Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Лекарь у тебя есть?

— Так это, Савелий за него, завсегда был.

Приплыли. Писарь вон без сознания валяется. Главный заговорщик.

Воевода запалил три свечи в массивном металлическом подсвечнике. Поднес.

— Да я и сам…

— Где Ефим, где люди твои? Только давай без шума и гама.

— Так это…

Он стоял, уставившись за мою спину.

— Что…

— Пригрел ты змею на груди, воевода. Писарь твой кончить тебя решил. Вон, гляди. Вдвоем они в ночи крались, к твоей двери. Убили бы тебя. На меня свалили, и дело с концом. Нового воеводу бы выбирали. А пока выборы, тарам город и сдали.

— Что делать-то? Московит.

Голос его дрожал.

— Жить хочешь, меня во всем слушай. Завтра скажешь, что я от Царя Дмитрия прибыл, город к обороне от крымчаков готовить и сволочь всякую бандитскую извести. Ясно?

Воевода кивнул, непонимающе спросил.

— А кому скажу-то? Как людей собрать?

— Это самое простое. Утром с первыми петухами толпа к тебе придет.

Он икнул.

— Толпа…

— А ты думаешь, что все просто так тут? Тебя зарезать должны были. На рассвете людей собрать. Под стены острога привести всех недовольных. А их, как ты говорил, немало. И потребовать выдать убийц воеводы. Тебя то есть.

Я буравил его взглядом. Он молчал. Раз вопросов нет, то продолжу уму-разуму тебя учить, старый ты дуралей.

— Как думаешь, кто бы разбираться стал? Голос бы взял писарь твой. Кто здесь все и затеял. Меня и людей моих бы обвинили. Мы бы отбивались, во время, кхм… Задержания подозреваемых, нас бы и порешили. И нового воеводу выбирать стали. Ясно?

— Нет.

Тугой ты. Ох…

— Слушай меня во всем, дольше проживешь. И Настенька твоя тоже.

Воевода кивнул. Наконец-то мы нашли с ним общий язык. Пришил к согласию.

Действуем тихо и аккуратно.

— Сам ее перевязать сможешь?

— Да.

Пока он оказывал первую помощь девушке, я расспросил его, где находятся самые верные ему люди. Кто из них точно не подведет, как их звать, где караулят. Где спят те, кто не в дозоре сегодня. Узнал попутно, где Ефим.

К терему было пристроено еще одно здание, стоявшее между ним и крепостной стеной. В нем жила часть гарнизона кремля, часть размещалась в башнях.

Еще уточнил, каким образом организована охрана всего, что есть на территории, а также города и острога.

В промежутке, слушая рассказ, пришлось отлучиться к приходящему в себя писарю. Он начал стонать, подавать признаки жизни. Связал его получше, воткнул кляп в рот, чтобы не кричал. Потом затащил в покои воеводские, к стене привалил.

Отсюда никуда не денется.

— Ясно. — Выдал я, когда наконец-то дослушал Фрола Семеновича. — Жди здесь, скоро буду.

Информация была очень полезной. В голове у меня уже созрел план завтрашних действий. только к ним нужно подготовиться.

Полчаса, может, чуть больше, ушло у меня на то, чтобы воплотить первую часть идеи в дело.

Первым делом я разбудил Ефима, пояснил ему все, выдал четкие указания. Сказать, что он обалдел — ничего не сказать. Но, парень оказался смышленый, почесал голову, вздохнул, согласился действовать. Люди воеводы в лицо его знали. В этом и был основной смысл. Делегировать ему общение с ними всеми посреди ночи.

Он кивнул и начал действовать.

Тем временем я пошел к своим людям.

Дежурил Пантелей. Не спал. Все у них было тихо, спокойно. Заговорщики рассудили логично. Зачем убивать приезжих, если поутру их толпа разорвет? Лишние вопросы, лишний риск, лишние действия.

Пришлось разбудить Григория, изложить ему план действий.

Спросонья он вначале не очень понял. Затем глаза его полезли на лоб. Закивал.

— А еще просьба у меня к тебе будет.

— Еще? Ты и так нас здесь в такое втравил.

— Так не я. — Легкая усмешка исказила лицо. — Враги действовать начали, а я противодействую. Иначе никак. Убьют.

— Ладно, чего еще от меня нужно.

— Слово умное такое есть. Инвентаризация. Знаешь, что это?

Григорий смотрел на меня, не очень понимая, о чем речь. Видимо, в обиход не вошло еще.

