Регрессор в СССР. Цикл (СИ) - Арх Максим

В общем, устроив небольшой марафон по лесу и совсем не устав, через час я подбегал к дому.

Недалеко от подъезда увидел «Волгу-21». Шикарный вид. Что-то в образе этого автомобиля было притягательное. Цвет машины — голубой. На вид как новая. Сразу видно: за автомобилем следят. На капоте установлена хромированная фигурка бегущего оленя, которая блестит на солнце. Этого оленя при прохождении техосмотра в ГАИ заставляли снимать. По одной из версий, из-за того, что при наезде на пешехода фигурка вызывала серьёзные травмы. Есть и другая версия. Она говорит о том, что во время дождя потоки воды ударялись об фигурку и летели прямиком на лобовое стекло, что затрудняло обзор водителю во время движения.

А вообще, такая красивая фигурка привлекала не только внимание сотрудников ГАИ, но и служила магнитом для воров, которые срывали оленя с автомобиля на сувениры. Идиоты…

Сделав вид, что не заметил Савелия, я пошёл к своему подъезду. И чего его принесло в такую рань?

— Александр! Александр! — слышу: орёт вышедший из машины клавишник и машет мне.

«Это он кому там машет? Царю вселенной и её окрестностей? Чё-то паства оборзела совсем, панимаш. Нездоровый, панимаш, демократизм на низах!» — промелькнули в голове мысли, и я засмеялся. Ладно, я не гордый, можно и подойти.

— Привет.

— Здравствуй… — сказал тот, потом чуть замялся и добавил: — … те.

— Что, не спится? — спросил я, улыбаясь, как будто не заметил окончания фразы. — Только восемь утра.

— Мне надо с Вами поговорить.

«Ого… всё же на «вы» перешёл?» — удивился я.

— Ну, говори. Что случилось?

Он помялся, а потом всё же решился.

— Я хочу… Я хочу быть в вашем ансамбле. Я готов делать всё, что вы скажете. Если вы скажете, то я готов, — сумбурно произнёс соискатель вакансии.

— А ребята?.. — перебил его я.

— Я долго думал, долго думал. Я думал, думал и не спал всю ночь. Потому, что нужно было подумать. Извини…те, я просто нервничаю. Так вот, я подумал и понял. Я понял! Я уверен! Я даже не то чтобы уверен, а точно понял и именно не просто уверен, гм… но уверен! — проговорил Сева.

Затем, вероятно попытавшись сообразить, что же такое сказал, окончательно запутался и замолчал. Молчание длилась, наверное, с минуту. Я уже решил прервать «рекламную паузу», когда Сева всё же собрался с мыслями.

— Я с вами хочу быть с вами до конца.

— С кем — с нами-то? — пытался вникнуть в неправильно построенное предложение я.

— Ну… — замялся он, — в смысле с тобой.

— Так… Ну а ребята? Ребята-то как?

— Я не знаю… — продолжил он и принялся горячо рассказывать о наболевшем, при этом иногда жестикулировать и взмахивать руками. — Я им говорил, что прежде, чем начинать играть, нужно хотя бы поучиться этому. А это — самодеятельность. Это даже не примитивно, это просто… это просто дилетантство какое-то. Они думают, взяв инструмент и выучив семь аккордов, можно научиться играть и сочинять хорошую музыку… Они даже нормально чужие песни сыграть не могут, где уж тут что-либо сочинить свое? Они мечтают о славе «Beatles» или «Песняров»! Только проблема… играть они не умеют и учиться не хотят. И даже слушать не хотят об учёбе, считая, что и так сойдёт. Это же просто кошмар какой-то. Понимаешь?! — задал риторический вопрос страдалец.

Он посмотрел на меня и сказал:

— А ты… ты можешь! Ты можешь и ещё как можешь. Это же небо и земля! Сколько я с ними бился, сколько раз я их упрашивал, чтоб они занялись самообразованием. Я уже давно махнул на всё рукой. Это перестало быть чем-то интересным. Репетиции перестали радовать меня. Я стал приезжать в студию, как на каторгу. Те песни, которые ты слышал и которые мы играли на концертах и свадьбах, мы учили почти четыре месяца! Понимаешь? — делился инсайдом Савелий. — Одну песню, состоящую из восьми дворовых аккордов, они учат месяц! Да любой школьник, хоть немного владеющей инструментом, выучит её за полчаса. Два раза в неделю репетиции, а иногда и три раза! Песня, которую придумал Иннокентий, которая, по его словам, является гениальным произведением, на девяносто девять процентов сворована с ВИА «Лейся песня» — «Не знаю, что и думать», — продолжал рассказывать клавишник. — Если уж он собрался что-то воровать, то хоть немножко изменил бы… Но дело даже не в этом. Уже месяц он её до конца сделать не может! Просто не может!.. Но зато какой текст он туда придумал, какие слова в нём есть: БАМ, стройка, партия, красное знамя, прогресс, целина… Поэтому я решил! Я с тобой! А ребята как хотят… Захотят присоединиться … — тут он осёкся, вероятно хотев сказать «к нам». — …Если они захотят присоединиться… только… давай…те Юлю… тоже к вам… к нам… мы с ней… — начал вновь мямлить Сева.

