Узнавать Отражение (СИ) - "Ande"

Помолчали. А потом я встрепенулся:

— И куда вы меня везёте?

— Как это — куда? Поговорить с мистером Кретчером, — Михал Михалыч взглянул на часы, — он вот-вот приземлится. Как у тебя с английским, Пол?

— Американский, — буркнул я. — Отлично понимаю, говорю как русский. О чём с ним разговаривать?

— Мы не можем ему ничего сделать, — снова помолчав, сказал чиновник, — но нельзя допустить, чтобы он не ответил.

— А я здесь при чём?

— Он тебя знает в лицо. Так что мы сразу пропустим кучу лишних разговоров и сразу перейдём к делу.

— Знает?

— Ну да. Ему показывали фото всех фигурантов.

— И вы решили его по-родственному пожурить?

— Принято решение с ним всё обсудить. И я хочу, чтобы ты, Паша, держал себя в руках. Договорились?

За разговором мы въехали в ворота правительственного аэропорта и подъехали к овеянному легендами двухэтажному серому зданию с залами ожидания.

Поодаль столпилась стая машин и автобусов прессы и телевидения. И «Икарус» программы «Время». Куча явно журналистского народу сновала между этими машинами и входом в здание, нагруженные штативами, камерами и всякой приблудой.

Мы вылезли из машины, и Савченко критически меня оглядел и поморщился. Любопытно, а как может выглядеть человек, которого пятнадцать минут назад положили мордой в грязный снег обочины?

Впрочем, мы, не задерживаясь, вошли в боковую дверь, прошли длинным коридором и вышли в главный зал вылета/прилёта.

За огромными окнами виднелся «Боинг-747» с уже поданным трапом, расстелённой от трапа красной ковровой дорожкой и группкой встречающих. За самолётом угадывалось движение обслуживающей аэродромной техники. Открылась дверь между крылом и пилотской кабиной. Из неё высунулась, судя по всему, стюардесса...

Лицом к лицу легендарный инвестор выглядел неважно. Я знаю, что ему сейчас пятьдесят четыре. Издали казалось, что он даже моложе. Но вблизи было видно, что это ухищрения портных, косметологов и парикмахеров. И ещё было видно, что он себя неважно чувствует и что загар не может скрыть желтоватости лица.

А ещё он был напряжён и чего-то ожидал. Хотя, если Савченко не ошибается, то ясно, чего он ожидает.

На входе в здание Кретчера встретил лишь Михаил Михайлович, что, кажется, американца удивило. Я стоял в сторонке и не слышал, о чём они говорили. Потом я увидел, что Кретчер что-то сказал сопровождающим, судя по всему, посольским, и на пару с Савченко отошли в сторону и уселись в кресла в эдакой лаундж-зоне. Михал Михалыч обернулся и махнул мне рукой. Я подошёл к ним и сел рядом с чиновником, посмотрев в лицо американцу.

Он лишь мгновение смотрел мне в лицо, отведя взгляд, озарившийся узнаванием. А Савченко подвинул ему по столику папку, говоря на вполне приличном английском, что вам стоит это посмотреть, Дэвид. Эка! Уже Дэвид... В папке, я так понимаю, отпечатанные на английском справки по делу о неудачном похищении...

Он быстро пролистал их и как-то неуловимо вдруг стал тем самым Дэвидом Кретчером. Очень и очень жёстким и властным мужиком, гнущим всех. И спросил:

— Что с моими людьми?

— Для начала, Дэвид, хочу познакомить тебя с мистером Полом Колесовым. Он — участник событий и готов осветить многие детали.

Мы с Кретчером кивнули друг другу. А Михал Михалыч продолжил:

— И я хотел бы, чтобы мы вместе подумали, как нам урегулировать ситуацию...

Тут дверь из коридора, которым мы пришли, открылась, и в зал натурально вбежал Пётр Олегович Авен. На сегодняшний день он Министр внешнеэкономических связей РФ. И я всё понял.

Подождал, пока этот Авен с его дурацкими очками, дурацкой чуть лошадиной улыбкой и всем его дурацким видом подойдёт к нам. Выждал весь ритуал знакомства и пока Авен не устроится в кресле. А потом встал и сказал:

— Пойду я, — потом перешёл на английский и персонально Кретчеру добавил с любезной улыбкой: — До встречи, Дэвид.

И пошёл прочь.

