Последний Герой. Том 1 (СИ) - Дамиров Рафаэль

— А вы… в момент падения Рябинина где сами находились? — Морда понизил голос.

Вопрос прозвучал слишком мягко.

— Я на шконке сидел. Можете проверить, Семён Алексеевич. Там, — указал вверх, на угол, где тускло поблёскивал объектив.

Задержанный сидел спокойно и ровно, а теперь откинулся на стену и потянулся к кружке. Как будто это не он только что стал единственным свидетелем смерти арестованного. Так спокоен только хищник, у которого всё под контролем.

— Посмотрим, посмотрим… — тихо проговорил полковник. Потом повернулся к дежурному: — Артура Богдановича… перевести в другую камеру. Здесь будет работать следственно-оперативная группа. Место происшествия.

— Конечно… — кивнул, услышав это, седой, встал неспешно, взял в руку свой аккуратно сложенный пиджак и поправил ворот рубашки.

Мордюков повернулся к дежурному:

— Чистяков, ты видео с камеры смотрел? — голос его подскочил на октаву. — Смотрел, твою мать⁈

— Да… — замялся пузатый старлей, и пот с его лба потёк ещё обильнее.

— Балда! — в рифму рявкну начальник. — Какого лешего не доложил сразу, что это, мать вашу, был несчастный случай⁈ Труп! Труп! Навел кипишу!

— Так… это… на камере ничего не видно, — развёл руками Чистяков. — Не зафиксировала самого момента…

— Это я и без тебя знаю, — рявкнул Морда. — Что приватную зону снимать запрещено! Конвенция, мать её за ногу! Не имеем права снимать, как арестанты гадят! Но сам факт, что погибший один встал и пошёл к параше? Это видно?

— Нет…

— Как «нет»⁈ — замер начальник. Я видел, что у него даже глаз дёрнулся. — Камера-то работает? Пишет?

— Пишет… — сник дежурный.

— И что тогда? — Мордюков шагнул ближе, навис над подчиненным.

— Семён Алексеевич, ну… пойдёмте, сами посмотрите. Я включу.

— Пошли… — буркнул Морда, обернувшись. — Артура Богдановича переселить. Спасибо, что прояснили, — и протянул седому руку. Тот пожал в ответ.

Седого вывели, а мы направились следом — в дежурную часть ИВС. Прошли по коридору, миновали бытовку и оказались в помещении с двумя столами, кучей мониторов, пультов с сигнализацией охранной и пожарной. Были еще шкафы для документации.

На столе куча потрепанных прошитых журналов. В углу новый гладкий железный сейф для временного хранения оружия прибывшего за жульманами конвоя.

— Вот, — Чистяков, тяжело дыша, уселся за монитор, щёлкнул мышкой, отмотал запись и включил нужный момент.

На экране — помещение камеры изнутри. Обзор камеры не захватывает парашу, как и положено, но почти весь «жилой» сектор виден.

На мониторе — двое в камере. Рябинин и седой. О чём-то разговаривают, но звук не пишется — камеры в ИВС только видео фиксируют. Сначала сидят, потом седой встаёт, подходит к столику, включает чайник.

— Чайник… — буркнул я себе под нос. — Ну и условия у жуликов теперь. Они бы им еще кофеварку поставили.

Чайник седой поставил за какой-то непрозрачный пакет — видно плохо. Мне показалось, что крышку он не закрыл. Но не факт. Качество записи — «мыльное», пиксельное, особо не разберёшь.

Я вглядывался в лицо Рябого, пытаясь уловить его эмоции. Он сидел ссутулившись, движения — вялые. Похоже, был чем-то подавлен. Хотя опять же — моё предположение. С такой камеры не разглядишь наверняка.

Прошло пару минут. Чайник закипел — это видно по облаку пара, поднимающемуся вверх. Только он почему-то не выключается, продолжает парить. Всё пространство перед объективом постепенно заполняется влажным туманом. Картинка мутнеет. Будто пелена наползает. Потом — и вовсе как в молоке.

— Что за ерунда?.. — пробормотал Мордюков, нахмурившись.

— Камера запотела, — подсказал я. — Крышка, похоже, открыта у чайника. Пар ушёл вверх, а там выходит — прямо на объектив.

— Чистяков, мотай назад, — приказал полковник. — Давайте посмотрим на этот чайник ещё раз.

Дежурный отмотал запись. Остановил. Полковник склонился ближе к монитору.

— Увеличь. Ещё… Ну-ка… Вот. Видите, крышка, — он повернулся к своим замам. — Закрыта крышка ведь?

— Да-да, конечно, закрыта, — закивали те послушно.

Хотя наверняка ни хрена там не разглядишь. Понятное дело — им сейчас всем выгодно, чтобы чайник оказался закрыт. Обратного не докажешь. Только пар-то валил как из паровоза. И заволокло камеру прилично. Запотевшее стекло, и вот тебе — слепая зона.