— Ты спешишь куда-нибудь? — спросил я.

— Э-э-э… нет. Нет, я сегодня свободен, — потерялся сбитый с толку товарищ.

— Тогда подожди меня пятнадцать минут, я ополоснусь — и поедем посидим в каком-нибудь кафе.

— Хорошо, — с готовностью отозвался Сева.

Зашёл домой, помылся, надел шорты с рубашкой, сандалии, взял рубль, который мне оставила мама («Это на опохмелку, что ль, она мне оставила?» — пронеслось в голове) и вышел.

Мы доехали до кафешки, но она открывалась в десять часов. На часах же сейчас было лишь девять.

— Ладно, давай тут поговорим, пока не открылась, — сказал я. — Ты английский, кстати, знаешь?

— Ну да. У меня по нему пять.

— А почему вчера не поправил?

— Не хотел мешать, — пожал плечами Сева.

— Хорошо. Теперь такой вопрос. Ты знаешь кого-нибудь, кто хорошо играет на клавишах, или как там он называться, на электрооргане? Ну, или на пианино, — задал я интересующий меня вопрос. Сева напрягся. — Расслабься. К твоей игре претензий нет, ты молодец. Дело в том, что нам нужен ещё минимум один клавишник хотя бы для записи. Вряд ли мы найдём магнитофон с несколькими дорожками. Поэтому, чтобы «моя» музыка нормально звучала, нужно как минимум два синтезатора. Придётся писать сразу всем вместе.

— Юля умеет на пианино. Она неплохо играет. Может быть, справится? Хотя ей же петь надо будет.

— Ну, где поет, мы ей попроще партию дадим. А, впрочем… нет. Некрасиво смотрится на сцене поющий пианист. Нет драйва. Нет вербального общения с залом. Нет энергетики. Нет экшена!

— «Экшена», — эхом произнёс Сева и уставился вперед.

— Нет «мяса», короче!

— Ты шпион? — как-то буднично и с ноткой утверждения в голосе спросил Сева.

— Короче, Сева… Открываю тебе тайну, и больше ты такого плана вопросов мне не задаёшь! Ок?! Тогда слушай. Нет, я не шпион, не Бог и не дьявол, — начал я очередное «причёсывание». — Дело в том, что пять лет назад я испытал сильный стресс, увидев в лесу огромного медведя. Потерял сознание и проспал в летаргическом сне три дня. Моя душа как бы вылетела из тела. Все три дня я был не на земле, а где-то ещё… не здесь, не в нашем мире… — вещал я «правду» ошарашенному собеседнику. — Я видел свет. Он лучился отовсюду. Я слышал голоса, они звали меня. Мои родные подумали, что я впал в кому и скоро умру. Но на четвёртые сутки я проснулся и понял, чего я хочу от жизни. Для этого мне нужен был учитель… Тут-то и появился он — цыган. Впрочем, об этом я вчера рассказал, — прервался я, чтобы Сева пришёл в себя, перестал на меня глядеть во все глаза и закрыл рот. — «Учиться, учиться и ещё раз учиться», — решил я тогда для себя. Музыкальная учеба у цыгана давалась легко. Я пытался это скрывать, чтобы не выделяться, но неделю назад решил: будь что будет.

Дело в том, Сева, — обратился я к благодарному слушателю, — что я захотел создать свою, оригинальную музыку. Написать свои оригинальные книги. Хотя о книгах пока рано говорить, с книгами пока неизвестно вообще, — посетовал я.

— Ты и книги пишешь? Про что? Дай почитать?

— Как напишу что-нибудь — дам. Пока там только намётки. Жанр фантастика…

Сначала думал «Стальную Крысу» Гаррисона подкорректировать, а потом вспомнил, что он уже в 1972 выпустил — «Стальная крыса спасает мир». Ух!.. Это он, конечно, поспешил! Подумал, подумал: может, Лукьяненко — «Звёзды — холодные игрушки» попытаться адаптировать? Надо будет заняться на досуге. Возможно, в поезде? А почему бы и нет, в поезде всё равно будет делать нечего. Можно будет попробовать подогнать под местные реалии не только «Звезды», но и «Черновик», к примеру.