— Ты читать писать умеешь. Завтра, как время будет, после всех утренних наших действий, приступай. На тебе проверка всех их здесь письменных дел. Савелий при тебе будет. В кандалах. Показывать, рассказывать. А ты следи, смотри, спрашивай. Понять хочу, что у нас здесь в Воронеже есть и что эта тварь успела отсюда вывести, продать, заложить, пообещать.

— Опись и учет. Понятно. — Служилый человек кивнул.

Я пожелал ему доброго сна. Встретил недовольное выражение лица, улыбнулся в ответ. Ушел.

Встретил Ефима. Вместе мы обошли тех, кого сам он еще не успел. Всех предупредили, идеи в головы вложили, разъяснили, что творится и почему мы действуем именно так, а не иначе. Рассказали, как действовать надо, что делать.

Итого. Человек двадцать пять верных людей у нас было готово утром противостоять проникнувшему в Воронеж заговору. Все должно получиться. Отдельное место выделялось местному батюшке.

Пришлось его разбудить, отчего он оказался не очень доволен. Но, услышав нас, креститься начал, кивать понимающе. А как завершили мы ему пояснения, благословение свое дал на дело важное.

Слова — тати и басурманы подействовали на служителя церкви отлично. Нелюбовь к иноверцам сыграла свою роль. Встал он всей душой на нашу сторону. Дело важное.

Через час где-то, распрощавшись с Ефимом, который отправился досыпать, я вернулся в терем к Воеводе. Тело на лестнице оказалось убрано. Кровь притерли. Уверен, утром лестницу придется убирать еще, ночью все же не видно ничего. Чистоты особо не наведешь.

Хотелось спать, но было еще одно дело, очень важное.

Я вошел к Фролу Семеновичу. Здесь все несколько поменялось. На кровати спала, прикрытая шкурами девушка. Сам старик сидел на стуле подле писаря, привалившегося к стене, расспрашивал его. Подходя, я услышал.

— Упырь ты, Савелий, ох упырь. Кровопийца, тать…

Ответить тот не мог, кляп все еще был у него во рту. Но воеводу устраивал такой расклад. Говорить с человеком, обвинять, сетовать. Не ждать ответа.

— Как Настя?

Глава города поднял на меня полуслепые, усталые глаза. Вздохнул, перекрестился.

— С божией помощью жива. Твоими стараниями, московит. И я ими жив. — Вновь вздохнул, уставился в пол. — Как же я так. Как же не увидел ничего. Болезнь все, всю душу вынула.

Я положил ему руку на плечо. Сдавил.

— Бывает, Фрол Семенович. Болезнь она никого не щадит.

Он сокрушенно покачал головой.

— Поговорить с ним хочу. — Продолжил я. — А ты поспи, старик, поспи. Завтра день не простой будет. Утро уже скоро.

Он поднялся — осунувшийся, еще больше постаревший. Прошел к кровати, посмотрел на девушку. Сорвал со стены шкуру. Кинул недалеко от печи, устроился там.

— Посплю я, московит. Устал.

— Хорошего сна.

Так, дед, ты главное до утра не помри. Ты мне завтра утром живой для плана нужен, говорящий, здоровый. А сейчас опять… Допросы.

— Ну что, Савелий, поговорим. — Я злобно посмотрел на писаря.

В подсвечнике осталась только одна свеча, ее мне было достаточно. Нужно смотреть на его мимику. Отслеживать, чтобы понимать, врет или нет.

— Правила такие. Говорим тихо, нечего ночью орать. Это раз. Два. Соврешь, будет больно. Три. По пути все скажешь, получишь шанс жить дальше. Четыре. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Понял?

Писарь кивнул. Я аккуратно вытащил кляп.

— Я это, я… — Начал он, было, тараторить.

— Вопроса не было. — Пришлось отвесить ему слабенькую оплеуху. На что бы мозги выбить, а для профилактики.

Савелий все понял, замолчал. Смотрел в пол.

— Кто приказ дал?

— Так это, мы это…

— Ты по-русски говори, а не вот это все.

— Сами мы.

Вроде правду говорит. Этот хмырь у них здесь главный заговорщик? Не похоже, быть не может.

— Ты что ли главный тут, тать.

— Нет, нет. Просто…

— А как тогда?

— Ну, так ваша милость приехали. Про татар говорить начали, про Маришку. Воду мутить. Ну и я решился, что надо, что пора.