Но спустя несколько минут изображение снова проявляется. Камера «очнулась». Чайник уже не парит. Видно, что выключился. Седой, как ни в чём не бывало, сидит на шконке в той же позе. Рябого нет. И, видимо, за перегородкой уже лежит мертвец.

— Ну вот и всё, товарищи, — Мордюков достал носовой платок, промокнул лысину. — Несчастный случай. Сами убедились. Следов борьбы нет. Кусок мыла на полу мы все видели. Комитетский следователь всё оформит, зафиксирует. Скажем прямо — легко отделались.

Чистяков вымученно улыбнулся.

— А ты чего лыбишься? — рявкнул на него шеф. — Вы, бездельники, всё равно по шапке получите. Выговоры всей смене за слабый контроль по результатам служебной проверки.

Я про себя хмыкнул: времена меняются, а система — нет. При любом ЧП виноват сотрудник. МВД, как мачеха: бьёт — значит, любит.

Я вышел из ИВС, уже не сомневаясь: этот Артур Богданович оказался в камере с Рябининым не случайно. Слишком всё совпало — и время, и место. Кто он такой и как оказался в изоляторе в нужный момент — предстояло выяснить.

В сотый раз мысленно выругался: не хватало мне полномочий. Пока я всего лишь штабной аналитик, а не опер. При Мордюкове расспрашивать сотрудников ИВС не стал — не хотелось привлекать к себе его пристальное внимание. А вдруг он тоже в деле замазан? И часть этой всей постановки. Отыграл ведь свою роль убедительно — «впервые вижу», «впервые слышу». Но именно при нём седого и посадили в камеру к Рябинину. Только вдуматься — в будний день, когда ИВС забит под завязку, они вдвоём сидят. В камере на четверых — только двое. Совпадение?

Нет. Не верю я в такие совпадения.

На выходные — да, уголовников этапируют в СИЗО, освобождают койки. Потом возвращают — под следственные действия. Но сегодня четверг, вроде… Значит, камеры должны быть загружены. А тут — «номер на двоих», бляха.

Так… Раз я не опер, значит, надо поговорить с опером, напрячь его надыбать кое-какую нужную инфу. Проблема в том, что знаю я здесь пока только одного опера — и это мажор в пижонской рубашке. Ну и хрен с ним. Значит, не повезло парню. Пойду к нему.

Уголовный розыск располагался на первом этаже. Несколько кабинетов — в каждом от двух до четырёх человек, в зависимости от метража. Я шёл по коридору, заглядывая внутрь. Молодняк у мониторов, мышками щёлкают — один в один офисные аналитики. В каждом кабинете кто-то есть — двери приоткрыты, видно.

Разве опер должен в кабинете торчать? Раньше, бывало, тоже засиживались, но это только ближе к полуночи. Если уж собирались — значит, отмечали конец рабочего дня. Порежешь огурец, вскроешь банку шпрот, откуда-то нарисуется пузырёк. Ненадолго, по-свойски. Потому что с утра снова — работа.

Тогда пахали от зари до зари. На больничные не ходили — не по-пацански. Подставлять товарищей, перекладывать на их плечи дежурства и бумажную волокиту считалось западло. А сейчас… Только часы пикнули шесть вечера — и всё, отдел вымер. Как по команде. Хоть часы по ним сверяй.

Не ОВД, а гражданпроект какой-то. Ну да ладно, может, действительно всех жуликов пересажали, и теперь скучают, работы нет — ухмыльнулся я про себя. Шутка вышла плосковато, но в точку.

Вот я и вспомнил. Наш отдел, в девяностых. У нас оперов было человек двадцать. А молодых — от силы двое-трое. Остальные — за тридцать, за сорок и выше. Все опытные, было у кого учиться, наставничество крепкое, а сейчас один молодняк. Три года отработал и уже бывалый?

А старший опер у нас был, так вообще… Петр Макарович. «Дед», как мы его назвали — сорок лет в розыске, человек-эпоха. И работали мы тогда… Утром — максимум час в отделе. Дальше — на территорию. Опер без ног — не опер. И раскрывали не для отчётности и палки ради, а идейно к делу относились. Душой радели. Потому что знали: если не мы, то никто. И начальники нам не мешали, не лезли, и отчетами и прочей макулатурой нас не грузили. А сейчас? Сидят, и вся работа — это сводки, планы, докладные, отчеты, рапорта, справки. Бумажка на бумажке и бумажкой погоняет. Кто научит их настоящей оперативной работе? Никто. Да и не надо сейчас, я смотрю, особо никому. Главное — не проворонить срок и вовремя ответ на запрос отправить. Обмельчал опер… Довели службу.