Японская война 1905. Книга восьмая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— А боится он, значит, все это потерять.

— До чертиков, — Николай улыбнулся.

Вот поговорили, и на душе стало легче. После такого можно было уже и с министрами встретиться, и письмо Макарову написать. Он уже знал, кто и сколько раз предложит ему затаиться и выждать, но русский царь хотел и не собирался сдерживать желание воздать должную славу русскому оружию, которое принесло своей Родине новые победы.

Они не говорили про это вслух — Аликс принципиально, чтобы не вызывать кривотолков, старалась не лезть во внутренние дела страны — но Николай все это время думал и о России. Что китайская и американская торговля принесут пользу не только Франции, но и им. И новые корабли — дорого, но теперь Россия могла себе позволить продолжить морскую гонку.

Пока все сильны, Бог даст, никто и не решится нарушить равновесие.

Император Мацухито смотрел в окно, как на Токио наползает ночная тьма. Сегодня на улицах народ скандировал «Мы — великая морская держава!», он сам выходил к толпе и махал рукой, поддерживая национальную гордость. Вот только внутри не было и капли той уверенности, что ему приходилось показывать и на улицах, и в кабинетах бывшего замка Эдо.

Словно мало Японии тягот недавнего поражения в войне, новые печали сыпались одна за другой. От Лондона пришла нота об одностороннем разрыве союзного договора 1902 года. Потом прилетело объявление войны от Северо-Американских Штатов. Не Сацуме, а ему! И словно не было того десятка встреч, когда он, Мацухито, договаривался с американцами об ударе по мятежным соседям.

Всем был нужен сукеепуго — козел отпущения — и слабая Япония подходила на эту роль гораздо больше, чем дерзкая Сацума или вся Новая Конфедерация. Хотелось опустить руки, но Токио все эти месяцы работал еще в одном направлении — просто на всякий случай. Контакты в Мексике, Эквадоре, Перу и Аргентине поддерживались с минимумом финансовых вливаний, но для нищей Южной Америки и этого хватило.

Когда американский флот был разбит, почти каждый из этих контактов поспешил поделиться с японцами охватившей их страны радостью. Доктрина Монро, которая, словно топор над головами, раньше нависала над всем южным полушарием, как-то разом потускнела. Им доказали, что американцев можно бить. Можно бить на суше, можно бить на земле, и эта надежда заставляла миллионы людей поднимать головы…

И искать союзников.

— Так, может… — Мацухито еще раз посмотрел вслед садящемуся солнцу. — Может, сила цивилизации больше не на Западе, а на Востоке? Не на Севере, а на Юге? Уходит один свет, наступают темные времена, но потом-то все равно будет новый рассвет. И если одна сторона уже отказала Японии в праве на жизнь, то почему бы тогда прямо не встать на другую?

— Позови ко мне, — император позвонил в фарфоровый колокольчик, — князя Ито.

Третий из формальных правителей Сацумы уже две недели жил в Токио, и вот им пришло время поговорить. Мелькнувший в дверях слуга склонил голову и снова исчез. А император повернулся обратно к окну и продолжил ждать. Сначала ночь… Потом рассвет. По-другому ведь и не может быть.

Гальер-Холл или старая мэрия была зданием в неогреческом стиле. То есть широкая лестница перед входом, потом двенадцать огромных дорических колонн. Самое то, чтобы настроить еще недавно жегших город и пускавших кровь людей на нужный лад.

Я смотрел, как расставленные по всему зданию лавки заполняются, и чем дальше, тем больше понимал, что решать что-то с этими людьми будет ошибкой. Не потому, что они недостойны стоять рядом со мной или принимать решения за весь город, как раз наоборот — более чем достойны. Но за стенами холла на площади Лафайет людей было еще больше.

Под флагами Японии, России и триколором Луизианы — только вместо обычного пеликана кто-то добавил двуглавого орла — стояло уже около пяти тысяч человек. И новые прибывали каждую минуту, порой удивляя своим необычным внешним видом. Например, негры в форме бывшей милиции Конфедерации, но с русскими кокардами. Я сначала даже не понял, где они их взяли, но пригляделся, и стало понятно, что это просто отлитые в придорожном песке формы. Кривые, грубые, но было видно, с какой гордостью люди бросают на них взгляды.

