
— Я, признаться, вас не сильно понимаю.
— Ступайте за мной. Молча и тихо. Попробуем проскользнуть незамеченными. Иначе она усадит нас за стол и заставит есть овсянку. Поняли?
— Вполне.
— Пошли.
И они двинулись от прихожей в центре особняка к одной из лестниц. А они все располагались у торца. Притом в обход столовой…
— Мой мальчик, — раздался голос Пелагеи Ильиничны, — как я рада, что вас встретила. Отчего вы не завтракали с нами?
— Дела, тетушка. Вот, Александр Леонтьевич заглянул по делам.
— Именно так, Пелагея Ильинична. Именно так, — быстро-быстро закивал купец.
— Тогда непременно прошу в столовую. Моему мальчику нужен режим и здоровое питание. Да и вам не повредит. Прошу-прошу. А то я слуг посылаю — племянника не находят. Вот — сама пошла. Куда это годится?
— Действительно, — согласился купец.
Ничего против овсяной каши он не имел.
Еда и еда.
Просто сам предпочитал что-то посущественнее. Тем более на завтрак.
— Милая моя тетушка, дела ведь важные. Потом покушаю.
— Ничего и слышать не хочу. Коли семья дома, то она должна вся вместе принимать пищу. Здоровую! Или вы, мой мальчик, имеете что-то против овсяной каши?
— Она отличная еда! Но, как по мне, я бы добавил в нее мяса и убрал овса.
— Мяса?
— Да. Тушеного. С картофелем.
Купец сдавленно хохотнул. Он бы тоже охотнее такого блюда отведал, нежели овсянки. А тетушка, сверкнув глазами, лишь усилила давление, загоняя своего очень перспективного племянника в столовую.
— Взяли все ж таки в плен? — усмехнулся Владимир Иванович.
— Овсяной… — тяжело вздохнул Лев Николаевич. — Словно породистого жеребца.
