Резко обрываю его поток лести.
— Сколько?
Тот понимающе прижимает ладошки к сердцу и называет просто грабительскую цену:
— Готов дать пятнадцать драхм за голову, не считаясь, мужчина это или жен…
Не дожидаясь окончания фразы, бросаю жёсткий взгляд на высокого сухого вавилонянина:
— А ты что скажешь, Асклепиодор?
Склонившись в поклоне, тот стрельнул в меня хитрыми узкими глазками:
— Только из уважения к тебе, Великий царь, могу набросить одну драхму!
«Ясно! — делаю про себя обобщающий вывод. — Сговорились, гады!»
Моё раздражение понятно: самая дешёвая цена на любом рынке Азии как минимум в десять раз больше. Я знаю, что туда ещё надо людей отогнать, кормить по дороге, охранять, кто-то непременно умрёт в пути, и всё это ляжет в расходы. Я всё это знаю, но в десять раз меньше — всё равно перебор!
Бросаю на торговцев злой взгляд, и все трое, даже не успевший поучаствовать в торге сириец Бавур, опасливо делают шаг назад. Они озадачены тем, что им приходится иметь дело с самим царём. Обычно этим занимается специальный доверенный человек полководца. С ним им было бы проще и удобнее договориться, а тут на тебе — царь сам влез! Им это в диковинку, да и опасаются справедливо: а вдруг осерчает! Опасаются, но прибыль терять не хотят всё равно.
«Вот же торгашеская натура! — мысленно крою их про себя. — Боятся, жмутся, а выгоду свою блюдут пуще жизни!»
Пока я думаю, как мне быть, — ведь не отдавать же задарма совсем, — к моему уху склоняется Гуруш и шепчет:
— Вчера в шинке (питейное заведение) некий Ширдар брал кувшин ячменного пива и сетовал на то, что это его хозяин Охтияр зачем-то распродал всех своих рабов купцам, уходящим с караваном в Экбатаны.
Оценив полученную информацию, проникаюсь пониманием, что тот жирный перс, с коего я начал, ещё вчера пронюхал о моём решении идти на Сузы и быстро избавился от всех рабов, что имел, ради того, чтобы хапнуть из нового полона как можно больше.
«А что, — иронично хмыкаю про себя, — парень не дурак! Он тем купцам уступил в цене, надеясь купить у меня в три-четыре раза дешевле. С учётом того, что до столицы Элама не так далеко, а там цена будет в десять-пятнадцать раз выше, то подняться „наш друг“ Охтияр собрался не слабо!»
То, что информация с совещания утекла так быстро, меня не удивляет — народу там было много, так что донести было кому. Другое дело, как быстро эта троица успела сговориться! Исподволь слежу за торгашами, и у меня вдруг возникает ощущение, что из всех троих ва-банк играет только один Охтияр. Он уговорил остальных держать цену на минимуме и не играть друг против друга, собираясь захапать себе львиную долю.
Не использовать такой козырь было бы глупо, и я упираюсь взглядом в вавилонянина:
— Ладно, Асклепиодор, по рукам! — одеваю на лицо радушную улыбку. — Бери всех по шестнадцать за голову!
В ответ тот замялся, теребя свою куцую бородёнку:
— Прости, царь, но на всех у меня не хватит денег, могу взять… — Вскинув глаза к небу, он стал лихорадочно подсчитывать, но я опережаю его:
— Не можешь один — возьми в складчину с Бавуром!
Вавилонянин бросил взгляд на сирийца, и тот утвердительно кивнул. Но тут в торг вмешался Охтияр:
— Великий царь, не торопись! — Он сложился пополам в глубоком поклоне и, выпрямившись, затараторил: — Я сейчас всё обдумал и понял, что был не прав, и готов предложить тебе за всех по двадцать драхм за голову!
«А куда тебе деваться!» — чуть ли не смеюсь про себя, понимая, что не промахнулся с выводом. Продав по дешёвке своих рабов, ему теперь кровь из носу надо что-то купить, иначе он приедет в Сузы ни с чем, оставшись в убытке.
Поведение бывшего партнёра, внезапно нарушившего договорённости, вызвало недовольство у двух других торговцев.
— Э-э, зачем так поступаешь, нехорошо! — Асклепиодор схватил за рукав перса. — Мы договорились уже, а ты лезешь!