Савченко вообще никак не прореагировал, задумчиво разглядывая американца. А Авен с некоторым недоумением покосился на меня в смысле — это ещё кто?

В зале не было пусто. Поодаль стояли какие-то люди, видимо, охрана и сотрудники американца. Толкалась охрана Савченко. Чуть подальше был бар с барменом и официанткой. Был слышен гул голосов журналистов за дверьми. А на лётном поле вокруг приехавшего самолёта рычали автомобили и техника.

Оглядев всё это, я пошёл к двери, из которой и вышел сюда, прикидывая, что, может, с журналистами до города доберусь...

Да только за дверью меня тормознул тот самый мужик, что тормознул меня на Киевском шоссе:

— Стой, Колесов. Михал Михалыч приказал, чтобы ты его дождался.

— Знаешь что? — с досадой ответил я. — Пусть он кому другому приказывает. Я к нему не нанимался...

И резко двинулся на мужика. Да только всё зря. И мужик нехило подготовлен, и мой удар не прошёл, и сзади мне подшибли ноги, и снова завалили мордой в пол. Вывернув руки и сильно навалились, лишая подвижности.

Сквозь свои рывки и попытки вывернуться и освободить руки я услышал: «Хули ты копаешься? Той хернёй, что пацана колоть хотели...»

Тут я почувствовал укол в основание шеи слева, и сознание моё стремительно погасло...

Глава 24

Меня разбудил луч солнца в лицо. Я огляделся. Мансарда деревянного дома. Небольшая комната. Двуспальная панцирная кровать, на которой я лежу, у деревянной стены. Справа от окна — письменный стол. Шкаф у стены напротив. В ногах у меня стул. На нём — аккуратно сложена моя одежда. Сам я — в одних трусах.

Несмотря на это — совсем не холодно. Батарея под незашторенным окном даёт устойчивое тепло. Вспомнил вчерашний день и потер шею. Куда тут они меня укололи?…

На лестничную площадку выходят четыре двери. На одной из них — картинка с писающим мальчиком. На другой — карикатурное женское лицо. На третьей — картинка с мрачным котом с повязкой на глазу.

За писающим мальчиком оказался именно санузел. Так что оделся я спокойно и никуда не торопясь.

Выглянул в окно. Большой загородный участок с вековыми соснами, расчищенными в снегу дорожками и следами в сугробах.

Судя по тому, что моих пижонских ботинок и куртки нигде не видно, — дом частный. Натянул носки и пошёл искать людей, ориентируясь на какой-то шум на первом этаже.

Спустившись по скрипучей лестнице, я оказался в большой гостиной, просвеченной утренним солнцем. Обставленной не без претензии. В одной части — телевизор, журнальный столик, кожаные диван и кресла у камина. В другой половине комнаты — что-то типа кухни. Круглый стол под низко висящим абажуром. Тяжёлые стулья с кожаными сиденьями. Какая-то допотопная газовая плита, такой же древний тумбовый стол и странный холодильник.

Выбивающаяся из общего ряда японская магнитола на подоконнике тихонько вещала «Европу Плюс».

За круглым столом, боком к нему, удобно устроился господин Савченко. В спортивном костюме. Устало положил ноги на стул напротив. На столе лежала кипа газет и стояла кружка. С кофе, судя по запаху в гостиной. Государственный деятель изучал прессу.

Увидев его, я совсем не удивился. Чего-то подобного и ожидал. А он, обернувшись на скрип лестницы, сказал мне:

— Привет, Пол. Кофе будешь? Наливай сам, и вообще не стесняйся. Мне лень за тобой ухаживать.

Я молча постоял, глядя на него. Потом из шкафчика над мойкой достал кружку и налил кофе из современной кофеварки.

— Где это мы?

— Это бывшая дача Ворошилова, в Знаменском. Ново-Огарёво, в общем, — отложил газету хозяин.

— Где моя куртка?

— Вон там, в прихожей, — мотнул он головой.

Куртка обнаружилась на вешалке. Достал сигареты с зажигалкой, вернулся к столу. Поискал глазами пепельницу. Обрезанный автомобильный поршень на подоконнике. Не спрашивая разрешения, закурил, отхлебнув кофе.

— Это у чиновников такие понты? Дача Ворошилова — в Кунцево.

— В Кунцево — дача, о которой знает публика, — хмыкнул Савченко. — А здесь — та, где он жил.