Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ) - Савинков Андрей Николаевич

— Берни! Вы, как всегда, приковываете к себе внимание! — откуда-то из-за плеча выскочил давний знакомый финансиста, бывший журналист «Бостон Глоуб», переквалифицировавшийся в политтехнолога и, по совместительству, агента коммунистической разведки. — Но сегодня, я напомню вам, вы не самая главная примадонна на этом празднике жизни. Пойдёмте, я вас познакомлю с виновником торжества.

Цукерберг вытащил за руку финансиста, которого обступили со всех сторон разного рода дельцы: кто-то хотел выведать секрет успеха Мейдоффа, а кто-то банально вложиться в его фонд, всего за каких-то полтора года с ноги ворвавшийся в десятку крупнейших трейдеров Нью-Йоркской биржи, — и потащил в сторону центра зала.

— Я бы предпочёл, чтобы нас не видели вместе… — присутствие Цукерберга каждый раз заставляло что-то внутри Берни холодеть. Тот как будто был символом некой расплаты, которая рано или поздно придёт за финансовым мошенником, множа на ноль все его достижения и ломая привычную картину успеха.

— Нормально всё, не переживай, — так же одними губами ответил журналист и уже громко, так, чтобы видели все, произнёс: — Позвольте познакомить вас с одним замечательным человеком. Бернард Мейдофф — главный финансовый гений нашего поколения. Человек, который предсказал кризис, трейдер, на которого в ближайшие годы будут ориентироваться акулы с Уолл-стрит. Просто патриот и хороший человек. Ну а это — наш будущий президент Майк Дукакис.

В начале 1987 года, на волне удачных для демократов промежуточных выборов, где им наконец удалось забрать себе и Конгресс, и Сенат, превратив и так не слишком популярного президента Буша в настоящую хромую утку, продолжающаяся война на Ближнем Востоке, начинающая подрастать вверх инфляция, рост госдолга, начинающий приобретать угрожающие темпы, а тут ещё и дурацкий — краткосрочный, но оттого не менее «громкий» — фондовый кризис, всё это на глазах подрывало возможность Буша переизбраться на новый полноценный срок.

И тут уже на первый план по важности выходили демократические праймериз. Кто выигрывал праймериз, у того появлялся вполне осязаемый шанс занять самое главное кресло в Белом доме. Пока в неофициальном рейтинге демократов номер один занимал Гэри Харт, хотя тут на самом деле точно замерить рейтинги было достаточно сложно. Как минимум то, что Дукакис первым объявил о своём желании номинироваться, чисто психологически давало ему некоторое преимущество. Плюс ходили про Харта кое-какие неявные слухи насчёт его супружеской неверности, что при активной риторике кандидата за семейные ценности выглядело подозрительно и тревожно.

Короче говоря, называть Дукакиса будущим президентом виделось несколько поспешным, но отнюдь не беспочвенным делом.

— Очень приятно, спасибо за ваш взнос, он пойдёт на правое дело, — Дукакис с видимым удовольствием пожал руку новоявленному биржевому гению, который едва ли не первым пожертвовал в предвыборный «карман» грека весьма солидную сумму с семью нолями. Для 1987 года это была откровенная заявка на то, чтобы стать едва ли не главным спонсором электорального цикла.

— Для меня большая честь познакомиться с таким человеком… — Мейдофф понимал, что когда его называют «гением», это не совсем честно. Вернее, совсем не честно. Однако ему всё равно было приятно.

Когда в середине 1986 года его «кураторы» — Мейдофф предпочитал называть их мысленно «партнёрами» — принесли рекомендации, где содержались сведения о возможном биржевом крахе в ближайшее время, он сначала не поверил.

Что вообще русские у себя за железным занавесом могут понимать в биржевой торговле? Ну ладно, с курсами валют явно какой-то инсайд им стал известен, с идеей закупиться фьючерсами на нефть перед захватом Кувейта тоже всё понятно, о том, что советы помогают Саддаму, не говорил только ленивый, прочие мелкие рекомендации тоже можно было объяснить, но как можно предсказать биржевое падение? Если бы кто-то смог, он стал бы повелителем денег.