Рядом с неграми стояли мексиканцы-рабочие с плантаций, индейцы-кайюги с байю, притоков Миссисипи, китайцы-кули с железной дороги, итальянцы из порта и смущенно стреляющие взглядами по сторонам иммигранты-европейцы в приличной одежде. Я думал, что многие из них побоятся прийти, но нет: немцы, ирландцы, шотландцы, даже небольшая русская община… Сегодня под старой мэрией и памятником Бенджамину Франклину собрались все.

— Спасибо, что пришли, — я обвел взглядом сидящих в зале делегатов. — И я хотел бы вынести на голосование первый вопрос. Кто за то, чтобы мы вышли к людям и приняли решение все вместе, поднимите руку.

И вроде бы никто ни разу не репетировал подобное, но ответом мне было громкое и единодушное «да».

На улице по после моих быстрых объяснений люди Огинского натащили на возвышение перед Гальер-Холлом несколько десятков ящиков из-под патронов и снарядов, за считанные минуты складывая самый настоящий помост. Возможно, подошел бы и броневик, но повторять чужую судьбу мне что-то совсем не хочется… У меня свой путь! Я взбежал по ящикам наверх и обвел взглядом собравшихся людей.

Сразу же раздались крики.

— Никаких больше янки!

Вполне ожидаемо.

— Да здравствует республика!

Это-то откуда вылезло?

— Тодос сомос Луизианос!

Это, кажется, на испанском. Сегодня мы все луизианцы — мирно и позитивно, но опять же совсем не то. Впрочем, а кто ждал, что снесшие привычную власть люди будут хотеть именно того, что нужно мне? Жалко… Жалко, что придется сейчас ломать их, но, увы, в любом другом случае вся эта история может закончиться только одним-единственным образом. Очень кроваво!

— Граждане Нового Орлеана! — я заговорил, обводя стоящих передо мной людей похолодевшим взглядом.

Разговоры, гомон, перестук сапог и оружия — все разом затихло.

— Скажу сразу, я — солдат. Не правитель, не диктатор, не мудрец, что будет учить вас жизни!

Толпа начала ворчать, словно начавший проявлять нетерпение дикий зверь.

— Поэтому именно вам сегодня нужно принять решение! Принять решение, что будет дальше с Новым Орлеаном, жить вам или умереть!

И все снова замерли. Некоторые слова всегда попадают в самое сердце.

— Мы дали вам свободу от янки, но свобода — это сокровище, которое стоит дороже золота. Его нужно не только получить, но и удержать! Вы готовы сражаться, я это вижу, но одного желания, чтобы победить янки, никогда не будет достаточно. Кровь и пот! Вам придется заплатить за свободу таким количеством пота и крови, напитать ими землю Луизианы и всего американского Юга так, чтобы эта земля уже никогда не могла вас забыть!

Кто-то в толпе засвистел. Быстро, хитро — чтобы соседи даже не успели заметить, кто это, но чтобы момент был испорчен.

— Если вы хотите сказок, — я продолжил, давя толпу взглядом и голосом, — то можете идти к Рузвельту. Янки любят говорить про «Великую Америку», вот только раньше вам там почему-то не находилось места. Так что идите, но потом не удивляйтесь, когда вас вернут обратно в грязь, а то и между делом вздернут за «измену Союзу».

Тишина, на этот раз зловещая. Никто не любит угроз, особенно если понимает, что это чистая правда.

— Сейчас я зачитаю вам пять декретов, — я поднял руку с пятью растопыренными пальцами. — Пять основных законов, которые мы примем или не примем все вместе. Разом! Если вы скажете «да», мы будем бороться вместе с вами. Если скажете «нет», не станем неволить и уйдем. То, что мы сделали сегодня и вчера — это подвиг, но чтобы у нас это не отобрали, нам нужен будет уже не гнев! Нам нужна будет своя правда, своя страна!

Я краем глаза заметил запыхавшегося помощника Огинского. Смутно знакомый еще по Маньчжурии вихрастый солдат прижимал к груди несколько стопок свежеотпечатанных листовок. Когда я закончу и получу единственный правильный ответ, из расклеят по всему городу.