Варяг III (СИ) - Ладыгин Иван

Некоторые разведчики уже ушли на юго-запад — высматривать признаки приближения главной армии Торгнира с суши. Лейф дал им четкий приказ: быть тенями, не ввязываться в стычки, только смотреть и слушать.

Пока на море было тихо. Лишь чайки с их пронзительными криками носились над волнами, да осенний ветер, набирающий силу, гудел в расщелинах прибрежных скал.

Но мысли Лейфа сейчас были далеки от тактики и ветра. Он смотрел на потрескивающего на огне кролика и видел в багровых отсветах пламени другое время. Детство.

Длинные, залитые солнцем дни на другом берегу…

Тогда они были неразлучны. Два мальчика, два солнечных зайчика с белыми, как лен, волосами. Вместе они пускали по весенним ручьям щепки, воображая их великими драккарами, отправляющимися в поход за славой. Вместе, под строгим взглядом старого оружейника, они учились держать меч, прикрывая друг друга тяжелыми деревянными щитами. Вместе впервые попробовали крепкий мед, украденный из погреба отца. В тот день их рвало за дальним хлевом, и они смеялись до слез, валяясь в душистом сене.

Юность пришла, а с ней — и первые серьезные походы, первые настоящие опасности. Они стояли спина к спине, прикрывая друг друга. Делили все: скудную пищу в долгих переходах, первую добычу, а потом и первых женщин, смущенных и податливых, найденных в захваченных селениях. Вместе пировали в Альфборге, пели за столом отца, спорили до хрипоты о достоинствах разных кораблей… Лейф знал каждую родинку на загорелой спине брата, каждый шрам, оставленный тренировочными мечами или случайными ударами в бою.

Знал он и другое. Знал, как отец всегда смотрел на Торгнира с какой-то прохладной отстраненностью. В его похвалах Лейфу — за удар мечом, за меткое слово на тинге — всегда чувствовалась тень укора, брошенная в сторону младшего. Лейф никогда до конца не понимал, что стояло между отцом и матерью Торгнира, красивой и молчаливой женщиной с юга, умершей от лихорадки, когда братья были еще малы. Какая старая рана, какая измена или горькое подозрение отравили их отношения? Но яд, капля за каплей, перешел и на сына.

Ульрик вечно подозревал Торгнира в двуличии, в тайных, корыстных умыслах. В том, что он шепчется с недругами, что он придерживает лучшую долю добычи. И брат, чувствуя на себе этот холодный, несправедливый суд, сначала робко, а потом все увереннее отдалялся. И в какой-то момент он даже начал пакостить…

Подменить отточенный боевой меч Лейфа на тренировке на затупленный — мелкая шалость! Пустить в народе сплетню, что Лейф струсил в стычке с ботландцами — без проблем! Украсть его долю серебра из общей добычи и подбросить ее в сундук к старому рабу — плевое дело! Таким образом, младший брат надеялся отодвинуть в сторону старшего. Надеялся, что останется единственным, достойным любви отца… Ибо любить больше некого будет…

А Лейф? Лейф старался не замечать.

«Все в порядке, — поначалу думал он. — Сам разберется. Чего, как баба, ерундой страдать?»

Но ссоры между ними крепли, недоверие росло, а конфликты омывались кровью невинных. В какой-то момент Лейф и вовсе возненавидел брата.

Но он не унывал и старался быть «лучшим» сыном. Все лавры, слава, доверие и, главное, любовь отца — все доставалось ему, старшему, законному наследнику. А если бы он был на месте Торгнира? Сидел бы в этой вечной тени, глотая обиду и горечь? Озлобился бы? Возненавидел? Да, драугр побери, еще как бы возненавидел! Его собственная ярость подсказывала ему ответ.

Но теперь эти запоздалые мысли и никому не нужные прозрения были бесполезны. Слишком поздно было копаться в семейной драме. Слишком поздно было искать виноватых. Железо закалилось в горне обиды и ненависти, и клинки были отточены. Оставалось только скрестить их.

Очередной кролик покрылся ровной хрустящей корочкой. В животе Лейфа заурчало, настойчиво напоминая о том, что он, прежде всего, воин, а не скальд, распевающий заунывные саги о былых временах. Он сорвал дымящуюся тушку с вертела и, не церемонясь, вгрызся в горячее, обжигающее мясо. Сок брызнул ему на бороду, но он лишь облизал губы, смакуя простой и прекрасный вкус жизни.