Тем более что и никакого намёка на кризис именно в фондовой сфере не наблюдалось даже близко. Государство на фоне войны заливало реальный сектор экономики деньгами под самую пробку, ставка регулярно понижалась, делая кредиты доступными буквально всем. Несмотря на подозрительный рост инфляции и недовольство населения ценами, именно финансовый сектор экономики чувствовал себя вполне достойно. Не так, как пять лет до этого — ощущался переход от бурного посткризисного восстановительного роста к эпохе мягкой посадки, — но крах? Да бред!

Потом он начал вчитываться в принесённую аналитику, и выводы коммунистов уже перестали казаться столь уж высосанными из пальца. Идея заключалась в несовершенстве программных механизмов трейдинга, которые уже вовсю покоряли сферу биржевой торговли. Забавно, что сам Мейдофф, можно сказать, был одним из пионеров данной области — его фонд начал применять программный трейдинг одним из первых, — оттого финансист чувствовал себя ещё более неловко, что не он обнаружил эту системную — а она была именно системной — дыру.

Когда рынок постоянно растёт, программы для трейдинга заточены в первую очередь на покупку акций, что логично. Очень долгое время просадок на бирже не случалось, поэтому точного понимания, как отреагирует ПО на резкое изменение конъюнктуры, не было. Ну, вернее, у американцев не было — русские, видимо, как-то смогли смоделировать, и их выводы тогда показались Берни в общем-то разумными. Русские предсказали, что при 5% просадке индекса Доу-Джонса бездушные машины резко выдадут всем трейдерам схожие рекомендации на продажу. При этом входящий канал биржи имеет ограничения на пропускную способность: если кто-то не сможет мгновенно продать начавшие дешеветь акции, это может вызвать панику и своего рода «идеальный шторм».

Одновременно неизвестные финансовые гении с того берега океана предсказали, что при переводе биржи на ручное управление паника должна быстро стихнуть, после чего последует быстрое восстановление. Отсюда и рекомендации — при первых же признаках падения биржевых индексов открывать многочисленные «короткие позиции», а потом, едва станет понятно, что самое худшее позади, тут же откупать акции обратно на все деньги.

Но самое страшное — вот уж правда подумаешь, что красные как-то смогли построить машину для предсказаний — в аналитике содержались в том числе и рекомендации по конкретным компаниям, которые должны были показать наибольшую волатильность, а также прогноз по распространению волны кризиса на внешние, в том числе азиатские, рынки. Не хватало только конкретной даты, чтобы всерьёз начать беспокоиться за свою бессмертную душу. В какой-то момент Мейдофф без шуток готов был идти в храм и исповедоваться — так его вся эта ситуация впечатлила.

По итогу бахнувшего в конце декабря кризиса фонд мошенника потяжелел более чем в два раза. Если раньше он по бумагам имел около десяти миллиардов долларов капитализации — в реальности за этими красивыми цифрами была звенящая пустота, ведь деятельность Берни на самом деле являлась ничем иным, как обычной пирамидой, — то теперь красивая оболочка неожиданно наполнилась реальной жизнью. Часть денег пришлось перевести на некоторые сомнительные счета в европейских и азиатских банках, часть пустить на «сотрудничество с Поднебесной» — туда под видом развёртывания производства бытовой электроники на подставные фирмы уходило различное оборудование, которое СССР не мог закупать в США напрямую, — но и для себя тоже оставалось. В общем, жаловаться на неожиданный поворот судьбы было как минимум сложно.

— Прошу прощения, — рядом с обменивающимися любезными, но скорее протокольными фразами мужчинами вновь возник Цукерберг. — Майк, тебе пора на трибуну. Народ прогрет до нужной отметки, люди желают твоего слова.

— Вот значит, кто стоит за твоим швейцарским фондом. Воротилы с Уолл-стрит, — Дукакис кивнул Мейдоффу, и они с помощником двинули в сторону установленной на небольшом возвышении трибуны, откуда сегодня должно было прозвучать самое главное. — И зачем было так долго шифроваться?