Толстяк вырвал руку и зашипел на вавилонянина:
— Не твоё дело! Делаю что хочу!
Глядя на этот спор, сириец Бавур поднял на меня взгляд и тихо произнёс:
— Тридцать!
После этого крику стало ещё больше, и уже через час яростных дебатов цена поднялась до пятидесяти. На этом рубеже отвалился вавилонянин, а на шестидесяти отступил и сириец.
Только после этого раскрасневшийся, охрипший и буквально мокрый от пота Охтияр вдруг осознал, что его занесло куда-то не туда. Он поднял на меня заискивающе-вопросительный взгляд, словно бы надеясь, что я ничего не слышал и всё ещё можно отыграть назад.
Лишая его последних иллюзий, одобрительно хлопаю толстяка по плечу:
— Договорились! Забирай всех!
И, уже повернувшись к Гурушу, добавляю:
— Получи с этого человека полагающуюся сумму и принеси ко мне в шатёр!
Глава 15
// Часть 2 Короля играет свита!
Сатрапия Сузиана, город Сузы, конец июля 316 года до н.э.
Ослабляю повод, и Софос тут же, выгнув шею, потянулся к кустикам жесткой травы, дабы со всей своей философской мудростью насладиться их свежим вкусом. Не мешаю ему набивать свой лошадиный живот и, подняв голову, обвожу взглядом раскинувшуюся вокруг равнину.
К востоку в серовато-голубой дымке высятся вершины горного хребта Загрос, а на запад расстилается бесконечная зеленая равнина.
«Вот она, колыбель человеческой цивилизации! — мысленно проговариваю про себя. — Элам, Шумеры, Аккад!»
Мой взгляд смещается дальше к югу и упирается в видимые издали городские стены. Это город Сузы, или, по-местному, Шушан, — бывшая столица Элама, затем третья столица персидской державы Ахеменидов, а ныне главный город сатрапии Сузиана. Сатрапии, что теперь входит в мое царство, полные границы которого я еще и сам не могу четко представить.
Сейчас, маясь от безделья и щурясь на беспощадное солнце, я смотрю то на город, раскинувшийся между двух рек, то на величественную бескрайнюю долину и невольно отвечаю себе на незаданный вопрос — почему человеческая цивилизация зародилась именно здесь.
Да потому что тут идеальное место для выращивания чего-либо, но при этом ничто не растет само по себе. Воткни голую палку, неустанно поливай ее — и в ней проснется жизнь, зацветут цветы и созреют плоды; а не будешь поливать — дерево засохнет и погибнет. Я это к тому, что сия земля Обетованная — далеко не райские острова Океании! Там можно жить в шалаше под пальмой, ничего не делать, а питаться бананами и кокосами, что растут сами по себе. На этой земле надо трудиться в поте лица, чтобы вырастить урожай, но при этом на любое вложение эта земля ответит сторицей, и один человек с крохотного надела способен прокормить десяток, а то и больше.
«То бишь, — развиваю дальше свою мысль, — Господь Бог умышленно привел человека в такое место, где без борьбы и усилий тот погибнет, но за тяжкий труд будет ему достойное вознаграждение!»
Глядя на бесконечные квадратики полей, разрезанные голубыми артериями каналов, не могу удержаться от пафосной иронии.
«И сказал он им: трудитесь, человецы, и да воздастся вам за труды ваши!»
— Кажись, вона едут!
Слышу за спиной ворчливое восклицание Экзарма и не чувствую в нем ни капли радости. Что ж, вполне его понимаю. Сейчас на этой дороге мы встречаем «мою дорогую мамочку», и не все рады этой встрече так, как я. Экзарму, например, радоваться нечему, ведь Барсина с самого первого дня не испытывала к нему теплых чувств и никогда не считала нужным это скрывать.
Смотрю на показавшихся всадников и ползущие за ними многочисленные повозки. Число их все растет и растет, и я почти с умилением вспоминаю те три скрипящие арбы, на которых мы когда-то покидали Вавилон.
«Да уж, — не могу удержаться от сарказма, — растет благосостояние народа!»
Впереди каравана неспешным шагом едет большой отряд охраны, и в его рядах я различаю фигуры моих дядьев. За ними тянется цепочка из более десятка самых разномастных повозок, за которыми топают слуги и рабы. Дальше — небольшое стадо вьючных лошадей, а уж за ними — арьергард из десятка всадников.