Он уже собирался отломить сочную ножку, как его бесцеремонно прервали.

— Лейф! Смотри! — крик одного из воинов, стоявших на вахте у самой воды, тараном ударил в уши…

Лейф, все еще жуя жареную крольчатину, поднял голову, и его лицо мгновенно помрачнело. Брат снова смог его удивить. В который раз уже… И всякий раз это было неприятно.

По морю, рассекая свинцовые пенные волны, шли корабли. Не два-три разведчика. Не мелкая группа. А целая армада. Стройные стремительные драккары с надутыми от ветра полосатыми парусами. И более неуклюжие торговые кнарры. Всего дюжина судов. На каждом парусе маячил знакомый родной знак Альфборга: ветвистое древо, растущее из ладьи.

Палубы были черны от людей. Воины в кольчугах и кожаных доспехах сновали вдоль бортов. Мелькали копья и топоры. Человек пятьсот. Не меньше. Они клином направлялись прямо к бухте.

И, судя по всему, они решили, что маленькая победоносная война начинается именно здесь и сейчас. Торгнир спланировал это с самого начала. Пока его основная, пешая армия давила с суши на Буянборг, этот флот должен был обойти и ударить с моря. В самое уязвимое место. В тыл. В сердце. И по счастливой случайности, Лейф со своим маленьким отрядом оказался единственным камушком на этом пути.

— Настоящий викинг, — с горькой усмешкой произнес Лейф, — всегда использует и топор, и драккар. И, видимо, мой брат — не исключение. — Затем его низкий голос прогремел над всей бухтой. — Планы меняются! К оружию! Готовимся к бою!

— Их больше, Лейф, — мрачно, без обиняков, констатировал старый воин с тяжелой секирой на плече. — Гораздо больше. Почти втрое.

— Верно, старик, — оскалился Лейф, и в его глазах вспыхнул радостный огонь. Огонь, который сжигал все сомнения, все сожаления, всю черную меланхолию. — Значит, сегодня мы впечатлим богов так, как не впечатляли никогда! Все равно пускать их дальше нельзя! Ни один корабль, ни один воин не должен пройти к Буянборгу с этой стороны!

Он с силой швырнул недоеденного кролика прямо в костер, где тот вспыхнул ярким факелом. Его рука сама нашла рукоять боевого топора — старого, тяжелого, с намертво прикипевшими к древку пятнами крови. Сталь загудела, возжелав новой жатвы. Предстояло устроить брату и его «гостям» самый негостеприимный, самый кровавый прием на всем белом свете!

Глава 13

Как бы сильно мне ни хотелось остаться в лесу с Торгильсом, но моё место было в городе. Новый статус обязывал. Да и проклятая нога до конца не зажила… При всём желании, если бы пришлось быстро бежать из чащи, я бы не смог. А лошадь переломала бы все ноги среди этих толстых корней…

Сейчас я сидел в своей горнице и задумчиво тёр переносицу…

Воздух можно было мять руками: в ноздри то и дело закрадывался аромат похрустывающей в очаге древесины; пахло старыми теплыми шкурами и древним уютом. На грубом дубовом столе лежала карта окрестностей, выжженная на телячьей шкуре. Линии фьордов, холмов и лесов дико отплясывали в свете масляных светильников.

Астрид расположилась чуть поодаль, у окна. Она штопала мой плащ, который я умудрился порвать в лесу. Я невольно потерял нить реальности, засмотревшись на нее… Эти сапфировые глаза, подобные звездам, эти губы, эти волосы, что светились, как яркое пламя на маковом поле… Всё в ней ласкало мой взор.

Я с трудом вернул себе самообладание и перевел взгляд на друзей.

Торгрим и Эйвинд, облокотившись о стол, потягивали тёмный эль из глиняных кубков. Их массивные фигуры, привыкшие к действию, казались сейчас слишком большими для этой комнаты. Асгейр молча стоял у напольного очага и грел ладони. Огонь играл на его рыжей бороде и превращал её в искрящийся водопад…

— Итак, друзья… — начал я. — Торгнир на подходе. Поэтому я и собрал вас здесь. Пора ещё раз пробежаться по нашему плану обороны. Эйвинд, у тебя всё готово на воде?